Своих как-то не очень жалуем — всё больше иностранцев: Верди, Вагнера, Бриттена...

Хорошо бы, чтобы уважили и тех, и других. Но пока так не получается почему-то...

По Бриттену вопросов никаких нет — заслуживает и весьма: талант большой, да и России не чужой — приезжал в СССР не раз, дружил с нашими великими музыкантами, словом, почти свой. Правда, был период охлаждения во второй половине 70-х — после отъезда Ростроповича и Вишневской, смерти Шостаковича и смерти самого Бриттена как-то меньше стали его у нас исполнять, меньше о нём писать...

Но этот спад оказался недолгим: уже в 1980-х Рихтер на «Декабрьских вечерах» вновь активно пропагандирует его творчество, а

    в постсоветской России к Бриттену обращаются достаточно регулярно

— гораздо чаще, чем ко многим прочим классикам минувшего века.

Колоссальную активность развернул Британский Совет, проведя в России немало конференций, презентаций, прочих культурных мероприятий, посвященных национальной британской знаменитости, издана на русском языке книга Дэвида Мэттьюза о Бриттене — всё это объединено под названием «Сезоны Бенджамина Бриттена в России».

Ничего не скажешь: грамотный подход — хотелось бы, чтобы что-то подобное организовывалось и Россотрудничеством в зарубежных государствах по случаю юбилеев наших великих соотечественников. Совершенно очевидно, что есть чему поучиться у англичан.

К столетию в отечестве нашем не ограничились лишь концертными программами:

    несколько российских театров нашли в себе силы поставить сценические произведения Бриттена

— Мариинка, Михайловский, Театр Станиславского. К этому сонму избранных непосредственно в день юбилея примкнул и Камерный музыкальный театр Бориса Покровского, представивший российскую премьеру оперы-притчи «Блудный сын».

Поразительно, но эта опера только раз звучала в нашей стране — совсем недавно, в исполнении иностранной труппы, и никогда — в исполнении труппы отечественной, хотя с Россией связана напрямую: идею написать подобное произведение пришла композитору в голову после того, как он увидел в ленинградском Эрмитаже знаменитое одноимённое полотно Рембрандта.

    Свою камерную оперу Бриттен посвятил Дмитрию Шостаковичу — чем очень обрадовал коллегу,

который с большим удовольствием проигрывал клавир произведения дома. Возможно, в советские годы опера на библейский сюжет могла бы иметь проблемы при постановке в отечественных театрах, но почему-то и за 22 постсоветских года никто не удосужился исправить эту очевидную ошибку.

Удивительно и то, что эта опера только сейчас появилась в репертуаре Театра Покровского. Этот коллектив с момента своего основания славился повышенным интересом к современной музыке, для него писали многие и многие. И

    «Блудный сын» словно специально создан для Камерного

— формат именно тот, какой более всего подходит для этой сцены, для концепции театра — ведь именно о камерной опере мечтал Борис Покровский. В Камерном ставились произведения Бриттена, но до «Блудного сына» почему-то руки не доходили — почему, сказать трудно. Парадокс.

Ситуацию исправили, приурочив премьеру к большому юбилею. Инициатива исходила от музрука театра прославленного Геннадия Рождественского — хорошо известно, что круг его интересов очень широк, но современная музыка всегда в нем занимала особое место, если не сказать, что доминировала, а уж творчество Бриттена всегда было живо интересно маэстро. И вот усилиями нашего выдающегося музыканта-партриарха «Блудный сын» наконец-то появился в Москве, появился в России.

    Эта опера Бриттена входит в триптих вместе с «Рекой Керлью» и «Пещным действом»,

хотя первоначально намерения создать именно триаду у композитора не было. Она необычна даже для творчества самого мастера.

С одной стороны, совершенно логично, что она появилась, ибо Бриттен всегда тяготел к камерному формату оперного театра — наряду с большими оперными полотнами типа «Питера Граймса», «Билли Бадда» или «Сна в летнюю ночь», основное место всё-таки принадлежит именно малым оперным формам. С другой стороны,

    даже среди камерных опер самого Бриттена «Блудный сын» смотрится очень необычно

— он настолько поражает новизной, нетрадиционностью, необычностью, что воспринимается как новое слово, своего рода поставангард даже сегодня, спустя почти полвека после написания партитуры.

Это музыка не для удовольствия. Это музыка для размышления, для скрупулёзного, внимательного вслушивания, это произведение — очередной диалог с самим собой, со своей совестью. Сверхактуальный библейский сюжет — он абсолютно про нас, забывающих настоящие ценности бытия и поддающихся соблазну сиюминутного.

    Эта опера о любви, о милосердии, о прощении — не о чувственности, не о любовной страсти-лихорадке, а о высшей любви — о прощении и понимании.

Её музыкальный язык скуп и не цветист, строг и даже где-то монотонен, в нем совсем нет «оперных красивостей», что привлекали меломанов в театр во все времена. Неслучайно Бриттен планировал исполнять весь триптих в храме — театральные условия казались ему слишком неподходящими для таких сильных, больших мыслей.

    Чтобы постичь это произведение — нужна подготовка, нужна настройка: сюда не придёшь с кондачка.

Нет в нем ничего, что будет воздействовать на первый уровень восприятия, на неглубинный, поверхностный слой — веселить, поражать, ужасать. Здесь все глубже, многомернее и сложнее, хотя внешне — скупо, строго, лаконично. Без определенного настроя души это может показаться даже скучным — к такой опере нужно готовиться, проникнуться идеей... Хотя притча, лежащая в ее основе проста и известна, наверно, всем.

    Бриттен усиливает, обостряет драматизм ситуации, вводя в действие такой персонаж как Искуситель

— дьявола, который постоянно с нами, всегда уводит человека с пути истинного, и вернуться на который — ох как не просто.

Прозрачный оркестр — даже не оркестр, а инструментальный ансамбль — смещает центр тяжести на вокалистов, выводит их на первый план. Их партии — трудные и не очень-то вокальные, словно говорят слушателю — не наслаждайся, а думай, не получай удовольствие, а сопереживай — если можешь, если способен.

    «Блудный сын» — скорее драматическое действо, драматический спектакль, лишь пользующийся оперной формой — весьма своеобразно, необычно.

Создатели спектакля уловили эту особенность блестяще. Режиссер и хореограф Михаил Кисляров, художник Ася Мухина и художник по свету Владимир Ивакин создают минималистичную визуальную оболочку звучащего слова — омузыкаленной притчи: три чёрных планшета, ограничивающих сценическое пространство, почти полное отсутствие реквизита и прочих декораций заставляют концентрироваться на омузыкаленном слове и на взаимоотношениях главных героев.

    Яркими, словно не из этого спектакля, вкраплениями смотрятся явления блудниц в блёстках и с гигантскими коньячными фужерами

— вот уж лучшая, действенная визуализация грехопадения, столь понятная современной аудитории.

Поют по-английски, а субтитров нет — словно в немом кино лишь некоторые ключевые фразы даются по-русски — они выплывают как анимационные элементы из глубин сцены и оттого воспринимаются выпукло, значимо, весомо...

    Непростую партитуру Камерный музыкальный театр воплощает блестяще,

не побоюсь этого весьма обязывающего слова: молодой Айрат Кашаев, ученик Рождественского, талантливый маэстро, уверенно ведет инструментальный коллектив и солистов непростыми бриттеновскими тропами. Не каждому дирижёру под силу искусство Бриттена, а уж кто может справиться с колоссальными трудностями «Блудного сына» — тот заслуживает особых суперлативов.

    Необыкновенно радуют певцы — все как один молодые и звонкоголосые, замечательно освоившиеся в непростом бриттеновском мире.

Их пение — стилистически выверенное, энергетически насыщенное. Трудно даже выделить кого-то одного: все четверо исполнителей демонстрируют высший исполнительский класс — вроде и не в театре на Никольской сидишь, где случалось слышать всякое, а в каком-нибудь элитарно-гурманском европейском театре, где только такие сложнейшие партитуры и привыкли исполнять.

Назовём четырёх протагонистов спектакля, блестяще справившихся со своими задачами, — Павла Паремузова (Искуситель), Кирилла Филина (Отец), Азамата Цалити (Старший сын), Захара Ковалёва (Младший сын). Благодаря их самоотверженному труду и вживанию в образный мир Бриттена спектакль получился по-настоящему впечатляющим — ещё одним бриллиантом в нетривиальной короне Камерного музыкального театра.
источник