Владимир Вишневский: «Мне хочется просто выходить на сцену»

— А как назвать эту номинацию? «Приз за самодостаточность?»

— Что-то близкое к искренности… возможно, «За мысль о музыке», или «За музыку внутри». Мне очень нравятся исполнители, у которых на первом месте все-таки стоит музыка. Потому что когда все «ровно и чисто» — это здорово, но только это очень быстро перестает впечатлять, не дотрагивается до души. 

— В чем, на ваш взгляд, отличие конкурсного исполнения от концертного. Возможно ли сформулировать это отношение?

— Отличие в осознании ответственности перед кем-то, когда ты что-то кому-то должен доказать. Вот на конкурсе есть эта мысль: что-то надо доказывать кому-то. Надо показать, что я могу играть быстрее, чище, музыкальнее; я лучше взаимодействую с оркестром. А какой смысл в этом? И это лишает очень многих музыкантских качеств… всех почти. Концертное же исполнение всегда дает свободу, убирает ненужные мысли.

У меня не очень хорошее зрение и я считаю, в этом есть большой плюс: я выхожу в зал, ничего не вижу, никого, кроме рояля. И это прекрасно (улыбается). А на конкурсе я даже со своим зрением ощущаю, что есть длинный стол, за которым сидит жюри… и начинаются мысли в голове…

К тому же, победа в самом крутом конкурсе не означает, что вы самый прекрасный пианист на протяжении длительного времени. Да, это бонус, «галочка», на сегодняшний вечер вы сыграли удачнее остальных. А дальше время все расставляет на свои места.

Сколько есть примеров музыкантов неконкурсных, которые никогда на конкурсах не побеждали и даже не участвовал, но их мы все знаем. И есть музыканты-победители, которые канули в Лету.

— То, что время все расставит по местам — вы относитесь к этому, как с закономерности? Или как с судьбе, к чему-то предначертанному?

— Как с закономерности, абсолютно. Здесь ведь очень много факторов, к тому же, надо страшное количество времени работать, все время. В работу входит все: от занятий и репетиций — до концертов и самокопаний. Безумное количество всего. И, конечно, важны способности, развитие своего внутреннего слуха — вообще слуха, вкуса. Огромный комплекс качеств.

И нужно оставить и сохранить во всех этих графиках настоящую любовь к своему делу. Наверное, это закономерность, что время расставляет все на свои места.

— Что в системе координат, где есть много репетиций, конкурсных несправедливостей, где сегодня ты лучший, а завтра не совсем, мотивирует вас двигаться дальше?

— Большая любовь к музыке; настоящая, которая давно уже моя жизнь. И мне хочется просто выходить на сцену. И неважно, в каком амплуа, я не хочу сотворить себе образ.


Владимир Вишневский и Хибла Герзмава


Вот был выигран концертмейстерский конкурс Хиблы Герзмава. Мне нравится весь музыкальный процесс: я люблю играть с вокалистами, очень много исполняю камерной музыки.

С оркестром также люблю играть, но это нервно, потому что это очень шаткая конструкция, ведь в бешеных графиках никто не дает возможности для полноценных репетиций. Пару раз сыграли — и на сцену. Поэтому во время исполнения приходится подстраиваться, искать компромиссы. Что не всегда хочется.

— Моя подруга пианистка рассказывала, что чем больше она работает концертмейстером, тем сложнее ей становится играть наизусть, ведь у концертмейстера всегда есть ноты…

— Да, это так.

— Как вам удается быть прекрасным концертмейстером и ярким солистом?

— Я три года и по сей день работаю в Гнесинской десятилетке концертмейстером в классе виолончели (класс Людмилы Викторовны Кружковой). Это никак меня не «прижимает», не удручает. В моем классе очень сильные детки, мне приходится играть действительно трудные вещи, учить их.

Конечно, ваша подруга права насчет игры по нотам, и здесь даже не про память, а больше психологический момент: ты знаешь, что у тебя есть подсказка. Посмотришь и будешь играть, вне зависимости, знаешь текст наизусть или нет. Если бы мне не нравилось концертмейстерство, я бы этим не занимался. Я от любви все делаю. Большой.

— Не было мыслей: не получится с концертмейстерством — буду солистом, и наоборот?

— Нет. Я просто играю, просто занимаюсь любимым делом. Слава Богу, у меня есть люди, которым я могу играть, которым доверяю — мои педагоги. И мне этого более чем достаточно. Конкурсы — это, скорее, больше эксперименты, чем что-то само собой разумеющееся. Для меня лично.

— В вашем мире любви к музыке и сцене какое место занимает публика и ее фактор?

— Публика… она же главная в зале. И артист, конечно. Это диалог, а иногда монолог…

Вообще, очень трудно описать, что происходит в момент нахождения на сцене. Конечно, когда ты очень много работаешь, и потом вдруг что-то получается по-настоящему (редкие моменты), это огромное счастье, большая радость. Но почти всегда ты выходишь на сцену и чувствуешь тоненькую нить между собой и залом. И если эта нить рвется, значит, чего-то не случилось. Поэтому я стараюсь эту связь удерживать.

— Был ли момент, когда вы понимали, что это ваше — несмотря на обстоятельства, которые неизбежны в нашей жизни?

— Наверное, момент осознания, что я не могу без музыки, сцены, пришел очень давно, еще в моей первой музыкальной школе в Рыбинске. Я очень быстро нашел свое место. А для человека в жизни в целом одна из самых главных задач — найти свое место.

Я пришел в школу и почувствовал, что эти кабинеты, инструменты, спектакли, музыкальная сфера… в ней я чувствую себя спокойнее всего, я хочу здесь находиться. Потом это все начало принимать более серьезный аспект, пришло понимание, что нужно много заниматься, на тебе большая ответственность. Но при этом, первый момент любви к атмосфере и музыке остался со мной по сей день.

Были, конечно, разные моменты. В первый или второй курс колледжа что-то случилось — и мне ужасно надоело это все, я думал: сейчас закончу колледж и поступлю в театральный!

— Это интересно. Мне кажется, вы могли бы совмещать

— Может быть (смеется). Но к концу колледжа все снова вернулось на свои места. Не знаю, с чем это было связано. Может быть, ковид так ударил по мне. И поэтому в моей жизни еще есть увлечение оперной музыкой, вокалом. Я иногда пою, даже в концертах. Редко, но иногда поверишь в себя, споешь — потом думаешь: не-не, иду обратно (улыбается).

— Вы выпускник Гнесинской десятилетки, студент Московской консерватории. Со стороны план жизни такого музыканта может казаться приблизительно следующим: сегодня Конкурс Крайнева, завтра — Конкурс Рахманинова, послезавтра дебют в Карнеги. Как происходит в вашем случае?

— Планы были немного изменены судьбой. Первые четыре года я отучился в Рыбинске, где родился (класс Ирина Александровны Никулушкиной). Затем три года учился в Ярославле в школе при училище в классе Недды Израилевны Аязян, заслуженной артистки России.

Недда Израилевна училась в Московской консерватории у Флиера, окончила Гнесинскую академию у Бориса Берлина. Мать Недды Израилевны была солисткой Ереванской оперы, а отец — первой скрипкой в оркестре Мравинского.

У Недды Израилевны было потрясающее образование, она привила мне хороший музыкальный вкус и любовь к прослушиванию записей. Но позже она начала болеть и нам пришлось уехать в Москву. Как будто случайно мы с мамой пришли в Гнесинскую десятилетку и так же случайно поступили… И уже в школе я познакомился с Татьяной Григорьевной Шкловской, с которой мы по сень день очень близки.

Татьяна Григорьевна ко всем своим ученикам относится как к родным людям и берет под свое крыло. Потрясающий человек! Она мне очень помогает, я всегда могу прийти к ней за советом, поиграть. И сейчас в консерватории у меня чудесные педагоги — Андрей Александрович Писарев и Николай Львович Луганский. Не было такого, чтобы мне не везло с педагогами. И это большое мое счастье.

— Владимир, если бы у вас была возможность обратиться к любому композитору с просьбой написать для вас сочинение — кто бы это был?

— Даже не знаю… ко многим обратился бы, очень многих люблю. Поскольку я оперный поклонник, было бы интересно, что написал бы для меня Верди, например. Он писал для рояля, но немного. Или Пуччини, Доницетти, Беллини… А так, конечно, интересен и Шостакович, и Прокофьев, и Рахманинов. С удовольствием.

Если бы из такого ранга людей мне кто-то что-то посвятил бы… можно не играть больше, сидеть в обнимочку с нотами, и всё.

— А у кого из великих хотелось бы взять урок, посетить мастер-класс… подышать одним воздухом, в конце концов?

— К огромному счастью, у меня чудные педагоги, у которых я буду учиться всю жизнь и как можно дольше. Было бы очень интересно встретиться с Мартой Аргерих, Михаилом Васильевичем Плетневым. А если вообще… думаю, с Рахманиновым было бы интересно поговорить обо всем. И, конечно, с Каллас!


Владимир Вишневский


— И не могу не спросить. Что есть красота для Владимира Вишневского?

— Это очень просто. Красота — это идеальное сочетание оболочки и начинки.