Выдающееся меццо-сопрано Элина Гаранча впервые в своей карьере спела партию Амнерис: дебют латвийской певицы в «Аиде» Верди прошел на сцене Венской оперы в звездном составе с Анной Нетребко и Йонасом Кауфманом под управлением маэстро Николы Луизотти. На чистейшем русском языке Элина Гаранча рассказала Владимиру Дудину о любви к Венской опере, неспешном выстраивании карьеры и об интересе к психологической литературе.
— Вы не встречались с Анной Нетребко на сцене Венской оперы с момента вашего с ней триумфа в «Анне Болейн» Доницетти, где выступали тоже в роли двух соперниц. В одном из наших интервью вы предполагали, что когда-нибудь споете с ней и в «Аиде», и это наконец свершилось.
— В этой венской «Аиде» ситуация несколько иная, потому что здесь не просто наш дуэт, но целый звездный квартет, в котором, помимо меня и Анны, еще Йонас Кауфман и баритон Лука Сальси. Красивые дуэты не только у меня с Аней, но и у нее с Йонасом. И эта наша четверка некоторым напомнила легендарные оперные составы прошлого века, какими были, например, Мирелла Френи, Агнес Бальтса, Хосе Каррерас, Николай Гяуров.
— Вы так долго шли к партии Амнерис в «Аиде». Это для вас, как и для любого меццо-сопрано, что-то вроде восхождения на Эверест?
— С Амнерис у меня особенная история. В 1998 году в январе я 21-летней студенткой впервые пришла слушать «Аиду» в Венскую оперу на галерку, тогда Амнерис пела Долора Заджик. Я стояла на галерке и думала: «Какая же все это красота — и театр, и опера, и партия. Дай Бог мне когда-нибудь постоять на этой сцене хотя бы в хоре или на маленьких ролях». И получилось, что 25 лет спустя тоже в январе в Венской опере я стою и пою Амнерис. А еще до того визита в Вену, когда мне уже сказали, что у меня есть какой-то голос, вероятнее всего меццо-сопрано, я начала просматривать самые важные партии меццо в истории оперы и влюбилась в Амнерис и оперу «Аида». Тогда я говорила всем, что у меня как студентки две мечты — «Золушка» Россини, где, как известно, ужасно много нот и все они в колоратурных партиях у Россини особенные, и Амнерис в «Аиде». Когда я их спою, могу спокойно заканчивать карьеру, потому что достигну всех поставленных целей, а других подобных ожиданий больше нет. Вот с таким психологическим бэкграундом и состоянием я исполняю сегодня эту партию. И спрашиваю себя: «А что дальше?» Конечно, есть много предложений, как раз вчера говорила о следующем сезоне в театре, но это все уже будет для меня бонусом, потому что свою детскую мечту спеть эту партию я уже исполнила.
— Репетиций хватило?
— У нас было на эту «Аиду» очень мало репетиций — два с половиной дня. Четыре сценических, потом один прогон на сцене с оркестром и сразу премьера. Этой постановке почти сорок лет, ее можно назвать «плакатной». У меня в спектакле шесть костюмов, которые надо постоянно менять. Все они красивые, шелковые, развевающиеся. Насчет режиссуры особой информации и не было, солистам предоставили очень большую свободу, поэтому мы много импровизировали, каждый в меру своего профессионализма и актерского потенциала. У всех исполнителей, слава богу, есть свой богатый опыт, свой «скелет» роли, чем мы и пользовались. Я долго готовила эту партию, размышляла над ней, поэтому, когда работали над спектаклем, я делилась многими своими идеями. Но за несколько дней подготовки к спектаклю, как и во время премьерных показов, между нами возникало много новых, очень интересных, живых реакций.
— Венская опера продолжает делать ставку на звезд любой ценой?
— Венская опера — это не только музыкальный, но и мощный культурный центр с огромной историей, багажом и потенциалом того, что они уже достигли и чего еще могут достичь. Здесь накоплен огромный репертуар. Так что для многих артистов, как именитых, так и только начинающих свою карьеру, здесь есть возможности для дебюта едва ли не каждый день. Когда я начинала здесь работать в ансамбле, система была довольно жесткая, молодые солисты выходили на сцену дебютировать в партиях, узнавая об этом за два-три дня. Если попадалась уж очень старая постановка, то, может быть, за неделю. Венская опера живет и сильна тем, что все, кто в ней оказывается,— большие профессионалы, и благодаря высочайшему уровню хора и оркестра здесь сохраняется давняя традиция ставить и новые спектакли, и возвращаться к постановкам прошлых лет, в которых не утрачивается качество.
Мир ведь очень сильно изменился. Конечно, мне трудно окинуть взглядом все, но трудно не заметить, что истории Кармен, Сантуццы, Макбет современные режиссеры хотят увидеть как-то по-другому, чтобы «не как все», переплюнуть друг друга, а на самом деле толком не понимают, что делать, и рассказать историю не очень получается. Сегодня заметна и тенденция делать какие-то фотографические или «киноспектакли», где от певцов требуют лишь правильно прийти, встать куда-то, немного походить и уйти. Режиссеры с артистами либо совсем не говорят, либо мало говорят об эмоциях и психологии, характерах, отношениях, драматургии героев от первого к последнему актам, думают лишь о картинках. Это мне очень не нравится, кажется очень скучным. У меня не хватает терпения стоять и вспоминать, почему мне надо пройти вокруг стола четыре раза, когда можно было ограничиться одним. В такие моменты я думаю, что если уж нет толкового режиссера, то не лучше ли пойти и даже дебютировать в старых постановках, проверенных временем. Потому что тратить пять недель на то, пока режиссер узнает, кто такая Кармен и что такое Вертер или Дон Карлос, очень трудно и уже неинтересно.
— Этот сезон у вас получился сезоном любимых партий, среди которых и Далила, и даже Кармен, которую вы давно не исполняли. С какими настроениями поете их сегодня?
— Да, получились действительно любимые партии. Я ведь выстраивала карьеру без суеты, не гонясь за количеством, помогая голосу расти. Как я люблю шутить, легендой становятся неторопливо, не испепеляя себя стремительным пламенем. Я всегда думала не только о себе, но и о публике, которой хотелось показать разные краски и возможности моего голоса. Интуиция подсказывала, за какую партию взяться, чтобы карьера была долгой. Я не спеша готовлю партии, даю им созреть в голосе. Прекрасно понимаю, что на протяжении сезона должны быть не только оперные проекты, но и обязательно камерные, чтобы мне самой было интересно. Я никогда не могла бы переезжать с одной постановки «Дон Карлоса» или «Кармен» на другую, как на лифте вверх и вниз, это мне надоедает. Я сейчас делаю то, что мне хочется, что удается и вызывает радость и интерес у меня и у публики. А потом увидим. Никогда не поздно заняться записями новых дисков. За год получается примерно пятьдесят выступлений — это то количество, которое я могу спокойно совмещать с семейной жизнью. Кстати, я жаворонок, встаю в полседьмого, и в девять вечера мне уже хочется спать, поэтому иногда очень страдаю, когда у меня вечерние спектакли, потому что в десять, пол-одиннадцатого, особенно в больших сценах, я просто засыпаю. К тому же ведь я еще и мама двух дочек.
— Справляетесь с их воспитанием?
— Старшей дочери одиннадцать с половиной лет, она очень чувствительный ребенок, входит в особенный период. И в свободное время я стараюсь читать книги, которые бы помогли быть наилучшей мамой, понять психологию детей и взрослых, вспоминаю, какая я была сама.
— А на художественную литературу время остается?
— Самой последней книгой, которую я прочла, была «Как читать людей», в которой немного психологии, немного техники CIA и других интересных тем. Я когда-то смеялась, что, если бы не стала певицей, может быть, пошла бы в криминальную психологию, чтобы понять почему люди поступают так, как поступают, почему самая невинная душа вдруг оказывается убийцей, как мы стараемся показать себя в ином свете, а маленькие жесты коварно нас выдают. Я всегда себе говорю, что буду читать книги, когда уже ничего не должна буду учить наизусть, когда рояль не будет завален партитурами, когда дети подрастут и уедут учиться, а я останусь дома со своим огородом, кошками, животными, буду сидеть на солнце с бокалом вина и читать много-много всяких книг.