Современная российская проза: жизнь – боль?

В наши дни все больше появляется книг, написанных женщинами, о женщинах и на темы, волнующие женщин.
Наталья Мещанинова. "Рассказы". 
Фото: surfingbird.com


Что значит это для великой русской литературы, рассуждает автор "Ревизора.ru".


Не так давно была вручена престижная литературная премия "НОС" за 2018 год. Литературный критик Анна Жучкова, побывав на церемонии, отметила, что жюри увидело в книгах ушедшего года новые тенденции: тема памяти, женский взгляд и субъективность я-повествования. Члены жюри радовались этому факту: раньше не хватало прозы, написанной женщинами, прозвучало на награждении лауреатов. Утверждение легко опровергнуть, зайдя в любой книжный магазин – больше половины художественных изданий подписано женскими именами. Но строгое жюри имело в виду не рядовой ассортимент книжной торговли, а произведения "большой литературы", наследующей русской классике с ее социальностью и гуманизмом. "В шорт вошли книги о жизни, чувствах и человеке", - сформулировала Жучкова.

Главный приз "НОСа" получил роман Марии Степановой "Памяти памяти" – реконструкция семейной истории. Но, по словам Жучковой, почти то же количество голосов набрала дебютная книга прозы режиссера и сценариста Натальи Мещаниновой с простым названием "Рассказы". Она удостоилась в этот раз не официальных призов НОСа, но похвал экспертов. Коллега посоветовала прочесть эту книгу, и я послушалась. И добавила по прочтении одно слово к характеристикам современной серьезной российской прозы: книги о жизни, чувствах и человеке и его боли.

Боль, стрессы и всяческие патологии – движущая сила сборника рассказов Мещаниновой. Причем их испытывает героиня-рассказчица Наташа. Таким нехитрым приемом авторы испокон веков подчеркивают автобиографичность либо автопсихологизм своего текста.


Наталья Мещанинова. 
Фото: moskvichmag.ru


Мещанинова пишет о детских страхах. Среди них – боязнь потерять маму. Ситуации, при которых это может произойти, книжная Наташа рисует себе вполне кинематографические: то мама упала в пропасть, то Наташу убили на войне, а мама-сердечница не пережила горя, то дочь накликала маме автоаварию своим страхом. С ними чередуются страхи еще более удушливые и совершенно житейские: боязнь мальчишек-хулиганов из двора и из класса. Судя по описаниям Мещаниновой, этих "милых деток" следовало бояться больше, чем каких-нибудь иноземных захватчиков. Были еще и взрослые дяди с нехорошей озабоченностью, которых девочка тоже обоснованно боялась. Вроде бы все обошлось, но душевная травма осталась – и много лет спустя вылилась рассказами.

Самое кошмарное – что выросшая рассказчица так и не изжила детские страхи и не простилась с ними, уехав из поселка: "Я приезжала к маме и заглядывала во все уголки своего страха с … мужем под руку. Мы… бродили по поселку пьяные и высмеивали эти страхи. Я отважно хохотала, сгибаясь в три погибели. Старалась спрятать мертвый холод в животе за коликами смеха".

Интересно, что в киносценариях Наталья Мещанинова не так увлечена болью и ее подробностями. Один из ее последних проектов – сценарий остросюжетного полицейского сериала "Шторм", написанный по идее Ильи Тилькина. Фильм о двух друзьях-полицейских, один из которых оказывается коррумпированным, а другой старается его разоблачить. Затронута острая общественная проблема, однако история не уходит в глубины самокопания. Почему? Может, авторы склонны делить то, что пишут, на "для работы" и "для себя", и "для себя" им важно поделиться своей болью?

Один из рассказов Натальи Мещаниновой называется "Литературный эксгибиционизм" – он воспроизводит психологию девочки, которая в пору первой подростковой любви лжет даже дневнику: пишет в него сценки с заимствованиями из эротических романов и скрывает, что в реальности все было пошловато. Название – термин, отражающий писательскую манеру не одной Мещаниновой. Стало едва ли не общим местом для многих нынешних писательниц находить в жизни (не только собственной) болевые точки и сосредоточивать на них текст. Знакомство с текстами Мещаниновой окончательно показало тенденцию; приведу лишь несколько примеров.


Книга "Посмотри на него". 
Фото: zvooq-knigi.ru


Особняком стоит роман Анны Старобинец "Посмотри на него". Напомню, в прошлом году он был номинирован на премию "Национальный бестселлер", и в связи с этим разыгрался скандал, начатый фейсбучным "спором" критика Аглаи Топоровой и автора Анны Старобинец. Она даже отказалась получать премию и просила ее приз направить на благотворительность.

В основе книги – крайне болезненный опыт автора: прерывание беременности на позднем сроке по медицинским показаниям. Анна Старобинец подробно поделилась с читателями описаниями своего состояния, переживаниями, а также – интервью с врачами и пациентками роддома. Член жюри Топорова заспорила с нею на основании своей жизненной драмы; дамы рассорились сами и рассорили литературную среду. Критик Артем Рондарев назвал "Посмотри на него" не литературой, а "публицистикой, написанной хорошим русским языком". Он признал: "…тут личное и социальное целиком отчуждает литературное …данная книга, даже если она и обладает литературными достоинствами, не может судиться по литературным критериям".

Критическая полемика вокруг книги Старобинец быстро переросла в полемику этическую: до какой степени допустимо исповедоваться в тексте, делать достоянием литературы личную трагедию, и этично ли ждать за это премии. Разговор вышел далеко за пределы литературы – спорили и о состоянии отечественной медицины, и о социуме, где нет в роддомах порядка, и о российской ментальности, которая считает постыдным публичное осуждение "женских" проблем… Конфликт стал социальным. Литературной ясности так и не возникло. А в современной русской прозе с тех недавних пор возник еще ряд текстов, педалирующих стрессы, драмы, личный жестокий опыт и т.п. Похоже, писательское сообщество сделало невысказанный вывод: боль никто не декларирует как тренд текущей литературы, но произведения говорят об этом.

Тот же Артем Рондарев сказал мудрую фразу: "…слово "интерес", поставленное …рядом с документом большого человеческого горя, выглядит не очень приличным". Но авторы не вняли предупреждению, что писатель не должен делать читательский интерес на материале человеческого горя.


Ольга Славникова. 
Фото chtenie.kurskonb.ru


Одно дело – сочиненный сюжет: в нем все-таки есть литературное начало. Новый роман Ольги Славниковой "Прыжок в длину" типично для этой писательницы сочетает мистику с реальностью. Молодой прыгун в длину Олег Ведерников поставил личный рекорд – совершил прыжок на восемь с лишним метров один-единственный раз в жизни. Но этот взятый рекорд принес Олегу не лавры, а увечье: в прыжке он вытолкнул из-под машины заигравшегося на проезжей части мальчика Женечку, а сам лишился обеих ног. Дальнейшую жизнь Ведерникова можно смело называть существованием: наедине с собой, со своей беспомощностью, с узким кругом близких… и Женечкой, который регулярно навещал спасителя, чтобы выразить ему благодарность. Олег от этих встреч становилось только хуже. Женечка в романе прописан демоническим существом, причиняющим людям исключительно зло. Все, кто пытались помочь Женечке или полюбить его, либо умерли, либо деградировали, но сам он только здоровел и расцветал в атмосфере чужих страданий. Вырастя, Женечка связался с криминалом. Олег решил: "Я тебя породил, я тебя и убью!" – и попытался нанять на Женечку киллера. Нетрудно догадаться, что киллер порешил самого заказчика, и жить остался инфернальный персонаж, а не чуткий и добрый в прошлом человек. Справедливость не восторжествовала, доброе дело наказано, центром романа становятся муки Ведерникова – при всей ирреальности сюжета роман Славниковой тоже о боли, то есть вливается в тренд.


Роман "Калечина-малечина". 
Фото: prochtenie.org


Похож на "Прыжок в длину" мощным фантастическим элементом роман Евгении Некрасовой "Калечина-Малечина" (тоже входил в шорт-лист НОСа) – он о школьнице младших классов, которую травят и одноклассники, и педагоги, на которую плевать вечно занятым родителям. У несчастной Кати на кухне… заводится Кикимора. Сначала она шкодит, а Кате достается за беспорядок. А потом вместе с Катей идет мстить ее обидчикам и многих сурово карает. Писательница объяснила, откуда в панельной многоэтажке взялась лесная нечисть: "Кикиморы - они бывшие не пригодившиеся никому в мире живых невыросшие" (так Катя называет детей). То есть не было никакой Кикиморы, ею стала затравленная девочка от грубости и холодности окружающих. Некрасова позаботилась и о выходе для своей страдающей героини – мама после всех этих драм обратила на Катю внимание, и Кикимора пропала. Но хэппи-энд выходит блеклым и неубедительным на фоне ярких страданий одинокой Кати. Книга явно писалась, чтобы довести до взрослых, как много боли в детском мире. Это очень важно… и очень грустно.

В этом же ряду стоит и сборник рассказов Ксении Букши "Открывается внутрь" (в лонг-листе премии "Нацбест" текущего года). Это восемнадцать рассказов, поровну поделенных между частями книги "Детдом", "Дурдом" и "Конечная". Восемнадцать историй несчастья, одиночества, безумия, смертельной болезни, тяги к самоубийству, сиротства и прочих "прелестей". И неизбежности смерти, недаром же книга, точно поезд, упирается в "Конечную". Рассказы только выглядят реалистичными – тут и общение с мертвыми, и раздвоение личности, и навязчивые идеи. В их числе - идея автора собрать все самое страшное под одной обложкой.

Детская боль проникает и в сугубо детскую литературу! В одном из предыдущих обзоров я отмечала, что все больше книг для детей и про детей строится на одном и том же ходе: малышам не с кем поговорить в кругу семьи, некому довериться, вот они и находят фантастических друзей. В книге Юлии Симбирской "Мольер, Моцарт и Пикассо из лисьей норы" девочка Марго завела знакомство с лисами, а в сказке Антона Сои "Маша и Аркаша-Таракаша" героиня полюбила говорящего таракана! Герой "Мятной сказки" Александра Полярного Сойер был несчастен с колыбели до могилы. А книга адресована детям и взрослым, как и "Небесный почтальон Федя Булкин" Александры Николаенко: там мальчик-сирота постигает, что жизнь в материальном мире – юдоль слез и скорби, а подлинное счастье возможно только в Городе небесном.


Книга "Маша и Аркаша-таракаша". 
Фото: bigmir81.livejournal.com


Так что боль и страхи – удел не одной лишь "женской прозы". Помимо Антона Сои и Александра Полярного, я бы назвала еще прозаика малой формы Евгения Эдина. Его новый сборник "Дом, в котором могут жить лошади" – просто гимн бесцельности, бессмысленности, депрессивности существования, одиночеству среди людей, невозможности прорвать порочный круг. Герой заглавной повести Сентябрев хочет построить дом, где бы жил со своей бывшей семьей и лошадьми (о которых лишь мечтает) – но тщетно. Герои рассказа "Глина" строят дом на большую семью, но неудельный; в нем неуютно, и радости от жизни под собственной крышей никто не ощущает. А две семейные пары из повести "Танцы" заводят унылый адюльтер: одного из мужчин, Павла, влечет к чужой жене не интерес к жизни, а страх смерти – а ему чуть за тридцать!..


Книга "Дом, в котором могут жить лошади".


И какой, простите, может быть интерес уже у читателя к такой прозе? Невольно вспоминается мой давний разговор с фантастом Ником Перумовым. Он прямо сказал, что выбрал для себя фэнтези а-ля Толкиен потому, что перечитал в детстве и юности серьезной прозы из литературных журналов, которые выписывала его семья. Перумов искренне поставил в вину "большой литературе", что ее цель - показать мерзость и скотство человека. Он даже употребил характерный оборот: причинить боль. С несовершенством человека невозможно бороться методами реалистической прозы. Зато фантастическими средствами – легко! Вот Перумов и предпочел творить книги в жанре, излучающем социальный оптимизм, а не социальный пессимизм.


Ник Перумов. 
Фото: crimea.kp.ru


Можно сколько угодно в ответ разглагольствовать о несерьезности фантастики вообще и перумовской в частности. Но если сравнить статистику книжных продаж, окажется, что читатели голосуют рублем за Перумова и иже с ним: самый покупаемый жанр в России – фэнтези, к слову о рядовом  ассортименте книжных магазинов. А из ряда "женской прозы" спросом пользуются веселые детективы да "правильные" мелодрамы – с хэппи-эндом и принцем на белом коне (или "Ягуаре").

И как вы думаете, в какую сторону будет изменяться эта статистика, когда "большая литература" все явственнее производит себя от слова "боль"?..

Мне хочется "заговорить" литературный цех известным детским заклинанием: "У кошки заболи, у собаки заболи, у писателей заживи!" Пусть попробуют написать что-нибудь легкое и веселенькое. Может, и мир в их глазах расцветет новыми красками? Как утверждают психотерапевты: если не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней.

Автор
Елена Сафронова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе