"Почитайте, - посоветовали мне в присутствии автора, средних лет мужчины из Нижнего Новгорода. - Это как Борис Акунин. Но это лучше Бориса Акунина".
Обычно после таких рекомендаций я книги не читаю. Зачем мне еще один Акунин?! Я и Акунина-то после двух-трех его первых книг не читаю. Не потому что это плохо. Это очень хорошо. Просто мне лично это не нужно.
Словом, отложил я нижегородского Акунина до худших времен. И они настали... Сижу на даче, за окном льет, рыбалка накрылась медным тазом. Самое время читать "нового Акунина". Открыл книгу и... читал до победного конца. То есть до того священного в каждом детективе конца, когда становится ясно, "кто убил".
Книга Николая Свечина написана прекрасно. Но я бы не сказал, что это новый Акунин. Хотя присутствие короля современного русского детектива там чувствуется. В главном герое, молодом сыщике Алексее Лыкове, я обнаружил некий симбиоз Фандорина и Романова - двух героев разных акунинских серий (вот я и проговорился: оказывается, кое-что из "позднего" Акунина я тоже читал). Алексей Лыков - это такой нижегородский супермен второй половины XIX века, который соединяет в себе фандоринский ум и романовское простодушие. Не факт, что автор сделал это специально под Акунина. Главный герой Свечина вполне органично (насколько это вообще позволяет такой искусственный жанр, как детектив) вырастает из Нижнего Новгорода, торговой столицы России XIX века. Лыков - участник русско-турецкой войны, ранен, пришел в нижегородскую полицию, чтобы и дальше служить родине. И немедленно попал в переплет, из которого чудом выходит живым... в чине заместителя руководителя нижегородского сыска. История фантастическая и, конечно, насквозь придуманная. Но в нее веришь, потому что захватывает не сам герой, а место и время, в котором герой действует.
Роман Свечина принадлежит к жанру "этнодетектива". В нем важна не детективная, а этнографическая составляющая. Место и время сами становятся главным героем произведения. Его криминальный сюжет закручен вокруг последней рукописи Аввакума, написанной в яме перед казнью в Пустозерске. За обладание этим текстом сражаются важнейшие раскольничьи "кланы" дореволюционной России. Кто завладеет, тот сможет диктовать остальным "кланам" свои порядки, потому что сможет трактовать священный текст по своему разумению, использовать его частично и, наконец, перевирать на свой лад. Между тем война "кланов" идет нешуточная, ибо на кону власть над всей русской империей...
Это крайне любопытный момент в книге Свечина. Известно, что перед революцией самые богатые капиталистические семьи России были раскольничьи. Это были самые образованные и амбициозные люди империи. Достаточно привести в пример семью Рябушинских. Текстильная, хлопчатобумажная, авто- промышленность, крупнейшие банки... Лучшие дома в Москве, построенные модным архитектором Федором Шехтелем (в один из них после эмиграции вселился Максим Горький). И в то же время знатоки русской истории, русского быта, русских икон. Цвет нации, ее элита - невероятное сочетание культуры и прагматизма. Очевидно, что при нормальном развитии России эти люди неизбежно пришли бы к власти не только экономической, но и политической. И мы бы сейчас имели не абрамовичей с березовскими, а что-то другое. Увы, вышло, "как всегда".
На этом "заговоре купцов", стремящихся к неограниченной власти в России, и замешан этнодетектив Свечина.
Вторым его "героем" после раскольников становится Нижегородская торгово-промышленная ярмарка. Ее описание составляет лучшие и самые "вкусные" страницы книги Свечина. Самая крупная ярмарка в мире под пером автора превращается в восхитительный Вавилон, где перемешаны языки, нравы, обычаи, религии... Это целый архипелаг, расположенный на материке, на речных островах. Здесь и ювелирные магазины, и роскошные "бутики", и рестораны кухонь всех народов российской империи, и злачные кварталы с восточными "гаремами", куда не отваживается заходить даже полиция. Если Свечин что-то и придумал, то придумал интересно и ярко.
При этом Свечин прибегает к бесхитростному приему: предлагает читателю пропустить как описания ярмарки, так и детали "заговора купцов". Дескать, это неважно для детективного сюжета. Нужно ли говорить, что именно эти страницы будут прочитаны с наибольшим вниманием? Вообще, это характерно для русского романа - смещение центра внимания с главного героя на второстепенные персонажи. Начиная с первого великого русского романа - "Мертвых душ" - главный герой у нас менее интересен "кордебалета". В этом смысле Свечин написал идеальный русский детектив, где не герой побеждает окружение, а окружение поглощает героя.
Я думаю, что у русского этнодетектива еще большие потенциальные возможности, отнюдь не исчерпанные Борисом Акуниным. Лично мне очень жаль, что к этому жанру не возвращается, например, Леонид Юзефович, который в свое время стал первым лауреатом премии "Национальный бестселлер" за свой изумительный этнодетектив "Князь ветра" о начальнике петербургской сыскной полиции Иване Путилине. У этого жанра есть и свои родоначальники в XIX веке - прежде всего, конечно, Всеволод Крестовский с его "Петербургскими трущобами" (экранизирован под названием "Петербургские тайны"). На этом пути нас еще ожидают открытия.
Павел Басинский
Российская газета