О предопределении

Ведь если судьба наша предопределена, то в чем же наш личный вклад и выбор?


«Для христианина жизнь и смерть Христа — центральное событие мировой истории; предыдущие столетия готовили его, последующие — отражали. Ещё из земного праха не был создан Адам, ещё твердь не отделила воды от вод, а Отец уже знал, что Сын умрёт на кресте. Вот Он и создал землю и небо как декорацию для этой грядущей гибели. Возможно также, что железо было создано ради гвоздей, шипы — ради тернового венца, а кровь и вода — ради раны». Такое предположение сделал однажды писатель Х.Л. Борхес, рассуждая над тем, как Творец участвует в жизни созданного Им мира.

Христианство исповедует Бога всемогущего и всезнающего. Эта высочайшая степень совершенства свойств Божиих, с одной стороны, указывает на абсолютное превосходство Господа над Его творением. С другой стороны — неминуемо вызывает у пытливого ума ряд сложных вопросов. Один из них — если Бог знает и может всё, не означает ли это, что Он полностью контролирует окружающую нас реальность и нас самих? И люди лишь марионетки, слепо исполняющие волю Создателя?

Искушение мыслить Бога в формате некоего великого архитектора из кинофильма «Матрица» вставал перед христианами неоднократно. И, забегая вперед, следует признать, что некоторые из христианских конфессий фактически встали на позиции фатализма. В богословской среде он чаще всего обсуждается с использованием специфического термина «предопределение» (греч. — προκαθορισμός; лат. — praedeterminatio). Данное понятие подразумевает, что Бог предназначает тем или иным событиям случиться в истории мира, а также в жизни отдельно взятого человека. Таким образом, у Творца есть план в отношении человечества и намеченный Божественным разумом порядок постепенно из потенции превращается в актуальность.

Имеется ли в такой системе координат место для свободы человеческой воли? Пожалуй, впервые христианские богословы сошлись в дискуссии о соотношении свободы Божественной и свободы человеческой в пятом столетии, когда западную часть Римской империи всколыхнули так называемые «пелагианские» споры. Данное именование возникло благодаря богослову Пелагию, заявившему, что первородный грех не нанес человечеству сущностного урона. В результате в людях не появилось природного тяготения ко греху и разрушению. Человек сохранил возможность творить автономное от Бога добро, поскольку и воля людей никак не исказилась.

Оппонентом оптимистично настроенного Пелагия стал блаженный Августин. Августин, основываясь на собственном негативном опыте, настаивал на том, что первородный грех практически уничтожил всё доброе, что есть в человеке. В том числе подверглась духовной аннигиляции способность не только творить добро, но даже желать его. Соответственно, спасти погибшее человечество может только всемогущее действие Божие.

Рассуждения блаженного Августина были приняты Церковью (Пелагий же оказался осужден), но дискуссия о соотношении двух свобод — Божественной и человеческой — на том не закончилась. В рассуждениях Августина имелось одно спорное и сложное для разъяснения место. Если люди спасаются всемогущей благодатью, но по факту эту радостную участь приобретают не все, означает ли это, что Бог определяет — кому спастись, а кому нет?

Данная дилемма приобрела предельно обостренное значение почти тысячу лет спустя, уже благодаря протестантам. Причина заключалась в краеугольном постулате Реформации — «sola fide» («только верой»). Лидер немецкого протестантизма Мартин Лютер, возмущенный практикой продажи индульгенций и в целом католическим видением спасения как постоянной компенсации человеком Богу грехов через добрые поступки, заявил, что человек оправдывается не делами, а верой. Причём вера это не просто убежденность в существовании Творца, а дар Божий, который позволяет человеку усвоить искупительные заслуги Христа, воспользоваться услугами Сына Божиего как проводника в Рай и милостивого заступника перед нелицеприятным судом Господним.

Взгляды Лютера отчасти были правильными. Действительно, сдельное понимание спасения не соответствует ни библейскому преданию, ни традиции древней Церкви. Но вместо возврата к верному пониманию природы оправдания Лютер уклонился в иную крайность, которая и привела часть протестантского мира к самому настоящему фатализму. Уже представитель второго поколения богословов Реформации — Жан Кальвин — логически завершил рассуждения Лютера, заявив следующее: если человек оправдывается при помощи веры, а вера, как дар Божий, достается не всем, то это Бог решает — кого Он спасет, а кого погубит.

Самым радикальным образом взгляды Кальвина были изложены в XVII веке участниками протестантских соборов (Дортского синода и Вестминстерской ассамблеи), провозгласивших, что Господь (по одной только Ему известной причине) одних людей спасает, а других губит. При этом кальвинисты всячески и не очень удачно уклонялись от правомерных обвинений в том, что их доктрина превращает Бога в источник зла. Ведь, действительно, если Господь предопределяет участь людей, лишенных свободы воли, то Он и несет ответственность за их добрые и злые поступки.

В том же XVII столетии православию пришлось давать развернутый комментарий на кальвинистские рассуждения. В том числе и потому, что протестантские идеи проникли в труды некоторых православных богословов и, прежде всего, в произведения знаменитого иерарха той эпохи - Патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса. Иерусалимский собор 1672 года, осуждая кальвинистский фатализм, в отношении предопределения провозгласил следующее: «верующий спасается верою и делами своими и вместе с тем представляет Бога единственным виновником нашего спасения, поскольку ... Он ... подает просвещающую благодать ... не уничтожая свободной воли человеческой».

Позиция собора основывалась на рассуждениях одного из главных систематизаторов православного вероучения - преподобного Иоанна Дамаскина (VII–VIII вв.). В «Точном изложении православной веры» святой Иоанн говорит об «условном» предопределении (то есть проявляющем себя при условии согласования с волей человека). Что означает следующее: Бог, оставаясь всезнающим и всемогущим, не лишает нас свободы воли. Но Он также не отстраняется от судеб мира (как о том говорят сторонники концепции деизма). Предопределение существует и может быть выражено словами апостола Павла: «явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков» (Тит. 2:11), «Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим. 2:4).

В восприятии православия Бог не является рафинированным архитектором, не является Он и жаждущим отмщения инквизитором. Господь — любящий Отец, «повелевающий солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, посылающему дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45), а значит — уважающий свободу воли каждого из Своих детей. Уважающий даже тогда, когда эта воля используется во зло.

Мы не принуждаемся Господом к принятию каких-то решений. Что хорошо видно на примере земного служения Христа Спасителя. Свобода Христа никогда не ограничивалась Отцом Небесным. Но Спаситель постоянно соотносил Свои действия с Промыслом Божиим, понуждал Себя к исполнению ветхозаветных пророчеств. Не потому, что хотел уверить общественность в Своём мессианском статусе, а потому что эти пророчества вели Христа к искуплению и спасению человечества. Вот и мы, если действительно считаем себя людьми верующими, призваны не бояться Божественного фатума, а соотносить наши слова и поступки с заповедями Божиими. Иными словами — быть Его со-работниками и проводниками Его благодати в мир. Только в этом случае благое предопределение Божие для нас лично из замысла превратится в реальность.

Поделиться