«Я с гордостью носил кандалы как эмблему борьбы и принимал их как награду»
28 марта 2021 ● УРОКИ ИСТОРИИ ХХ ВЕК
Иван Фелицианович Дембский, социалист-революционер и политкаторжанин, был просто обречен на смерть при советской власти.
Иван Дембский. Автопортрет, сделанный в Соловецком лагере в феврале 1936 года
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Не только из-за дворянства (которого он был лишен за революционную деятельность), но и из-за идейности и стойкости в убеждениях. Он стал одним из первых бывших политкаторжан, репрессированных после убийства Кирова, накануне Большого террора. Чекисты долго не могли заставить бывалого ссыльного дать нужные показания, но после ареста дочери Иван Фелицианович все подписал. Дембский был расстрелян в Сандармохе в составе первого этапа заключенных из Соловков. Внучка Дембского Мария Белкина рассказывает историю этого потрясающе стойкого человека.
Мы никогда не встречались. Когда Иван Фелицианович погиб, его дочери Вере Ивановне, моей маме, было 11 лет. Но он всю жизнь был рядом со мной – сначала картинами, которые висели дома на стенах, потом в рассказах его дочерей, в документах, бережно хранившихся в семье. В 1993 году я в первый раз читала архивные документы – дело НКВД об Иване Фелициановиче и его старшей дочери Гуне. Мучительное, страшное чтение. Потом была в нескольких городах, где он жил и где в архивах сохранились связанные с ним документы. Родные делились со мной своими архивами, оказывали помощь в поисках. В результате данных набралось на целую книгу. Здесь я попыталась очень кратко рассказать об одном из тех, кто был убит в урочище Сандармох, об одном из самых близких мне людей.
«Я не скрывал своих убеждений. Я продолжаю оставаться сторонником старого эсеровского представления о социализме и демократических свободах. Я вижу в современном строе многое, с чем я не согласен, и с моей точки зрения вредное. Об этом я говорил среди знакомых лиц, с которыми соприкасался. Я мог высказать это и в резкой форме». Так ответил на вопрос о своих взглядах Иван Фелицианович Дембский. Вопрос этот был задан ему 6 декабря 1934 года на допросе в НКВД. Несколько дней назад он вернулся в Москву из санатория Общества бывших политкаторжан в Сочи, привез массу рисунков, на которых пальмы, море, горы. Он был уже в Москве, когда убили Кирова, и стал одним из первых жертв «кировского набора» среди политкаторжан. В тесную комнату коммунальной квартиры в Чистом переулке пришли чекисты. Их встретили Иван Фелицианович, его жена Александра Эмильевна Адамсон-Дембская и четверо детей – от двадцатилетней Гуны до восьмилетней Веры. Обыск длился долго, кроме вещей было много книг, которые перетряхивали чекисты. Среди книжек нашлась детская «Приключения Травки», которая незадолго до того потерялась. Иван Фелицианович сказал младшей дочери: «Вот и хорошо, давай её дочитаем». Посадил дочь на колени и в течение всего обыска читал ей вслух. Наверное, как все, уходя, он обещал скоро вернуться. Но не вернулся никогда.
«Сатир и нимфа» — любимая картина жены И.Ф. Дембского Александры Эмильевны. Эта работа всегда висела так, чтобы, открыв утром глаза, она видела ее прежде всего.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Внутренняя тюрьма НКВД. Дежурный принимает подушку, очки, кошелек с 14 рублями и 86 копейками, вещдоки, заполняется анкета арестованного. Дата рождения: 13 декабря 1880 года. Место: Смоленск. Профессия и специальность: фармацевт, любитель-художник. Социальное происхождение: отец – майор в отставке. Образование: общее – 4 класса гимназии, специальное – помощник провизора. Национальность: поляк. В тот же день на допросе Иван Фелицианович узнает, что арестована его старшая дочь Гуна, чей дневник с резкими записями был изъят во время обыска. Она становится главной обвиняемой, ей инкриминируется намерение осуществить теракт против руководителей партии и правительства.
«Как бы наша правящая партия этого не желала, вычеркнуть их из истории освободительного движения нельзя»
В отличие от многих других, Иван Фелицианович не был случайной жертвой. Он был обречен по многим причинам. Например, дворянское происхождение, которое будет преследовать не только его, но и детей, хотя в 1908 году Николай Второй лишил его дворянства за участие в революционном движении. Его отец Фелициан Карлович в возрасте 23 лет поступил на военную службу рекрутом и прошел Крымскую кампанию рядовым. В русско-турецкую войну он командовал ротой в чине капитана, а в 1879 году вышел в отставку майором, прикупил именье под Дорогобужем, дом в Смоленске и женился на девушке из немецкой католической семьи — Елизавете Донатовне Отмар-Штейн. В 1880 году родился первенец Иван Карл Донат, получивший имя в честь прадеда и двух дедов. В 1890 году Иван Дембский стал гимназистом, но после четвертого класса из гимназии ушел и получил профессию фельдшера и фармацевта в Московском университете.
Была у Ивана Фелициановича и другая профессия. Всю жизнь он увлекался живописью и фотографией. Где именно он учился живописи, неизвестно — по-видимому, в какой-то рисовальной школе. Писал на холсте, на дереве, на бумаге, маслом и акварелью. Большей частью это были пейзажи, изредка портреты и сюжетные картины. Хотя часть картин и фотографий погибла, многое сохранилось у его потомков. Среди фотографий были уникальные снимки политических деятелей, с которыми встречался Иван Фелицианович. В 1923 году И.Ф. Дембский пытался передать на хранение в музей общества Политкаторжан фото революционеров, но получил ответ, что они не нужны музею. Жена Ивана Фелициановича написала в Общество своей бывшей сокамернице, ставшей партийным функционером: «Карточки мы Вам послали, конечно, не для того, чтобы их поместить в журнал «Каторга и ссылка», так как мы прекрасно понимаем, что теперь ни один журнал не решится поместить фотографии Веденяпина, Церетели и др. Но как бы наша правящая партия этого не желала, вычеркнуть их из истории освободительного движения нельзя, и поэтому я предположила, что общество передаст фотографии в свой музей, где они будут более сохранны, чем у нас. Но если они вам не нужны, то будьте добры переслать их нам обратно, – может быть мы сами их как-нибудь используем. У меня имеется ещё кое-что гораздо более интересное, чем карточки, но я уже не знаю, послать мне Вам это или нет». Наверное, имелась в виду большая коллекция документов революции и гражданской войны, изъятая при аресте; по-видимому, ее уничтожили.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Не только из-за дворянства (которого он был лишен за революционную деятельность), но и из-за идейности и стойкости в убеждениях. Он стал одним из первых бывших политкаторжан, репрессированных после убийства Кирова, накануне Большого террора. Чекисты долго не могли заставить бывалого ссыльного дать нужные показания, но после ареста дочери Иван Фелицианович все подписал. Дембский был расстрелян в Сандармохе в составе первого этапа заключенных из Соловков. Внучка Дембского Мария Белкина рассказывает историю этого потрясающе стойкого человека.
Мы никогда не встречались. Когда Иван Фелицианович погиб, его дочери Вере Ивановне, моей маме, было 11 лет. Но он всю жизнь был рядом со мной – сначала картинами, которые висели дома на стенах, потом в рассказах его дочерей, в документах, бережно хранившихся в семье. В 1993 году я в первый раз читала архивные документы – дело НКВД об Иване Фелициановиче и его старшей дочери Гуне. Мучительное, страшное чтение. Потом была в нескольких городах, где он жил и где в архивах сохранились связанные с ним документы. Родные делились со мной своими архивами, оказывали помощь в поисках. В результате данных набралось на целую книгу. Здесь я попыталась очень кратко рассказать об одном из тех, кто был убит в урочище Сандармох, об одном из самых близких мне людей.
«Я не скрывал своих убеждений. Я продолжаю оставаться сторонником старого эсеровского представления о социализме и демократических свободах. Я вижу в современном строе многое, с чем я не согласен, и с моей точки зрения вредное. Об этом я говорил среди знакомых лиц, с которыми соприкасался. Я мог высказать это и в резкой форме». Так ответил на вопрос о своих взглядах Иван Фелицианович Дембский. Вопрос этот был задан ему 6 декабря 1934 года на допросе в НКВД. Несколько дней назад он вернулся в Москву из санатория Общества бывших политкаторжан в Сочи, привез массу рисунков, на которых пальмы, море, горы. Он был уже в Москве, когда убили Кирова, и стал одним из первых жертв «кировского набора» среди политкаторжан. В тесную комнату коммунальной квартиры в Чистом переулке пришли чекисты. Их встретили Иван Фелицианович, его жена Александра Эмильевна Адамсон-Дембская и четверо детей – от двадцатилетней Гуны до восьмилетней Веры. Обыск длился долго, кроме вещей было много книг, которые перетряхивали чекисты. Среди книжек нашлась детская «Приключения Травки», которая незадолго до того потерялась. Иван Фелицианович сказал младшей дочери: «Вот и хорошо, давай её дочитаем». Посадил дочь на колени и в течение всего обыска читал ей вслух. Наверное, как все, уходя, он обещал скоро вернуться. Но не вернулся никогда.
«Сатир и нимфа» — любимая картина жены И.Ф. Дембского Александры Эмильевны. Эта работа всегда висела так, чтобы, открыв утром глаза, она видела ее прежде всего.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Внутренняя тюрьма НКВД. Дежурный принимает подушку, очки, кошелек с 14 рублями и 86 копейками, вещдоки, заполняется анкета арестованного. Дата рождения: 13 декабря 1880 года. Место: Смоленск. Профессия и специальность: фармацевт, любитель-художник. Социальное происхождение: отец – майор в отставке. Образование: общее – 4 класса гимназии, специальное – помощник провизора. Национальность: поляк. В тот же день на допросе Иван Фелицианович узнает, что арестована его старшая дочь Гуна, чей дневник с резкими записями был изъят во время обыска. Она становится главной обвиняемой, ей инкриминируется намерение осуществить теракт против руководителей партии и правительства.
«Как бы наша правящая партия этого не желала, вычеркнуть их из истории освободительного движения нельзя»
В отличие от многих других, Иван Фелицианович не был случайной жертвой. Он был обречен по многим причинам. Например, дворянское происхождение, которое будет преследовать не только его, но и детей, хотя в 1908 году Николай Второй лишил его дворянства за участие в революционном движении. Его отец Фелициан Карлович в возрасте 23 лет поступил на военную службу рекрутом и прошел Крымскую кампанию рядовым. В русско-турецкую войну он командовал ротой в чине капитана, а в 1879 году вышел в отставку майором, прикупил именье под Дорогобужем, дом в Смоленске и женился на девушке из немецкой католической семьи — Елизавете Донатовне Отмар-Штейн. В 1880 году родился первенец Иван Карл Донат, получивший имя в честь прадеда и двух дедов. В 1890 году Иван Дембский стал гимназистом, но после четвертого класса из гимназии ушел и получил профессию фельдшера и фармацевта в Московском университете.
Была у Ивана Фелициановича и другая профессия. Всю жизнь он увлекался живописью и фотографией. Где именно он учился живописи, неизвестно — по-видимому, в какой-то рисовальной школе. Писал на холсте, на дереве, на бумаге, маслом и акварелью. Большей частью это были пейзажи, изредка портреты и сюжетные картины. Хотя часть картин и фотографий погибла, многое сохранилось у его потомков. Среди фотографий были уникальные снимки политических деятелей, с которыми встречался Иван Фелицианович. В 1923 году И.Ф. Дембский пытался передать на хранение в музей общества Политкаторжан фото революционеров, но получил ответ, что они не нужны музею. Жена Ивана Фелициановича написала в Общество своей бывшей сокамернице, ставшей партийным функционером: «Карточки мы Вам послали, конечно, не для того, чтобы их поместить в журнал «Каторга и ссылка», так как мы прекрасно понимаем, что теперь ни один журнал не решится поместить фотографии Веденяпина, Церетели и др. Но как бы наша правящая партия этого не желала, вычеркнуть их из истории освободительного движения нельзя, и поэтому я предположила, что общество передаст фотографии в свой музей, где они будут более сохранны, чем у нас. Но если они вам не нужны, то будьте добры переслать их нам обратно, – может быть мы сами их как-нибудь используем. У меня имеется ещё кое-что гораздо более интересное, чем карточки, но я уже не знаю, послать мне Вам это или нет». Наверное, имелась в виду большая коллекция документов революции и гражданской войны, изъятая при аресте; по-видимому, ее уничтожили.
Рисунки И. Дембского из лагеря в г. Сегежа
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
В Смоленске с конца 1880-х годов началось время подъема освободительного движения: возникали различные левые кружки и группы с участием ставших впоследствии известными эсеров, эсдеков, анархистов. Гимназисты и студенты объединялись для дискуссий, а потом находили пути к подполью. Это было время массовых студенческих демонстраций и забастовок, разгонов с нагайками, сдачи в солдаты и отправки в ссылки. Дома у Ивана Дембского оппозиционных настроений не было, родители были людьми лояльными и религиозными, мечтали, что их сын станет ксендзом.
Мечты родителей не сбылись. Сын не только не стал священником, но и отказался от веры. Не захотел получать наследство от деда, так как был противником помещичьего землевладения. В 1902 году Иван Дембский стал эсером.
В 1904 году Иван Фелицианович переезжает в Баку и становится типографом в крохотной эсеровской организации. Первая революция началась здесь еще в конце 1904 года с забастовок, а с февраля 1905 года перешла в вооруженную борьбу, имевшую не только классовый, но и этнический компонент. 3 августа 1905 года Иван Фелицианович был впервые арестован и заключен в тюрьму без предъявления обвинения. 17 октября был издан манифест Николая Второго, по которому, в частности, должны были отпустить и политических арестантов. Но власти медлили, и 19 октября толпа, требующая их освобождения, подошла к тюрьме. Охрана дала залп из ружей, были убиты и ранены 15 человек. Арестантов впоследствии освободили.
Весной 1906 года Иван Дембский переезжает в Могилев и вновь заведует типографией. За три месяца напечатаны и распространены тысячи прокламаций, книги и брошюры. Но 30 августа вновь обыск, арест, одиночка в Могилевской тюрьме. 24 октября 1907 года – приговор: 6 лет каторги, ссылка, лишение прав состояния. 21 февраля 1908 года приговор вступил в силу, и Иван Фелицианович направлен на родину, в Смоленский каторжный централ. Потом он писал: «На каторге я с гордостью носил кандалы как эмблему борьбы и принимал их как награду». Спокойным арестантом он не был, могилевские власти жаловались, что «содержание Ивана Дембского в Могилевской тюрьме в виду предъявления им разных незаконных требований становится весьма тягостным», а смоленские тюремщики сделали пометку в статейном списке: «Склонный на побег, среди арестантов организатор к беспорядкам и нападению на жандармский надзор».
2 января 1913 года каторжный срок окончился, и Иван Фелицианович отправлен в Восточную Сибирь. Почти через два месяца он «водворен» в Иркутскую область. Положение ссыльных было довольно тяжелым. Необходимо было найти работу, но работы в сельской местности было очень немного, а количество ссыльных после революции сильно выросло. Иван Фелицианович находит работу в Иркутске – провизором в аптеке и, как ни странно, в церкви – по росписи Он просит разрешения переехать в Иркутск, но жандармское управление отказывает, считая, что он готовит побег. В результате Иван Фелицианович около года живет в Иркутске нелегально. К этому времени он уже обзавелся семьей, женившись на ссыльной Александре Эмильевне Адамсон, участнице революции в Латвии. 15 мая 1914 года рождается дочь Гуна. В июне 1914 года Дембские действительно пытаются бежать, но с маленьким ребенком это оказалось невозможно. Долго жить нелегально в Иркутске тоже не удалось. С осени 1915 года Дембский – фельдшер в отдалённых русских деревнях и бурятских улусах.
«Как ты могла отнять кусок у голодных?!»
В марте 1917 года революция освободила политических ссыльных. Дембские с дочерью и новорожденным сыном едут в Москву, а затем в Смоленск. Там Иван Фелицианович работает в аптеке и активно занимается политикой, входит в Совет Крестьянских депутатов. 20 ноября 1917 года И.Ф. Дембский был избран заместителем председателя и секретарем губисполкома Совета Крестьянских депутатов. К середине декабря большевики подавили сопротивление в Смоленске, Совет был разогнан. Александра Эмильевна вспоминала этот эпизод, описывая страх дочери перед солдатами: «Она их боится с тех пор, как ей пришлось в Смоленске пробиться с отцом сквозь ряд солдат-большевиков, которые заняли вход в Исполнительный Комитет крестьянских депутатов и никого не пропускали. Под угрозой штыков, сидя у отца на руках, она не издавала ни звука. Но когда через несколько дней она увидела у нашей квартирной хозяйки двух военных, то заплакала в ужасе, просила отца уйти, забилась в истерике и долго не могла успокоиться».
Дембские уезжают сначала в деревню, потом в Оршу. Неясно, занимался ли в то время политикой Иван Фелицианович. В августе 1919 года в связи с наступлением польских войск он был арестован с женой и дочерью в качестве заложника, но вскоре освобожден. Жизнь была тяжелая, голод и инфекции косили людей. Умер сын Дембских. Позднее в семье появилось еще две дочери и сын. Аптеки сокращались, и Иван Фелицианович нашел работу фельдшером в Детском городке – детдоме, где жили местные дети и привезенные из голодающих областей. Иван Фелицианович организовал там детский театр. Он был режиссером, художником, сценографом. Ему удалось увлечь многих ребят, спектакли проходили успешно, и доход с них давал возможность улучшить питание детей. «Я бросился в культурную работу, – вспоминал Иван Фелицианович, – кроме службы, обеспечивающей существование, я взял на себя создание театра (г. Орша) в городе и уезде. Создал ряд детских театров <…>, я жил полной и разносторонней жизнью».
Программа оперы «Принц Форк-де Форкос», поставленной под руководством Дембского в детском городке
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Но в 1924 году семья покидает Оршу в поисках более устойчивого заработка, требующегося для разрастающейся семьи. Одесса, Душет, Грозный, Баку – надолго нигде не задерживались. Стало расстраиваться здоровье Александры Эмильевны и детей, Ивану Фелициановичу приходилось брать все больше работы. Наконец, переехали в Крым – сначала в Цюрихталь, затем в Старый Крым. Когда-то Иван Фелицианович в Могилеве печатал и распространял рассказы Александра Грина, теперь жил неподалеку. Стали строить дом, купили кур и кроликов, засадили сад. Но начавшаяся коллективизация и раскулачивание не способствовали желанию обзаводиться хозяйством.
В 1929 семья переезжает в Москву. Иван Фелицианович получает работу в артели «Технохимик» Общества бывших Политкаторжан и ссыльнопоселенцев, членом которого он был с 1927 года. Иногда получал заказы на работу художником в музеях «Каторги и ссылки» и им. Кропоткина. Членство в Обществе давало право на пенсию и снабжение в распределителе. У входа в распределитель в надежде на милостыню всегда стояли сумевшие пробраться в Москву крестьяне. Иван Фелицианович приглашал нескольких человек пойти с ним и приводил домой в Чистый переулок. Александра Эмильевна готовила суп и кашу, и люди могли поесть горячую пищу. Ивану Фелициановичу приходилось кормить не только крестьян. Он помогал хлебом известному эсеру, члену Учредительного Собрания, исследователю творчества Михайловского Е.Е. Колосову.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
В Смоленске с конца 1880-х годов началось время подъема освободительного движения: возникали различные левые кружки и группы с участием ставших впоследствии известными эсеров, эсдеков, анархистов. Гимназисты и студенты объединялись для дискуссий, а потом находили пути к подполью. Это было время массовых студенческих демонстраций и забастовок, разгонов с нагайками, сдачи в солдаты и отправки в ссылки. Дома у Ивана Дембского оппозиционных настроений не было, родители были людьми лояльными и религиозными, мечтали, что их сын станет ксендзом.
Мечты родителей не сбылись. Сын не только не стал священником, но и отказался от веры. Не захотел получать наследство от деда, так как был противником помещичьего землевладения. В 1902 году Иван Дембский стал эсером.
В 1904 году Иван Фелицианович переезжает в Баку и становится типографом в крохотной эсеровской организации. Первая революция началась здесь еще в конце 1904 года с забастовок, а с февраля 1905 года перешла в вооруженную борьбу, имевшую не только классовый, но и этнический компонент. 3 августа 1905 года Иван Фелицианович был впервые арестован и заключен в тюрьму без предъявления обвинения. 17 октября был издан манифест Николая Второго, по которому, в частности, должны были отпустить и политических арестантов. Но власти медлили, и 19 октября толпа, требующая их освобождения, подошла к тюрьме. Охрана дала залп из ружей, были убиты и ранены 15 человек. Арестантов впоследствии освободили.
Весной 1906 года Иван Дембский переезжает в Могилев и вновь заведует типографией. За три месяца напечатаны и распространены тысячи прокламаций, книги и брошюры. Но 30 августа вновь обыск, арест, одиночка в Могилевской тюрьме. 24 октября 1907 года – приговор: 6 лет каторги, ссылка, лишение прав состояния. 21 февраля 1908 года приговор вступил в силу, и Иван Фелицианович направлен на родину, в Смоленский каторжный централ. Потом он писал: «На каторге я с гордостью носил кандалы как эмблему борьбы и принимал их как награду». Спокойным арестантом он не был, могилевские власти жаловались, что «содержание Ивана Дембского в Могилевской тюрьме в виду предъявления им разных незаконных требований становится весьма тягостным», а смоленские тюремщики сделали пометку в статейном списке: «Склонный на побег, среди арестантов организатор к беспорядкам и нападению на жандармский надзор».
2 января 1913 года каторжный срок окончился, и Иван Фелицианович отправлен в Восточную Сибирь. Почти через два месяца он «водворен» в Иркутскую область. Положение ссыльных было довольно тяжелым. Необходимо было найти работу, но работы в сельской местности было очень немного, а количество ссыльных после революции сильно выросло. Иван Фелицианович находит работу в Иркутске – провизором в аптеке и, как ни странно, в церкви – по росписи Он просит разрешения переехать в Иркутск, но жандармское управление отказывает, считая, что он готовит побег. В результате Иван Фелицианович около года живет в Иркутске нелегально. К этому времени он уже обзавелся семьей, женившись на ссыльной Александре Эмильевне Адамсон, участнице революции в Латвии. 15 мая 1914 года рождается дочь Гуна. В июне 1914 года Дембские действительно пытаются бежать, но с маленьким ребенком это оказалось невозможно. Долго жить нелегально в Иркутске тоже не удалось. С осени 1915 года Дембский – фельдшер в отдалённых русских деревнях и бурятских улусах.
«Как ты могла отнять кусок у голодных?!»
В марте 1917 года революция освободила политических ссыльных. Дембские с дочерью и новорожденным сыном едут в Москву, а затем в Смоленск. Там Иван Фелицианович работает в аптеке и активно занимается политикой, входит в Совет Крестьянских депутатов. 20 ноября 1917 года И.Ф. Дембский был избран заместителем председателя и секретарем губисполкома Совета Крестьянских депутатов. К середине декабря большевики подавили сопротивление в Смоленске, Совет был разогнан. Александра Эмильевна вспоминала этот эпизод, описывая страх дочери перед солдатами: «Она их боится с тех пор, как ей пришлось в Смоленске пробиться с отцом сквозь ряд солдат-большевиков, которые заняли вход в Исполнительный Комитет крестьянских депутатов и никого не пропускали. Под угрозой штыков, сидя у отца на руках, она не издавала ни звука. Но когда через несколько дней она увидела у нашей квартирной хозяйки двух военных, то заплакала в ужасе, просила отца уйти, забилась в истерике и долго не могла успокоиться».
Дембские уезжают сначала в деревню, потом в Оршу. Неясно, занимался ли в то время политикой Иван Фелицианович. В августе 1919 года в связи с наступлением польских войск он был арестован с женой и дочерью в качестве заложника, но вскоре освобожден. Жизнь была тяжелая, голод и инфекции косили людей. Умер сын Дембских. Позднее в семье появилось еще две дочери и сын. Аптеки сокращались, и Иван Фелицианович нашел работу фельдшером в Детском городке – детдоме, где жили местные дети и привезенные из голодающих областей. Иван Фелицианович организовал там детский театр. Он был режиссером, художником, сценографом. Ему удалось увлечь многих ребят, спектакли проходили успешно, и доход с них давал возможность улучшить питание детей. «Я бросился в культурную работу, – вспоминал Иван Фелицианович, – кроме службы, обеспечивающей существование, я взял на себя создание театра (г. Орша) в городе и уезде. Создал ряд детских театров <…>, я жил полной и разносторонней жизнью».
Программа оперы «Принц Форк-де Форкос», поставленной под руководством Дембского в детском городке
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Но в 1924 году семья покидает Оршу в поисках более устойчивого заработка, требующегося для разрастающейся семьи. Одесса, Душет, Грозный, Баку – надолго нигде не задерживались. Стало расстраиваться здоровье Александры Эмильевны и детей, Ивану Фелициановичу приходилось брать все больше работы. Наконец, переехали в Крым – сначала в Цюрихталь, затем в Старый Крым. Когда-то Иван Фелицианович в Могилеве печатал и распространял рассказы Александра Грина, теперь жил неподалеку. Стали строить дом, купили кур и кроликов, засадили сад. Но начавшаяся коллективизация и раскулачивание не способствовали желанию обзаводиться хозяйством.
В 1929 семья переезжает в Москву. Иван Фелицианович получает работу в артели «Технохимик» Общества бывших Политкаторжан и ссыльнопоселенцев, членом которого он был с 1927 года. Иногда получал заказы на работу художником в музеях «Каторги и ссылки» и им. Кропоткина. Членство в Обществе давало право на пенсию и снабжение в распределителе. У входа в распределитель в надежде на милостыню всегда стояли сумевшие пробраться в Москву крестьяне. Иван Фелицианович приглашал нескольких человек пойти с ним и приводил домой в Чистый переулок. Александра Эмильевна готовила суп и кашу, и люди могли поесть горячую пищу. Ивану Фелициановичу приходилось кормить не только крестьян. Он помогал хлебом известному эсеру, члену Учредительного Собрания, исследователю творчества Михайловского Е.Е. Колосову.
Дембский до 1935 года
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Младшая дочь Ивана Фелициановича вспоминала: «К этому времени относится ужасный случай. Папа повез меня в Лесную школу. У меня на шее висела связка баранок. На вокзале я как-то отошла от папы и тут ко мне подбегают двое грязных мальчишек, срывают со связки баранки и бегом от меня! Я за ними, смотрю – они протягивают баранки совсем маленькой грязнущей девочке. Я закричала, что это моё, чтоб отдали сейчас же! Видимо, ребята испугались, что мой крик привлечет милиционера, вернули мне баранки и убежали. Я с торжеством вернулась к папе и рассказала о своей победе. Никогда не забуду его лица. Папа ведь был очень добрым. Мама могла на нас рассердиться, как-то наказать – но не папа, это было невозможно. Ему доверялись все секреты, и он никогда не подводил; к нему приходили поплакаться, и он утешал. А тут – лицо каменное и голос такой… «Как ты могла отнять кусок у голодных?! Немедленно разыщи их, извинись и отдай всю связку». Я обежала весь вокзал не один раз, но ребят нигде не было».
«Надо среди беспартийных пробудить ненависть к этим провокаторам»
В дом к Ивану Фелициановичу приходили друзья, бывшие подельники, иногда после новой ссылки, отбытой уже при советской власти. А однажды приехал гость из Америки, бывший редактор «Смоленского вестника» С. Гуревич. В США он стал коммунистом и подумывал вернуться на родину, но сначала приехал оценить обстановку. Повлияло ли на американца мнение друга, неизвестно, но от репатриации он отказался.
1 декабря 1934 года был убит Киров. 6 декабря, одним из первых членов Общества политкаторжан был арестован И.Ф. Дембский. Он и Н. Жуков были первыми, кого исключили из общества не по факту приговора, а по факту ареста. Большевистская фракция общества во главе с Ярославским считала, что необходимо показать «всем членам Общества, что мы не берем под защиту тех, кого арестовывает Соввласть. Это необходимо, ибо у некоторых б/партийных товарищей есть такая тенденция думать, что Общество обязано защищать членов Общества, арестованных Соввластью». «Наше решение о бдительности надо выпятить на будущих выборных собраниях. Лиц, арестованных соввластью, раньше до суда мы не исключали. Теперь нужно объяснить нашу линию. Некоторые не понимают, в чем бдительность. Надо показать наши отношения в подполье к провокаторам, а враги Советской власти из членов Общества провоцируют наше Общество. Надо среди беспартийных пробудить ненависть к этим провокаторам».
Первое время Иван Фелицианович держался на допросах стойко, отказывался отрекаться от своих взглядов и не признавал себя причастным к террору: «Я не скрывал моих эсеровских взглядов и с этой точки зрения критически относился к мероприятиям Советской власти. Это были высказывания и выражения мнений, казавшихся мне правильными, о явлениях современной жизни; я не навязывал своих мнений другим. На предложение переменить политические взгляды мы пойти не могли: взгляды не меняются так просто, а карьеристом претила быть чистота побуждений. На чистке Общества политкаторжан я заявил, что я эсер». Но метод воздействия нашелся. Гуну Дембскую обвинили в террористических намерениях. Ивану Фелициановучу предъявили ее дневник с резкими записями, с антисталинскими стихами и объяснили, что ценой его упрямства будет расстрел дочери. «О муках, переживаемых о гибели семьи, говорить не нужно. Я обезумел; были галлюцинации. После пришла усталость и некоторое успокоение. <…> Ночи без сна, мучительная душевная ломка привели меня к определенному выводу, наметили определенное решение» – так описывает свое состояние Иван Фелицианович. Наконец, он пишет заявление с полным отречением от своих взглядов. То, что это отречение не было искренним, подтверждается последующими доносами, написанными на него в лагере. Впрочем, сами следователи не поверили в его перерождение, так как при отправке в лагерь в специальный Меморандум была внесена отметка, что «Находясь в заключении, Дембский безусловно будет пытаться связаться с единомышленниками, находящимися на воле, не исключена возможность участия его в нераскрытой подпольной организации. Поэтому дальнейшая проработка его нужна. Необходимо обслуживать агентурно и после освобождения из мест заключения». При этом вербовать его не рекомендовалось.
17 февраля 1935 года Военная Коллегия Верховного суда СССР (Ульрих, Рутман, Горячев) приговорили И.Ф. Дембского по ст.ст. 58-10 и 58-11 к пяти годам лагеря, а Г.И. Дембскую к десяти годам. Иван Фелицианович был отправлен в Белбалтлаг (ст. Медвежья Гора, затем г. Сегежа), почти год работал художником в лагерном театре, но в начале 1936 года был переведен на общие работы.
«Упорно пытается связаться со своей дочерью, говоря, что умрет вместе с ней за общее дело»
В 1936 году после долгих хлопот Александре Эмильевне Дембской было разрешено месячное свидание с мужем, находившемся тогда в лагере в Сегеже. Через неделю после начала свидания пришло распоряжение этапировать Ивана Фелициановича в Кемь. Александра Эмильевна требовала продолжения свидания. Тогда ей предложили временный арест с тем, чтобы она по этапу прошла вместе с мужем. Она согласилась. Днем они шли вместе в колонне, а на ночь ее помещали в женское отделение. В Кеми Александру Эмильевну освободили, а Ивана Фелициановича отправили на Соловки, откуда на свидания привозили катером. Еще на материке, пользуясь доступом к холстам, бумаге и краскам, Иван Фелицианович писал картины. Александра Эмильевна привезла на свидание краски, кисти, карандаши и бумагу. На Соловках Иван Фелицианович чаще рисовал карандашом. Все, что он успел написать до и во время свидания (пейзажи Сегежи, реки Туломы, молевой сплав, валуны, виды Соловецкого монастыря, интерьеры бараков, два автопортрета и др.), Иван Фелицианович передал жене. Вскоре они простились – навсегда.
Последний подарок от семьи Иван Фелицианович получил в начале следующего года. Его младшая дочь Вера вспоминала: «На новый 1937 год мама сделала нам елочку. Дала немного денег и велела купить карамельки для украшения. Мы с сестрой пошли в магазин, а там такие соблазнительные шоколадные конфеты! Продавщица нам предложила купить их – денег хватит, только конфет будет меньше. Ну, мы и взяли несколько штук. Мама спокойно к этому отнеслась, мы повесили конфеты на ёлку. Но после Нового Года конфеты сняли, и мама сказала, что их нужно послать папе, ему приятно будет получить гостинец с нашей елки. Она хотела часть конфет отдать нам, но мы купили так мало, что делить нечего. Папа нам потом написал, благодарил за подарок и спросил, не против ли мы, что он отдал конфеты какому-то мальчику Коле. Тогда мы были очень расстроены, а теперь подумаешь, что это был его последний Новый Год…»
Рисунки И. Дембского из Соловецкого лагеря
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Автопортрет И. Дембского
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Как и было предусмотрено Меморандумом, рядом с Иваном Фелициановичем находились сексоты. Одна из них – женщина, судя по всему, пользовалась полным его доверием. Он рассказывал предательнице о своей дочери («настоящей тургеневской девушке»), рассуждал о неизбежной грядущей войне с Германией, делился планами побега. На основании прежде всего ее доносов была составлена справка: «Находясь в лагере на о. Соловках, занимается пропагандой эсеровских идей. Упорно пытается связаться со своей дочерью Дембовской Г. (осужден. как террор. на 10 лет), говоря, что умрет вместе с ней за общее дело. Призывал заключенных на коллективное восстание и при помощи народа прикончить с коммунистами. В разговоре с заключенными распространяет провокационные клеветнические слухи о тяжелом политическом положении сов. союза, об отходе Карелии в сторону Финляндии. Готовил побег за границу. Нелегально переписывался со своими родственниками, живущими в Москве. До сих пор является активным к.-р. Ведет открытую к.-р. агитацию среди заключенных».
Дама-доносчица была освобождена и отправилась домой через Москву. Там она посетила жену преданного ею человека, передала привет от Ивана Фелициановича, просидела с ней всю ночь за задушевным разговором, познакомилась с ее детьми, взяла у осиротевшей семьи деньги и вещи и подробно описала антисоветский образ мыслей своей собеседницы в очередном доносе.
В июне 1937 года НКВД начал дело против Александры Эмильевны. Документы заполнялись небрежно, с ошибками, видимо, второпях. 27 июня лейтенант госбезопасности Туртанов нашел, что «Адамсон-Дембская Александра… является женой высланного Дембского И.Ф. и матерью высланной Дембской Г.И. До ареста проживала с ними в одной квартире и по настоящее время имеет с высланными регулярную письменную связь, оказывает материальную помощь деньгами и посылками. В 1936 году ездила на свидание к мужу в лагерь. В 1937 году подавала заявление о разрешении свидания с дочерью, в чем ей было отказано. Арест мужа и дочери считает неверным, заявив, что они ни в чем не виноваты. На основании изложенного полагаю Адамсон-Дембскую А.Э. и ее детей сына Григория и дочерей Ирину и Веру выслать из Москвы и Московской области». 17 августа 1937 года они были водворены в село Колосовка Омской области.
С августа 1937 года Иван Фелицианович был переведен на тюремный режим. Писем от него больше не приходило.
9 октября 1937 года Особая тройка УНКВД Ленинградской области приговорила И.Ф. Дембского к высшей мере наказания. Он был этапирован в Медвежьегорск в числе узников 1-го соловецкого этапа. Расстрелян 3 ноября 1937 года в Сандармохе. В расстрельном списке имеется помета об изъятии перед казнью 1 рубля 50 копеек. На момент смерти ему было 56 лет.
В 1940 году Вера Дембская записала в своем дневнике: «18 апреля. На нас свалилось большое несчастье. Мы вчера получили письмо от тети Манюси, и она пишет, что Ире сказали, что папочка жив, но ему прибавили ещё 10 лет и что он находится в таком месте, где переписка не разрешается. Его судили опять! Мы с мамой долго сидели в темноте. Бедный папочка! Ему наверно очень тяжело». Письма продолжали писать – а вдруг хоть одно да передадут по недосмотру! В 1948 году семья получила ложное свидетельство о смерти Ивана Фелициановича 13 февраля 1942 года в блокадном Ленинграде от дистрофии. Получив такую справку, родные представляли себе ужасы голода для заключенного в то время. Только в конце восьмидесятых они узнали, что такое «десять лет без права переписки».
«Каземат Мещеринова», Дембский И.Ф., 1936 г.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Текст с рисунка выше, написанный рукой автора: «Воевода Мещеринов во время осады Соловецкого монастыря, воспользовавшись предательством монаха Феоктиста, взял монастырь, но сам за грабеж имущества <был> заключен в этом каземате и умер здесь. Окон в нем нет. Вечная темнота. Мещеринов при взятии монастыря повесил более 500 человек монахов, а троих убили в самом соборе во время “суда”. В углу каземата лежала куча соломы для спанья узника».
В 1991 году Иван Фелицианович был реабилитирован.
***
В начале девяностых мы получили справку о расстреле якобы на Соловках. На вопрос о месте захоронения было сказано, что его установить невозможно. В 1997 году из петербургского «Мемориала» пришло письмо, что 1 июля 1997 года в урочище Сандармох было найдено место захоронения расстрелянных соловецких узников, в том числе Ивана Фелициановича Дембского. Его младшие дочери еще успели узнать об этом, и одна из них, Ирина Ивановна съездила на открытие первых памятных знаков. 30 октября 2018 года в Сандармохе группой активистов установлена памятная табличка Ивану Фелициановичу Дембскому. Таким образом появилось место, в котором увековечена память о нем. Я бесконечно благодарна «Мемориалу» и Юрию Дмитриеву, сделавшим невозможное – нашедшим это страшное место.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Младшая дочь Ивана Фелициановича вспоминала: «К этому времени относится ужасный случай. Папа повез меня в Лесную школу. У меня на шее висела связка баранок. На вокзале я как-то отошла от папы и тут ко мне подбегают двое грязных мальчишек, срывают со связки баранки и бегом от меня! Я за ними, смотрю – они протягивают баранки совсем маленькой грязнущей девочке. Я закричала, что это моё, чтоб отдали сейчас же! Видимо, ребята испугались, что мой крик привлечет милиционера, вернули мне баранки и убежали. Я с торжеством вернулась к папе и рассказала о своей победе. Никогда не забуду его лица. Папа ведь был очень добрым. Мама могла на нас рассердиться, как-то наказать – но не папа, это было невозможно. Ему доверялись все секреты, и он никогда не подводил; к нему приходили поплакаться, и он утешал. А тут – лицо каменное и голос такой… «Как ты могла отнять кусок у голодных?! Немедленно разыщи их, извинись и отдай всю связку». Я обежала весь вокзал не один раз, но ребят нигде не было».
«Надо среди беспартийных пробудить ненависть к этим провокаторам»
В дом к Ивану Фелициановичу приходили друзья, бывшие подельники, иногда после новой ссылки, отбытой уже при советской власти. А однажды приехал гость из Америки, бывший редактор «Смоленского вестника» С. Гуревич. В США он стал коммунистом и подумывал вернуться на родину, но сначала приехал оценить обстановку. Повлияло ли на американца мнение друга, неизвестно, но от репатриации он отказался.
1 декабря 1934 года был убит Киров. 6 декабря, одним из первых членов Общества политкаторжан был арестован И.Ф. Дембский. Он и Н. Жуков были первыми, кого исключили из общества не по факту приговора, а по факту ареста. Большевистская фракция общества во главе с Ярославским считала, что необходимо показать «всем членам Общества, что мы не берем под защиту тех, кого арестовывает Соввласть. Это необходимо, ибо у некоторых б/партийных товарищей есть такая тенденция думать, что Общество обязано защищать членов Общества, арестованных Соввластью». «Наше решение о бдительности надо выпятить на будущих выборных собраниях. Лиц, арестованных соввластью, раньше до суда мы не исключали. Теперь нужно объяснить нашу линию. Некоторые не понимают, в чем бдительность. Надо показать наши отношения в подполье к провокаторам, а враги Советской власти из членов Общества провоцируют наше Общество. Надо среди беспартийных пробудить ненависть к этим провокаторам».
Первое время Иван Фелицианович держался на допросах стойко, отказывался отрекаться от своих взглядов и не признавал себя причастным к террору: «Я не скрывал моих эсеровских взглядов и с этой точки зрения критически относился к мероприятиям Советской власти. Это были высказывания и выражения мнений, казавшихся мне правильными, о явлениях современной жизни; я не навязывал своих мнений другим. На предложение переменить политические взгляды мы пойти не могли: взгляды не меняются так просто, а карьеристом претила быть чистота побуждений. На чистке Общества политкаторжан я заявил, что я эсер». Но метод воздействия нашелся. Гуну Дембскую обвинили в террористических намерениях. Ивану Фелициановучу предъявили ее дневник с резкими записями, с антисталинскими стихами и объяснили, что ценой его упрямства будет расстрел дочери. «О муках, переживаемых о гибели семьи, говорить не нужно. Я обезумел; были галлюцинации. После пришла усталость и некоторое успокоение. <…> Ночи без сна, мучительная душевная ломка привели меня к определенному выводу, наметили определенное решение» – так описывает свое состояние Иван Фелицианович. Наконец, он пишет заявление с полным отречением от своих взглядов. То, что это отречение не было искренним, подтверждается последующими доносами, написанными на него в лагере. Впрочем, сами следователи не поверили в его перерождение, так как при отправке в лагерь в специальный Меморандум была внесена отметка, что «Находясь в заключении, Дембский безусловно будет пытаться связаться с единомышленниками, находящимися на воле, не исключена возможность участия его в нераскрытой подпольной организации. Поэтому дальнейшая проработка его нужна. Необходимо обслуживать агентурно и после освобождения из мест заключения». При этом вербовать его не рекомендовалось.
17 февраля 1935 года Военная Коллегия Верховного суда СССР (Ульрих, Рутман, Горячев) приговорили И.Ф. Дембского по ст.ст. 58-10 и 58-11 к пяти годам лагеря, а Г.И. Дембскую к десяти годам. Иван Фелицианович был отправлен в Белбалтлаг (ст. Медвежья Гора, затем г. Сегежа), почти год работал художником в лагерном театре, но в начале 1936 года был переведен на общие работы.
«Упорно пытается связаться со своей дочерью, говоря, что умрет вместе с ней за общее дело»
В 1936 году после долгих хлопот Александре Эмильевне Дембской было разрешено месячное свидание с мужем, находившемся тогда в лагере в Сегеже. Через неделю после начала свидания пришло распоряжение этапировать Ивана Фелициановича в Кемь. Александра Эмильевна требовала продолжения свидания. Тогда ей предложили временный арест с тем, чтобы она по этапу прошла вместе с мужем. Она согласилась. Днем они шли вместе в колонне, а на ночь ее помещали в женское отделение. В Кеми Александру Эмильевну освободили, а Ивана Фелициановича отправили на Соловки, откуда на свидания привозили катером. Еще на материке, пользуясь доступом к холстам, бумаге и краскам, Иван Фелицианович писал картины. Александра Эмильевна привезла на свидание краски, кисти, карандаши и бумагу. На Соловках Иван Фелицианович чаще рисовал карандашом. Все, что он успел написать до и во время свидания (пейзажи Сегежи, реки Туломы, молевой сплав, валуны, виды Соловецкого монастыря, интерьеры бараков, два автопортрета и др.), Иван Фелицианович передал жене. Вскоре они простились – навсегда.
Последний подарок от семьи Иван Фелицианович получил в начале следующего года. Его младшая дочь Вера вспоминала: «На новый 1937 год мама сделала нам елочку. Дала немного денег и велела купить карамельки для украшения. Мы с сестрой пошли в магазин, а там такие соблазнительные шоколадные конфеты! Продавщица нам предложила купить их – денег хватит, только конфет будет меньше. Ну, мы и взяли несколько штук. Мама спокойно к этому отнеслась, мы повесили конфеты на ёлку. Но после Нового Года конфеты сняли, и мама сказала, что их нужно послать папе, ему приятно будет получить гостинец с нашей елки. Она хотела часть конфет отдать нам, но мы купили так мало, что делить нечего. Папа нам потом написал, благодарил за подарок и спросил, не против ли мы, что он отдал конфеты какому-то мальчику Коле. Тогда мы были очень расстроены, а теперь подумаешь, что это был его последний Новый Год…»
Рисунки И. Дембского из Соловецкого лагеря
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Автопортрет И. Дембского
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Как и было предусмотрено Меморандумом, рядом с Иваном Фелициановичем находились сексоты. Одна из них – женщина, судя по всему, пользовалась полным его доверием. Он рассказывал предательнице о своей дочери («настоящей тургеневской девушке»), рассуждал о неизбежной грядущей войне с Германией, делился планами побега. На основании прежде всего ее доносов была составлена справка: «Находясь в лагере на о. Соловках, занимается пропагандой эсеровских идей. Упорно пытается связаться со своей дочерью Дембовской Г. (осужден. как террор. на 10 лет), говоря, что умрет вместе с ней за общее дело. Призывал заключенных на коллективное восстание и при помощи народа прикончить с коммунистами. В разговоре с заключенными распространяет провокационные клеветнические слухи о тяжелом политическом положении сов. союза, об отходе Карелии в сторону Финляндии. Готовил побег за границу. Нелегально переписывался со своими родственниками, живущими в Москве. До сих пор является активным к.-р. Ведет открытую к.-р. агитацию среди заключенных».
Дама-доносчица была освобождена и отправилась домой через Москву. Там она посетила жену преданного ею человека, передала привет от Ивана Фелициановича, просидела с ней всю ночь за задушевным разговором, познакомилась с ее детьми, взяла у осиротевшей семьи деньги и вещи и подробно описала антисоветский образ мыслей своей собеседницы в очередном доносе.
В июне 1937 года НКВД начал дело против Александры Эмильевны. Документы заполнялись небрежно, с ошибками, видимо, второпях. 27 июня лейтенант госбезопасности Туртанов нашел, что «Адамсон-Дембская Александра… является женой высланного Дембского И.Ф. и матерью высланной Дембской Г.И. До ареста проживала с ними в одной квартире и по настоящее время имеет с высланными регулярную письменную связь, оказывает материальную помощь деньгами и посылками. В 1936 году ездила на свидание к мужу в лагерь. В 1937 году подавала заявление о разрешении свидания с дочерью, в чем ей было отказано. Арест мужа и дочери считает неверным, заявив, что они ни в чем не виноваты. На основании изложенного полагаю Адамсон-Дембскую А.Э. и ее детей сына Григория и дочерей Ирину и Веру выслать из Москвы и Московской области». 17 августа 1937 года они были водворены в село Колосовка Омской области.
С августа 1937 года Иван Фелицианович был переведен на тюремный режим. Писем от него больше не приходило.
9 октября 1937 года Особая тройка УНКВД Ленинградской области приговорила И.Ф. Дембского к высшей мере наказания. Он был этапирован в Медвежьегорск в числе узников 1-го соловецкого этапа. Расстрелян 3 ноября 1937 года в Сандармохе. В расстрельном списке имеется помета об изъятии перед казнью 1 рубля 50 копеек. На момент смерти ему было 56 лет.
В 1940 году Вера Дембская записала в своем дневнике: «18 апреля. На нас свалилось большое несчастье. Мы вчера получили письмо от тети Манюси, и она пишет, что Ире сказали, что папочка жив, но ему прибавили ещё 10 лет и что он находится в таком месте, где переписка не разрешается. Его судили опять! Мы с мамой долго сидели в темноте. Бедный папочка! Ему наверно очень тяжело». Письма продолжали писать – а вдруг хоть одно да передадут по недосмотру! В 1948 году семья получила ложное свидетельство о смерти Ивана Фелициановича 13 февраля 1942 года в блокадном Ленинграде от дистрофии. Получив такую справку, родные представляли себе ужасы голода для заключенного в то время. Только в конце восьмидесятых они узнали, что такое «десять лет без права переписки».
«Каземат Мещеринова», Дембский И.Ф., 1936 г.
Фото из коллекции музея Сахаровского центра. Организация внесена Минюстом в реестр иностранных агентов
Текст с рисунка выше, написанный рукой автора: «Воевода Мещеринов во время осады Соловецкого монастыря, воспользовавшись предательством монаха Феоктиста, взял монастырь, но сам за грабеж имущества <был> заключен в этом каземате и умер здесь. Окон в нем нет. Вечная темнота. Мещеринов при взятии монастыря повесил более 500 человек монахов, а троих убили в самом соборе во время “суда”. В углу каземата лежала куча соломы для спанья узника».
В 1991 году Иван Фелицианович был реабилитирован.
***
В начале девяностых мы получили справку о расстреле якобы на Соловках. На вопрос о месте захоронения было сказано, что его установить невозможно. В 1997 году из петербургского «Мемориала» пришло письмо, что 1 июля 1997 года в урочище Сандармох было найдено место захоронения расстрелянных соловецких узников, в том числе Ивана Фелициановича Дембского. Его младшие дочери еще успели узнать об этом, и одна из них, Ирина Ивановна съездила на открытие первых памятных знаков. 30 октября 2018 года в Сандармохе группой активистов установлена памятная табличка Ивану Фелициановичу Дембскому. Таким образом появилось место, в котором увековечена память о нем. Я бесконечно благодарна «Мемориалу» и Юрию Дмитриеву, сделавшим невозможное – нашедшим это страшное место.