КОНЧИНА ДЕДУШКИ
Зима, декабрь 1908 года. Накануне Николина дня, вечером,
в голубой гостиной – молебен с акафистом Николаю Чудотворцу. Служит причт
СпасоПреображенского храма, в котором дедушка, а потом и папа были старостами.
Во время службы ввозят дедушку в кресле на колесах. Я давно его не видел и, как
сейчас помню, был удивлен его видом. Он очень похудел, бледное лицо в морщинах,
впавшие глаза. Никто к нему не подходит, чтобы не беспокоить. Как мне
показалось, он даже не реагировал на окружающую обстановку.
Несмотря на мой возраст (неполных пять лет), я сразу
почувствовал какоето тягостное состояние.
Наступает Рождество. Сестра Катя и старшие братья под
руководством гувернантки Софии Адольфовны Гертнер готовят самодельные елочные
украшения: бумажные цепи, звездочки, плетут бонбоньерки из специально
заготовленной стружки. Мама приносит коробки с конфетами, яблоки, мандарины
и елочные игрушки, к которым надо подвязать нитки. Работа приятная, и все
с увлечением заняты делом. Елка будет в классной комнате, как и всегда. Большой
елки в зале для приглашенных гостей в этом году не будет. У всех взрослых
настроение тревожное и далеко не праздничное. Дедушка очень плох…
Наступил праздник. В первый день вечером было разрешено зажечь
елку, тихо посидеть и поиграть около нее. Встав утром 26 декабря, узнаем, что
дедушка скончался.
Вечер 27 декабря. Нас, детей, приводят в голубую гостиную. Мы
встаем около двери в зал. Он полон народом. Гроб дедушки стоит на возвышении.
Идет заупокойная служба – парастас. С нами кроме мамы и других близких стоит
тетя Маша, моя крестная, с заплаканным лицом. Она всегда приезжает к нам на
Рождество. Служба длится довольно долго.
После окончания присутствовавшие представители города,
родственники и служащие нашего предприятия постепенно расходятся, и нам
разрешают подойти к гробу. На следующий день утром после краткой панихиды мы,
дети, прощаемся с дедушкой. Папа стоит у гроба, а мы подходим с другой стороны,
где были сделаны ступеньки. Когда очередь дошла до меня, папа слегка улыбнулся
мне. Эта невольная нежность, промелькнувшая на его лице (как я теперь ее
понимаю!), относилась к сознанию того, что с дедушкой прощается его крестник,
который по воле покойного носит данное им ему имя.
Когда я взобрался на ступеньки, папа говорит мне: «Целуй сюда»
– и показывает на венчик на лбу дедушки. Но я не мог дотянуться, поцеловал
дедушку в нос и содрогнулся… Он холодный!
После прощания последовал вынос. Гроб установили на катафалк,
и вся процессия двинулась мимо дома, огибая его угол. Мы прильнули к окнам
в зале и наблюдали. Перед катафалком ехала двуколка с можжевельником, который
разбрасывали по пути следования процессии.
Отпевание происходило в нашем приходе – в Благовещенском храме,
который находится в переулке около набережной, в районе пристаней. Похоронили
дедушку на Леонтьевском кладбище рядом с могилой прадеда.
После смерти дедушки в доме все осталось попрежнему.
Установившийся уклад жизни сохранялся, следуя традициям того времени.
НАШ ДОМ
В помещении нижнего этажа находился кабинет прадеда. В кабинете
вся обстановка сохранялась в том виде, как это было при нем.
Комната была слегка продолговатой. У стены против окон стояли
большая тахта и мягкие кресла. На этой стене висел писанный маслом большой
овальный портрет деда.
Иван Александрович изображен на нем в мундире городского головы,
с традиционным знаком отличия – круглой медалью на золотой цепочке поверх
мундира.
У противоположной стены вдоль окон, слегка отступая, были
размещены застекленные витрины с различным библиографическим материалом. У стены
наружного входа стоял большой книжный шкаф почти во всю стенку, в котором
находился многотомный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в полном
комплекте и другие книги. Перед шкафом стоял большой письменный стол прадеда со
всеми принадлежностями, которыми он пользовался до последних дней своей жизни.
И как уникум того времени – пишущая машинка.
У стены внутреннего входа располагались мебель для посетителей
и большой стол для работы технического персонала во время совещаний или приема.
Этот кабинет использовался дедом, а по традиции – и моим отцом для совещаний со
своими ответственными служащими, руководившими производством
и торговлей.
Рядом с кабинетом была небольшая проходная комната; в ней теперь
жила бабушкина воспитанница портниха Варя (почти совсем глухая от природы
девушка).
Из этой комнаты массивная дверь вела на площадку с закругленной
винтовой лестницей в подвальное помещение, приспособленное для книгохранилища;
в нем за железной дверью находилась знаменитая дедушкина библиотека. Между
прочим, ключи от библиотеки было поручено хранить этой Варе. Вход в библиотеку
находился как раз под залом, в центральном углу дома.
В первом этаже, далее от этого угла дома, находилась комната для
приезжающих. Ранее это была спальня прадеда, она разделялась в середине
драпированной перегородкой от самого потолка и имела вид гостиничного номера:
салон и спальня.
Остальная часть первого этажа была занята комнатами прислуги,
хозяйственными помещениями (у входа в дом со стороны двора) и двумя кухнями.
Одна из них – с плитой, другая – с русской печью, служившая также столовой для
прислуги.
ПРЕДВОЕННЫЕ ГОДЫ
Старшая сестра Катя и братья Ваня и Коля до поступления в школу
занимались начальными предметами с гувернанткой Софией Адольфовной. Она в свое
время окончила институт, владела немецким и французским языками и все
необходимые азы успешно прививала своим ученикам. Поэтому, когда мы с Мусей
подросли и вышли из младенческого возраста, к нам пригласили бонну, с которой мы
должны были учить разговорный немецкий язык по ходу игр, прогулок или какихлибо
рукоделий, например вышивания или рисования. Но бонны, которые у нас часто
менялись, обычно владели русским языком и поэтому не очень утруждали себя
привитием нам немецких разговорных навыков. Забегая вперед, скажу, что позднее
у нас два лета подряд жила француженка мадемуазель де Бюррос. Она почти ни слова
не знала порусски. Поэтому за два лета мы довольно быстро освоили язык и могли
с ней изъясняться пофранцузски. Она нам много читала из детских французских
книг, гуляла с нами, была разговорчива и умела увлечь какимлибо рассказом
о Франции.
Когда старшие поступили в учебные заведения, то мы с Мусей
перешли под руководство Софии Адольфовны; она готовила Мусю в гимназию
Антиповой, где уже училась Катя, а меня – в приготовительный класс реального
училища, в которое я поступил в 1913 году, сдав вступительный экзамен.
Следом за нами подрастали младшие братья: Аля, которому к этому
времени исполнилось уже шесть лет, и Володя, родившийся в апреле 1909 года.
Старшие братья тоже учились в реальном училище, но Ваню в последние годы
перевели в Москву, также в реальное училище. Он жил там в семье
студентагувернера, который руководил его домашними занятиями и вообще следил за
его успехами и поведением.
Из детских лет, разумеется, ярче всего запечатлелось время
каникул. Прежде всего это рождественские праздники. Кроме елки в классной
комнате, о которой я уже говорил, устраивалась большая елка в зале. На эту елку
приглашали гостей, родных и иногда наших товарищей по школе.
Танцевали на елке под граммофон, а иногда приглашали тапершу.
У мамы когдато в детстве была учительница музыки, некая Мария Михайловна
Кожухова. Последнее время она уже не преподавала, а играла по приглашению на
домашних праздниках и балах. Это была старушка в парике с наколкой и почти
совсем глухая, но бальные танцы того времени она знала хорошо. Однако играла она
их как заведенная шарманка: однообразно, невыразительно, но зато ритмично, что
главным образом и требовалось в данном случае. На танцующих она не смотрела
и останавливалась только тогда, когда ее об этом просили.
Я с детских лет любил петь все, что слышал, без разбора. У меня
было высокое сопрано (дискант, как тогда называли) широкого диапазона, поэтому
мне было доступно практически все, что я слышал. Когда к нам приходила мамина
сестра тетя Зина (Зинаида Алексеевна Уланова), то всегда просила меня петь,
обращаясь ко мне: «Вава, спой дамским голосом».
Музыкой я начал заниматься одиннадцати лет, когда перешел во
второй класс реального училища. Наш учитель пения, зная мой голос по
приготовительному классу, привлек меня к занятиям в общий хор. В этом же году
я начал учиться игре на фортепьяно.
Наша домашняя преподавательница полька Летковская была ученицей
Анны Васильевны СаренкоКучеренко, имевшей со своим мужем Дмитрием
Митрофановичем в Ярославле частную музыкальную школу. Летковская преподавала
в этой школе и была рекомендована нам Анной Васильевной. (А. В.
СаренкоКучеренко была ученицей А. Н. Скрябина, окончила Московскую
консерваторию и успешно выступала в сольных концертах. Ее муж Дмитрий
Митрофанович – теоретик, тоже окончил Московскую
консерваторию.)
* * *
Продолжение следует