Михаил Булгаков "Белая гвардия" 1925

Из опыта жизни в Киеве, осаждённом Петлюрой, Булгаков создаёт историю вечных конфликтов — старого и нового, чести и трусости.


О чём эта книга?

О семье Турбиных — Алексее, Елене и Николке — и их знакомых, попавших в водоворот событий Гражданской войны на Украине. События романа развиваются с декабря 1918-го по февраль 1919 года: Город, управляемый гетманом Скоропадским и немецкими военными, штурмует сначала крестьянская армия Симона Петлюры, а затем и большевики. Русские офицеры пытаются защитить покой города, но бесславно проигрывают, толком не успев выступить. Булгаков, используя собственные воспоминания о Киеве тех лет, пишет роман о непрекращающейся войне без победителя, крушении старого мира и наступлении нового, а также о чудом сохранившемся в этом хаосе истории доме-приюте с «кремовыми шторами» и «лампой под абажуром».


Михаил Булгаков. 1926 год



Когда она была написана?

Основная работа над «Белой гвардией» шла в 1923–1924 годы. Булгаков к этому времени уже несколько лет жил в Москве, в квартире мужа своей сестры, Надежды Земской (позднее это пристанище станет прообразом «нехорошей квартиры» в «Мастере и Маргарите»). Писатель жалуется в дневнике на плохие жилищные условия, безденежье, проблемы со здоровьем, надоевшую ему работу в газете «Гудок» . Свой первый роман он пишет преимущественно по ночам. Этот процесс то окрыляет его («сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю»), то ввергает в уныние («горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрёк себя на неверное существование»).

За время создания «Белой гвардии» Булгаков успевает разойтись с первой женой, Татьяной Лаппа, и начать жить с Любовью Белозерской — именно ей он посвящает роман, что вызывает вопросы не только у его первой жены («Столько ночей я с ним сидела, кормила, ухаживала… он сёстрам говорил, что мне посвятит»), но и у его родственников. Так, Надежда Земская писала Елене Булгаковой , третьей жене писателя: «Я сама видела в 1924 году рукопись «Белой гвардии», на которой стояло: «Посвящается Татьяне Николаевне Булгаковой»… И это было справедливо: она пережила с Мишей все трудные годы его скитаний». Самого Булгакова, судя по дневнику, сомнения мучили не сильно — описывая покупку номера журнала с собственным романом, он заметил: «Больше всего почему-то привлекло моё внимание посвящение. Так свершилось. Вот моя жена».


Татьяна Лаппа, первая жена Булгакова. 1910-е годы


Любовь Белозерская, вторая жена Булгакова. 1920–1921 годы


Елена Шиловская, третья жена Булгакова. 1928 год



Как она написана?

На литературном фоне 1920-х «Белая гвардия» может показаться романом очень традиционным, почти старомодным: такое ощущение создают летописные интонации («Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй»), многочисленные кивки в сторону русской классики; да и сам жанр исторической хроники и семейного романа с пейзажами, ясной фабулой и лирическими отступлениями выглядел для того времени вызывающе несовременным. Валентин Катаев, сослуживец по «Гудку» , вспоминал, что устроенное Булгаковым чтение «Белой гвардии» не произвело на него никакого впечатления, роман казался «вторичным, традиционным». Однако вся эта игра в классику в булгаковском романе не вполне всерьёз. Почти толстовский по замыслу труд совмещается здесь с фельетоном, высокая трагедия — с комической опереткой. В повествовании используются авангардные приёмы, как будто позаимствованные у кинематографа: наплывы, смена ракурсов, резкие монтажные переходы. Классический реализм при ближайшем рассмотрении рассыпается, обнаруживая провалы в мир мистики и фантасмагории.


«Дни Турбиных». Режиссёр Владимир Басов. СССР, 1976 год


Виктор Дени (Денисов). Плакат «Палачи терзают Украину. Смерть палачам!». 1920 год



Как она была опубликована?

Булгаков заключил договор на публикацию «Белой гвардии» в сменовеховском   журнале «Россия» . По договору издатель журнала Захарий Каганский получил преимущественные права на отдельное издание романа. В начале 1925 года в «России» были опубликованы первые 13 глав (около 60 % текста), но заключительные главы выйти не успели: издание было закрыто, а Каганский и редактор журнала Исай Лежнёв   уехали за границу (первый — добровольно, второго выслали из страны).

В 1927 году 11 первых глав романа (с началом 12-й) без ведома автора вышли отдельной книгой в парижском издательстве Concorde, которое основал в эмиграции тот же Захарий Каганский. Concorde издало только одну книгу, «Белую гвардию», и сразу же закрылось. Почти одновременно в рижском издательстве «Литература» вышло пиратское издание романа: в нём была отредактирована первая часть (например, выкинут сон Алексея Турбина), а конец был дописан кем-то по финалу второй редакции пьесы «Дни Турбиных», которая также находилась в руках Каганского и позднее была им опубликована в переводе на немецкий язык. Если верить открытому письму Каганского, опубликованному в газете «Дни», пьесу он получил от «доверенного лица» Булгакова. Писатель это, впрочем, категорически отрицал, в повести «Тайному другу» он мстительно изобразил Каганского в образе издателя Рвацкого («Скажу Вам, мой нежный друг, за свою страшную жизнь я видел прохвостов. Меня обирали. Но такого негодяя, как этот, я не встречал»).

Булгаковед Мария Мишуровская замечает, что, несмотря на яркий образ проходимца, созданный ему Булгаковым, Каганский в действительности предпринял «удачную попытку закрепления текстов советского автора в правовом поле Европы через специально для этой цели открытые издательства». Дело в том, что СССР не подписал Бернскую конвенцию по защите авторских прав, поэтому если бы роман и пьеса были опубликованы сначала в СССР, то за границей их могли бы перепечатывать свободно, а первая публикация произведения на территории стран — участниц конвенции гарантировала, что права автора будут защищены.

Заключительные главы «Белой гвардии» вышли отдельным томом в парижском издательстве «Москва» в 1929 году. Для этого издания Булгаков сам переделал концовку, первоначально написанную для журнала «Россия»: в 1925 году он ещё полагал, что будет писать трилогию, для парижской же книги ему пришлось изменить финал так, чтобы «Белая гвардия» выглядела законченным произведением. Именно по парижским изданиям до сих пор идут перепечатки романа, а его журнальное окончание обычно приводится отдельно. В СССР в полном виде «Белая гвардия» была напечатана только в 1966 году.


Исай Лежнёв. Редактор журнала «Россия», где впервые была напечатана первая часть «Белой гвардии»


Журнал «Россия». № 4. 1925 год



Что на неё повлияло?

Заметнее всего — произведения Льва Толстого. Это неоднократно признавал сам Булгаков. В письме правительству СССР от 28 марта 1930 года он утверждал, что роман «Белая гвардия» — «изображение интеллигентско-дворянской семьи… в традициях «Войны и мира». В 1923 году, когда работа над романом ещё шла, Булгаков написал в очерке «Киев-город», что рассказ о Гражданской войне на Украине подвластен только перу нового Толстого: «Когда небесный гром (ведь и небесному терпению есть предел) убьёт всех до единого современных писателей и явится лет через 50 новый, настоящий Лев Толстой, будет создана изумительная книга о великих боях в Киеве».

Корпус повлиявших на Булгакова текстов очень широк: в «Белой гвардии» можно обнаружить отсылки к «Слову о полку Игореве», Пушкину, Гоголю, Сенкевичу, Достоевскому, Чехову, Салтыкову-Щедрину, Куприну и Бунину. Виктор Шкловский, ставший в романе одним из прототипов большевистского шпиона Шполянского, язвительно замечал, что «успех Михаила Булгакова — успех вовремя приведённой цитаты». Однако насыщенность «Белой гвардии» литературными (а также музыкальными, оперными и театральными) аллюзиями очень важна: она обозначает принадлежность героев романа дореволюционной культуре, старому миру, который вот-вот разойдётся по швам.



Как её приняли?

Выход первого булгаковского романа (вернее, его первой части) в январе 1925 года почти никто не заметил. Писатель с иронией отобразил это обстоятельство в повести «Тайному другу»: «Не солгу вам, мой друг, мой роман не только не вышел в количестве шестисот тысяч, но он не вышел и вовсе. Что касается же тех двух третей романа, что были напечатаны в журнале Рудольфа, то они не были переведены на датский язык, и в Америку с собачкой на яхте я не ездил. Даже более того, он настолько не произвёл никакого впечатления, что иногда мне начинало казаться, будто он и вовсе не выходил». На этом фоне особенно важной для Булгакова становится высокая оценка романа Максимилианом Волошиным. В марте 1925 года Волошин написал редактору издательства «Недра» Николаю Ангарскому , что как дебют «Белую гвардию» можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого. Булгаков, по свидетельству Ангарского, этот отзыв прочитал, «взял к себе и списал» (он вообще всю жизнь будет аккуратно собирать и хранить все отклики о своих работах). Волошин захотел познакомиться с начинающим писателем, пригласил его погостить к себе в Коктебель и подарил ему свою акварель с подписью «Дорогому Михаилу Афанасьевичу, первому, кто запечатлел душу русской усобицы, с глубокой любовью».


Максимилиан Волошин. 1920-е годы. Фотография Моисея Наппельбаума. Волошин одним из первых высоко оценил «Белую гвардию»


Дом-музей Максимилиана Волошина в Коктебеле



Что было дальше?

Буквально через три недели после выхода «Белой гвардии» в журнале «Россия» Булгаков приступил к работе над пьесой на тот же сюжет. Миновав период многочисленных переработок и политических закулисных схваток, пьеса, получившая название «Дни Турбиных», была поставлена на сцене МХАТа, где с перерывами шла до июня 1941 года — всего прошло около тысячи спектаклей.

Первое полное издание «Белой гвардии» в СССР (хоть и с цензурными купюрами) вышло в 1966 году в издательстве «Художественная литература». Сложная судьба романа вызвала колоссальное количество текстологических разночтений, ощутимо пострадали, в частности, булгаковские украинизмы. Литературовед Лидия Яновская в книге «Записки о Михаиле Булгакове» приводит следующий пример: «Слово «наволочь» («Ах ты, наволочь! — кричал страшный рыжий дворник, хватая Николку. — Погон скинул, думаешь, сволота, не узнают? Держи!»), чудом уцелевшее в парижском томике, в нём же, в этом парижском томике, сохранившемся в архиве, аккуратно выправлено чернилами (вероятно, рукою Елены Сергеевны ) на слово «сволочь». И так и вошло в издание 1966 года, а потом во все издания в последующие двадцать лет».


И, стало быть, кому-то придётся умирать. Те, кто бегут, те умирать не будут, кто же будет умирать?
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


Ранняя, журнальная редакция окончания романа впервые была напечатана только в 1987 году, в «Новом мире». В 1991-м, в год столетия писателя, внезапно была обнаружена машинопись заключительной главы «Белой гвардии» с правками автора. Коллекционер Игорь Владимиров нашёл её в букинистическом магазине — на обратной стороне машинописи были наклеены вырезки из газетных статей редактора романа Исайи Лежнёва. Однако, как замечает булгаковед Евгений Яблоков, подлинность этой машинописи никогда не подтверждалась никакими экспертными заключениями.

История семьи Турбиных несколько раз экранизировалась. В 1970 году режиссёры Александр Алов и Владимир Наумов выпустили двухсерийный фильм «Бег» по мотивам одноимённой пьесы Булгакова, куда вошли также эпизоды из «Белой гвардии». Спустя шесть лет в Советском Союзе экранизировали и «Дни Турбиных» — фильм снял актёр и режиссёр Владимир Басов, в главных ролях снялись Андрей Мягков (Алексей Турбин), Валентина Титова (Елена Турбина), Олег Басилашвили (Тальберг), Василий Лановой (Шервинский), сам Басов сыграл роль Мышлаевского. Ещё раз за булгаковскую историю взялись в 2012 году: режиссёр Сергей Снежкин снял восьмисерийный сериал, но уже не по «Дням Турбиных», а по «Белой гвардии». В сериале, помимо разнообразных деталей, изменена концовка романа, который в оригинале заканчивается серией многозначительных сновидений героев, — для нового финала режиссёр позаимствовал мотивы из булгаковского рассказа «Я убил». В версии Снежкина Алексей Турбин убивает полковника Козыря-Лешко (из эпизодического персонажа он превратился в главного злодея, приказывающего, помимо прочего, сжечь «москальскую школу») и воссоединяется с Юлией Рейсс с разрешения её любовника Шполянского (у Булгакова любовная история Турбина никак не разрешается). В 2014 году Государственное агентство Украины по вопросам кино запретило сериал на территории страны: по мнению экспертной комиссии, он «демонстрирует презрение к украинскому языку, народу и государственности».


«Дни Турбиных». Режиссёр Владимир Басов. СССР, 1976 год. В роли Алексея Турбина Андрей Мягков



Действие романа точно происходит в Киеве? Почему Булгаков вместо «Киева» пишет «Город»?

На первый взгляд, это и правда Киев. Большая часть реальной топонимики сохранена: например, улицы Владимирская и Крещатик, районы Подол и Взвоз, погребок «Замок Тамары», табачный магазин Соломона Когена и т. д. Но в то же время названия некоторых очевидно важных для романа мест изменены: Турбины живут на Алексеевском спуске (в реальности — Андреевский, где жил и сам писатель); Юлия Рейсс, возлюбленная Алексея Турбина, и семья Най-Турс вместе с Ириной, возлюбленной Николки, живут на Мало-Провальной улице (в реальности — Малоподвальная). Если наложить основные места действия романа на реальную карту Киева, то окажется, что пространство «Белой гвардии» умещается в одном прямом отрезке длиной всего в полтора-два километра с несколькими точками справа и слева.

Заметнее всего реальное пространство Киева искажается в эпизодах бегства Алексея и Николки от петлюровцев. Алексей, смутно соображающий из-за ранения, вслед за своей спасительницей Юлией Рейсс пробегает три больших сада на Мало-Провальной, а затем оказывается «в белом саду, но уже где-то высоко и далеко». Исследователь Мирон Петровский   утверждает, что в реальном Киеве такой маршрут был бы невозможен: лабиринту садов негде разместиться на короткой Малоподвальной улочке, к тому же герой не мог подняться по ней «высоко», поскольку выше проходит широкая Владимирская улица, по которой Алексей бежал от Золотых ворот. Так же фантастически устроена сцена бегства Николки: его маршрут, обозначенный многочисленными псевдонимами реальных улиц, не строится на карте реального Киева. Булгаковские герои, заключает Петровский, «бегут по краю гибели — отчасти здесь, в Городе (Киеве) 14 декабря 1918 года, отчасти — неведомо где, в краях незнаемых, неподвластных нашему пониманию. Киевское пространство, оказывается, имеет прямые выходы в иные миры».

Булгаков берёт Киев за основу, но, намеренно избегая исторической достоверности, меняет его, превращает в Город вообще. Это пространство в романе вбирает в себя всевозможные историко-географические аллюзии. Через отсылку к «наполеоновскому мифу» Город, захваченный Петлюрой, напоминает Москву, роль оплота монархии сближает его с Петербургом, находятся параллели с Римом (петлюровцы — новые варвары), с Иерусалимом, апокалиптические же мотивы романа приравнивают Город к Вавилону 1 . «Белая гвардия» в этом смысле не столько описывает конкретную историческую драму — свержение Петлюрой гетмана, сколько воспроизводит глобальный художественный конфликт, противостояние старого мира и нового.


Анатомический театр Киевского университета Св. Владимира. Начало XX века


Актовый зал Первой киевской гимназии. 1911 год



Есть ли у героев «Белой гвардии» реальные прототипы?

Практически у всех. Прообразом семьи Турбиных стала собственная семья Булгакова. Турбина — девичья фамилия бабушки писателя по материнской линии, Анфисы Ивановны Покровской. Семья Булгаковых жила на Андреевском спуске, 13 (Турбины — на Алексеевском спуске, 13), теперь там находится литературно-мемориальный музей Булгакова. Правда, в семье писателя было не трое детей, как в романе — Алексей, Николка и Елена, — а семеро.

Алексей Турбин — герой преимущественно автобиографический. Булгаков тоже был мобилизованным врачом, испытавшим на себе хаос Гражданской войны на Украине, в очерке «Киев-город» он пишет: «По счёту киевлян у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причём 10 из них я лично пережил». Даже внешне Алексей очень напоминает самого Булгакова: «Старший Турбин, бритый, светловолосый, постаревший и мрачный с 25 октября 1917 года » (см. воспоминания о писателе Валентина Катаева, сослуживца по «Гудку» : «Мы его воспринимали почти как старика», хотя Булгаков был старше Катаева только на шесть лет). Николка Турбин списан с брата Булгакова, Николая, хотя на его образ мог повлиять и другой младший брат — Иван. Елена Турбина больше всего похожа на сестру писателя Варвару (в рассказе «В ночь на третье число», который в переработанном виде вошёл в раннюю редакцию «Белой гвардии», героиню прямо зовут Варварой Афанасьевной), но у Булгакова, опять же, было ещё три сестры, черты которых могли отразиться в Елене. Прообразом мужа Елены, Сергея Тальберга, стал муж Варвары Леонид Карум, хотя в реальности он не бежал в Германию и жену не бросал. Карум, оскорблённый образом предателя Тальберга, оставил воспоминания «Моя жизнь. Рассказ без вранья», где по-своему интерпретировал события, отразившиеся в «Белой гвардии». Председатель домового комитета Василиса, «буржуй и несимпатичный», соотносится с Василием Павловичем Листовничим, владельцем дома, в котором Булгаковы снимали квартиру. Правда, реальный Листовничий мало походил на булгаковского карикатурного мещанина — он служил инженером, строил в Киеве здания, был автором нескольких книг. Стараниями исследователей-булгаковедов также найдены прототипы друзей дома Турбиных: Мышлаевского, Шервинского, Карася, Лариосика.


Башни, тревоги и оружие человек воздвиг, сам того не зная, для одной лишь цели — охранять человеческий покой и очаг. Из-за него он воюет, и, в сущности говоря, ни из-за чего другого воевать ни в коем случае не следует
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


Особенного внимания заслуживает второплановый, но важный герой «Белой гвардии» — инфернальный шпион Шполянский. Одним из его прототипов был известный литературовед и киновед Виктор Шкловский. Шполянский в романе поступает на службу к гетману в броневой дивизион и устраивает саботаж — подсыпает в бак броневых машин сахар, тем самым выведя их из строя. В романе именно из-за Шполянского «гетманский Город погиб часа на три раньше, чем ему следовало бы». Такой же эпизод описывается в «Сентиментальном путешествии», воспоминаниях Шкловского: «Я засахаривал гетмановские машины. Делается это так: сахар-песок или кусками бросается в бензиновый бак, где, растворяясь, попадает вместе с бензином в жиклёр (тоненькое калиброванное отверстие, через которое горючее вещество идёт в смесительную камеру). Сахар, вследствие холода при испарении, застывает и закупоривает отверстие». Шполянский в романе — председатель городского поэтического ордена «Магнитный Триолет»; вполне возможно, что название ордена — ироничная отсылка к Эльзе Триоле , в которую Шкловский на протяжении долгого времени был безответно влюблён. Ещё одна шпилька в адрес литературоведа: Шполянский в свободное время пишет научный труд «Интуитивное у Гоголя». Шкловский «Белую гвардию» читал и признавал себя «одним из дальних персонажей романа». Ещё один возможный прототип Шполянского — писатель-сатирик Дон-Аминадо , настоящее имя которого — Аминад Петрович Шполянский. Во время событий, описанных в «Белой гвардии», Дон-Аминадо находился в Киеве и работал вместе с другими сатириконовцами в газете «Чёртова перечница»   — у Булгакова эта газета называется «Чёртова кукла», в доме Турбиных её скомканный лист валяется на кресле.


Братья и сестры Булгаковы на даче в Буче. 1906 год. В верхнем ряду справа налево: Вера, Миша, Варя, Надя. Во втором ряду: Ваня и Коля. На первом плане — Лена


Прототип Василисы — Василий Листовничий, владелец дома по Андреевскому спуску, 13, с дочерью Инной. 1910-е годы


Варвара и Леонид Карум, прототипы Елены и Тальберга. 1917 год



Как вообще получилось, что власть в Киеве оказалась у немцев?

Формально власть с апреля по декабрь 1918 года находилась в руках у гетмана Скоропадского , но фактически Киевом управляли немецкие военные. Турбиным «металлические немцы» кажутся единственной защитой от петлюровцев и большевиков, именно благодаря немецким штыкам в Городе всё ещё сохраняется относительный порядок. Однако уже в начале романа становится понятно, что спокойная жизнь подходит к концу — иностранные войска покидают Город. «Нужно было бы немцам объяснить, что мы им не опасны. Конечно, война нами проиграна! У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем всё на свете. У нас — Троцкий. Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб? — Берите, лопайте, кормите солдат. Подавитесь, но только помогите», — рассуждает Алексей Турбин, три года прослуживший врачом на фронтах Первой мировой. Один из парадоксов Гражданской войны — гарантом мира становится армия, с которой всего лишь год назад шли кровопролитные бои.

Украина вышла из Первой мировой войны почти одновременно с Россией: Украинская Народная Республика (государство, провозглашённое сразу после Октябрьской революции) подписала мир с австро-германским блоком в конце января 1918 года. За миром последовало новое военное соглашение: немцы пообещали помочь украинцам оттеснить большевиков с их территории в обмен на поставки продовольствия. При этом идея союза с Австрией и Германией против России существовала в кругу «самостийной»   украинской интеллигенции ещё до начала войны — часть Западной Украины находилась в то время под властью Австро-Венгрии, почти 1/10 личного состава австро-венгерской армии составляли украинцы 2 . После войны идея союза наконец реализовалась — иностранная армия численностью в несколько сотен тысяч хорошо экипированных солдат отправилась защищать Украину от красных. Весной 1918 года в Киеве часто можно было услышать такую частушку 3 :

От Киева до Берлина
Щэ нэ вмэрла Украина,
Гайдамакы щэ нэ здалысь.
Дойчланд, дойчланд, юбер алес!

Однако плата за эту защиту оказалась чересчур высокой. Понимая, что демократы из УНР неспособны организовать бесперебойные поставки продовольствия, немцы устроили на Украине государственный переворот. С точки зрения немецкого командования, Украине для выполнения обязательств по договору больше подходила военная диктатура, выбор новых властителей Киева пал на царского генерала Павла Скоропадского.

Власть гетмана больнее всего ударила по крестьянам: по новым законам они должны были вернуть помещикам земли, компенсировать им ущерб, а также под угрозой смерти отдавать немецкой армии большую часть своего урожая. Цены на продукты подскочили. Булгаков отмечает это резкое подорожание в разговоре председателя домового комитета Василисы с крестьянкой Явдохой, у которой он хочет купить бидон молока:


— Что ты, Явдоха? — воскликнул жалобно Василиса, — побойся бога. Позавчера сорок, вчера сорок пять, сегодня пятьдесят. Ведь этак невозможно.

— Що ж я зроблю? Усё дорого, — ответила сирена, — кажут на базаре, будэ и сто.


В то время как Турбины и их окружение видят в немцах защитников порядка, рассказчик не раз обращает внимание на насилие немцев по отношению к крестьянам, а также на равнодушие городских обывателей к трагедии, разворачивающейся в деревнях:


…Когда доходили смутные вести из таинственных областей, которые носят название — деревня, о том, что немцы грабят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулемётов, не только ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинских мужиков, но не раз, под шёлковыми абажурами в гостиных, скалились по-волчьи зубы и слышно было бормотание:

— Так им и надо! Так и надо; мало ещё! Я бы их ещё не так. Вот будут они помнить революцию. Выучат их немцы — своих не хотели, попробуют чужих!


Из-за продуктовой реквизиции на Украине развернулась настоящая крестьянская война. О её масштабах говорит хотя бы тот факт, что крестьяне, толком не владевшие оружием, за время оккупации убили более 19 000 немецких солдат, иностранной армии пришлось просить у Берлина ещё 10 дивизий в дополнение к имевшимся 20 4 . После поражения Германии в Первой мировой войне и последовавшего за ним свержения кайзерского режима немцам пришлось отступить с Украины. Лишившись немецких штыков, гетман Скоропадский остался один на один с армией разгневанных крестьян, которую возглавил политический противник гетмана Симон Петлюра под эгидой Директории . В последний момент Скоропадский призвал на защиту Киева белогвардейцев, но силы города и деревни были заведомо неравны (у Булгакова: «Кто запретил формирование русской армии? Гетман. А теперь, когда ухватило кота поперёк  живота, так начали формировать русскую армию? В двух шагах враг, а они дружины, штабы?»). В конечном счёте немецкая армия не только не спасает мир Турбиных, но даже ускоряет его гибель.


Гетман Павел Скоропадский


Немецкие войска в Киеве. Март 1918 года



Почему в книге про бои с Петлюрой ни разу не появляется сам Петлюра?

Нашествие армии Петлюры на Город — центральное событие в «Белой гвардии», имя Петлюры («Пэтурры» на немецкий манер) упоминается в тексте около 150 раз. Однако Булгаков нигде не описывает предводителя крестьянской армии, за исключением разве что одной нарочито таинственной фразы: «Далеко ещё, вёрст сто пятьдесят, а может быть, и двести, от Города, на путях, освещённых белым светом, — салон-вагон. В вагоне, как зерно в стручке, болтался бритый человек…» Булгаков будто использует популярный кинематографический приём — страх у зрителя вызывает не то, что ему показывают, а то, чего ему не показывают. Благодаря отсутствию каких-либо конкретных характеристик Петлюра становится олицетворением той могучей силы, которую он возглавляет (в романе его называют «бандитом», «мужланом с его оравой», «авантюристом»), а эпиграф из «Капитанской дочки» делает булгаковского Петлюру ещё и прямым продолжателем дела Емельяна Пугачёва.

Любопытно, что в отличие от булгаковского персонажа реально существовавший Симон Петлюра был максимально далёк от образа буйного атамана. До того как заняться политикой, он работал бухгалтером чайной фирмы в Петербурге, затем журналистом в Москве, был масоном, во время Первой мировой служил земгусаром . Политическая репутация Петлюры тоже была солидной: военный министр УНР, главный защитник Киева от большевиков, последовательный противник немецкой оккупации, сиделец, пострадавший от гетмановской диктатуры. В «Белой гвардии» Петлюра кажется непримиримым русофобом, в то время как ещё за год до описанных в романе событий он пытался организовать русских офицеров на защиту Киева (он утверждал, что «имеет только двух врагов — немцев и большевиков и только одного друга — Россию» 5  ).


Была бы кутерьма, а люди найдутся
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


Симон Петлюра оказался на редкость удобной фигурой для пропагандистов из различных лагерей, особенно охотно его образ использовали большевики: историк Виктор Савченко пишет, что Петлюра «становится едва ли не главным «демоном» в советской историко-пропагандистской «демонологии» почти на семьдесят лет, его ставят в один ряд с «бандитом» батькой Махно, «кровавым генералом» Деникиным, «иудушкой» Троцким… <…> Даже в бытовой речи иногда да и мелькнёт, особенно у наших ветеранов, гневное: «Ух ты, Петлюра!» Ибо Петлюра уже не человек, а не оформленное научно, не осязаемое понятие» 6  . Булгаков в «Белой гвардии» работает именно с этим «неосязаемым понятием», называет Петлюру «безликим», причём в прямом смысле — вместо его портрета в газетах публикуется «первый попавшийся в редакции снимок католического прелата».

В «Белой гвардии» Петлюра сравнивается с Наполеоном («Миф. Миф Петлюра. Его не было вовсе. Это миф, столь же замечательный, как миф о никогда не существовавшем Наполеоне, но гораздо менее красивый»). Тем самым Булгаков намекает не только на памфлет   Жана Батиста Переса «Почему Наполеона никогда не существовало», но и на историософскую концепцию Льва Толстого, выраженную в «Войне и мире». Толстой считал, что воля одного человека никак не может быть причиной масштабных исторических явлений, эти явления происходят стихийно, сами по себе. Булгаков пошёл дальше своего учителя: он не только лишил историческую фигуру величественного ореола вершителя судеб, но и вовсе устранил её из романа. Особенно гротескно это выглядит в сцене парада на Софийской площади, посвящённого взятию Города Петлюрой, где толпа всё силится разглядеть своего героя, но никак не может («— Де ж сам Петлюра? <...> Ой, хочу побачить Петлюру. Кажуть, вин красавец неописуемый»). Петлюра не появляется в «Белой гвардии», потому что в ней он не человек, а всего лишь ярлык народной стихии, просто слово, которое загипнотизированно произносят герои: «Пэтурра, Пэтурра», —  слабенько повторил Турбин и усмехнулся, сам не зная чему».


Взрыв артиллерийских складов в Печерске. 1918 год. В «Белой гвардии»: «Однажды, в мае месяце… прокатился по Городу страшный и зловещий звук. Он был неслыханного тембра — и не пушка и не гром, — но настолько силён, что многие форточки открылись сами собой и все стёкла дрогнули»


Симон Петлюра



Петлюровцы и правда ненавидели евреев и устраивали погромы?

В «Белой гвардии» есть два описания убийства евреев: захватившие Город гайдамаки убивают встреченного на пути подрядчика, которому пришлось выбежать из дома за повивальной бабкой для своей рожающей жены, ещё одного еврея петлюровцы убивают при отступлении из Города. Во время парада на Софийской площади возбуждённая толпа обсуждает еврейские погромы: «Тут бы сейчас на базар, да по жидовским лавкам ударить. Самый раз…», «— <…> Женщин не тронут. — Жидов тронут, это верно…»

Во время Гражданской войны на Украине произошло больше полутора тысяч погромов, по разным оценкам, за несколько лет было убито от 50 до 200 тысяч евреев. Почти половина погромов приписывается петлюровцам. По официальной версии, именно месть за погромы стала причиной убийства самого Симона Петлюры — 25 мая 1926 года в Париже его застрелил из пистолета Самуил Шварцбурд , назвавший свою жертву «виновником в смерти десятков тысяч евреев». Во время суда адвокат Шварцбурда не столько защищал своего клиента, сколько доказывал виновность Петлюры: в частности, суду было представлено письмо жителей города Проскурова, в котором больше тысячи человек утверждали, что Петлюра был организатором Проскуровской резни . Суд присяжных был настолько впечатлён бесчеловечностью убитого, что оправдал убийцу и отпустил его на свободу, — процесс над Шварцбурдом стал легендарным, встав в один ряд с «делом Дрейфуса»   и «делом Бейлиса» .


Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать её не будет. Никто
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


Как видно из исторических документов, сам Симон Петлюра неоднократно выступал в защиту евреев: воззвания, направленные против погромов, он выпускал в ноябре 1917 года, находясь на посту военного министра УНР, и в январе 1919 года, когда Киев захватила Директория . Петлюра создал особую следственную комиссию для расследования погромов, в августе 1919 года он официально обратился к армии: «Командиры и воины Украинской армии! Рабочие массы украинских евреев видят в вас своих освободителей, и будущие поколения никогда не забудут ваших усилий… Опасайтесь провокаторов и тех, кто хочет погромов и стремится уговорить наиболее слабых в своих убеждениях. <…> Смертная казнь ждёт участников погромов, как и подстрекателей к ним. Я требую от вас суровой дисциплины, чтобы даже волос не упал с невинной головы…» 7 

Однако к тому времени Петлюра уже не был в состоянии контролировать своё войско и тем более вольных атаманов, с которыми заключал союзы, — к февралю 1919 года его приказам подчинялись лишь около 20 % от той армии, с которой он брал Киев. Вчерашние отважные повстанцы оказались обычными бандитами и принялись безнаказанно разбойничать и убивать. В «Белой гвардии» есть показательный эпизод ограбления дома Василисы — воры прикидываются представителями новой власти и забирают имущество под фальшивую расписку («— Как же писать? — спросил Василиса слабым, хрипловатым голосом. Волк задумался, поморгал глазами. — Пышить… по предписанию штаба сичевого куреня… вещи… вещи… в размере… у целости сдал…»). Историк Ричард Пайпс писал, что к 1919 году разные районы страны «жили собственной жизнью, в которой реальную власть имел тот, кто опирался на винтовку… По всей Украине возникали банды крестьянских партизан, которые нападали на сёла и местечки, грабили и убивали еврейское население…»

Как и историки, Булгаков связывает погромы не столько с конкретной политической силой, сколько с уродливым выражением народной злости, «корявого мужичонкова гнева». Этот гнев «бежал по метели и холоду, в дырявых лаптишках, с сеном в непокрытой свалявшейся голове и выл. В руках он нёс великую дубину, без которой не обходится никакое начинание на Руси. Запорхали лёгонькие красные петушки. Затем показался в багровом заходящем солнце повешенный за половые органы шинкарь-еврей».


Самуил Шварцбард, убийца Симона Петлюры


Погромная прокламация петлюровских войск на Херсонщине


Еврейская делегация встречает Симона Петлюру в Жмеринке. Август 1919 года



Почему Булгаков так иронично отзывается об украинском языке?

Пожалуй, из всех булгаковских героев с наибольшим скепсисом относится к украинскому языку Алексей Турбин. Он, например, с насмешкой рассказывает историю о «коте» и «ките»: «Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»? Он отвечает «кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется». В ранней редакции окончания романа он сухо и категорично замечает брату Николке: «Я тебя покорнейше прошу не говорить на этом языке». Позиция Алексея Турбина в определённой степени отвечала взглядам самого писателя. В очерке «Киев-город» Булгаков, к примеру, так проходится по украинизированным городским вывескам: «Мне кажется, что из четырёх слов — «молошна», «молчна», «молочарня», и «молошная» — самым подходящим будет пятое — молочная». С возмущённой реакцией украинцев Булгаков столкнулся ещё при жизни — в 1929 году делегация украинских писателей на встрече со Сталиным выступила против пьесы «Дни Турбиных», обвинив её автора в шовинизме и украинофобии.

Скептическое отношение Булгакова к языку страны, в которой он родился и жил, отчасти можно объяснить историческим контекстом. Учёный Владимир Вернадский (в 1918 году он стал первым президентом Украинской академии наук) в статье «Украинский вопрос и русское общество» писал, что на протяжении XVII и XVIII веков русско-украинские отношения сводились «к постепенному поглощению и перевариванию Россией Украины как инородного политического тела». К XIX веку все следы автономности были стёрты, однако национальное сознание не исчезло, народная культура сохранилась в деревнях, она привлекала внимание историков и фольклористов. Украинская интеллигенция составляла словари, записывала народные песни. Именно с культурой центральная власть и вела беспощадную цензурную войну, которая доходила «до преследования самых невинных и естественных проявлений национальной украинской стихии». Примечательно, что тот же самый Симон Петлюра, прежде чем заняться политикой, возглавлял в Москве русскоязычный журнал «Украинская жизнь»: из-за гонений на украинскую печать это издание, по сути, было единственным печатным органом для всех украинцев — второй по численности нации (!) Российской империи. Дискриминация украинского языка привела к тому, что крупные города Украины, включая Киев, к началу XX века были преимущественно русскоязычными, украинский язык на улицах и в семьях был скорее исключением из правил 8  .


Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


Мариэтта Чудакова , описывая межнациональные отношения в Киеве времён булгаковской молодости, приводит красноречивое изречение политика Василия Шульгина   о крестьянах, живших в это время рядом с Киевом: «По национальному признаку они были русские или, как тогда называли, малороссияне, по нынешней терминологии, украинцы». Для Шульгина имело значение лишь общее прошлое Украины — Киевская Русь, а более поздние процессы национального формирования им в расчёт не принимались. Такая избирательность, по замечанию Чудаковой, была нередкой в предреволюционные годы в среде киевской интеллигенции, отчасти она отразилась и на Булгакове. При этом даже в семье писателя эта позиция принималась не всеми, а разница во взглядах не создавала особенных конфликтов. Сестра писателя Надежда Земская, показывая Чудаковой семейные фотографии, комментировала одну из них так: «А это М. Ф. Книпович, мой тогдашний жених. Он был щирый украинец, как тогда говорили, то есть настроенный очень определённо; я тоже была за то, что Украина имеет право на свой язык. Михаил был против украинизации, но, конечно, принимал Книповича как друга дома…» 9 

В «Белой гвардии» украинский язык звучит в основном в связи с наступающими на Город силами Петлюры. На украинский переходят герои, пытающиеся уцелеть при столкновении с ними, — так делает, к примеру, Василиса в эпизоде ограбления («Я, собственно, мирный житель… не знаю, почему же ко мне? У меня — ничего, — Василиса  мучительно хотел сказать по-украински и сказал, — нема») или еврей Фельдман перед смертью («Я, панове, мирный житель. Жинка родит. Мне до бабки треба»). Герои, желающие устроиться при гетманской власти, тоже обнаруживают прагматичный интерес к украинскому языку, как вышеупомянутый доктор Курицкий или Тальберг, которого Николка застаёт с книжкой «Игнатий Перпилло — Украинская грамматика». Однако Турбины и их окружение воспринимают Город прежде всего как «мать городов русских»: в годы Гражданской войны Киев буквально приютил жителей Петрограда и Москвы, бегущих от большевистской власти. Русский язык, по сути, становится здесь частью того старого, привычного мира, который теряют герои. Восприятие Города как последнего оплота империи неизбежно разбивается в тексте о простую реплику человека из толпы на Софийской площади: «Це вам не Россия, добродию».


Карикатура из одесского юмористического еженедельника журнала «Буржуй». № 7, май 1918 года. Политический барометр. Выражения лица одессита, когда победили большевики, удрали большевики, пришли немцы, объявился Гетман



Почему в «Белой гвардии» столько снов?

Весь роман будто окутан сонным туманом. Он и завершается чередой сновидений: Алексею Турбину снится, что он опять пытается убежать от петлюровцев и на этот раз гибнет, Елене — обольститель Шервинский, представляющийся демоном, и будто бы уже убитый Николка, Василисе — что он купил огород и завёл поросят, у которых потом вырастают страшные клыки; читающему Апокалипсис Ивану Русакову видится «синяя, бездонная мгла веков, коридор тысячелетий», а соседскому ребёнку Петьке Щеглову — сверкающий алмазный шар на лугу (отсылка к хрустальному глобусу, который снится Пьеру Безухову в «Войне и мире»).

Любопытно, что работа над романом началась, если верить художественным свидетельствам Булгакова, именно со снов. В повести «Тайному другу» он пишет: «Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрёму в постели, книги и мороз. И страшного человека в оспе, мои сны». А затем и в «Записках покойника»: «Он зародился однажды ночью, когда я проснулся после грустного сна. Мне снился родной город, снег, зима, гражданская война…  Во сне прошла передо мною беззвучная вьюга, а затем появился старенький рояль и возле него люди, которых нет уже на свете. Во сне меня поразило моё одиночество, мне стало жаль себя. И проснулся я в слезах». В произведениях Булгакова тема сновидений вообще возникает очень часто — вспомнить хотя бы пьесу «Бег», буквально состоящую из восьми снов.


Никогда. Никогда не сдёргивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут
МИХАИЛ БУЛГАКОВ


В «Белой гвардии» особенную роль играет сон Алексея Турбина в первой части — ему снятся обитатели рая: ещё живой в реальности романа полковник Най-Турс и уже погибший в Первой мировой войне вахмистр Жилин. Жилин пересказывает Турбину, как по разрешению апостола Петра они въехали в рай всем вторым эскадроном белградских гусар, с конями и «приставшими» по дороге бабами (кстати, у этого эпизода есть литературный прообраз в виде сатирической поэмы Демьяна Бедного   «Повесть о том, как 14-я дивизия в рай шла», где сохранившая непорочность старушка никак не может попасть в рай, а обозный повар предлагает ей прикинуться «полковой потаскухой»). Турбин из рассказов Жилина узнаёт, что в раю уготовано место даже для большевиков-атеистов, отдельные корпуса с красными звёздами и красными облаками дожидаются «большевиков с Перекопу». В реальности Перекопско-Чонгарская наступательная операция Красной армии на армию генерала Врангеля , которая приведёт к взятию большевиками Крыма и окончанию Гражданской войны, произойдёт только в 1920 году. Получается, Турбин видит вещий сон. Пророческий характер носит и сон Карася: ему является «покойный комендант» со словами «Крепость Иван-город» (этот город в мае 1919 года отойдёт Эстонии), а затем «И Ардаган, и Карс» (эти города в 1921 году войдут в состав Турции).

Сны в «Белой гвардии» — средство общения с потусторонним миром, царством мёртвых. В конце романа тот же вахмистр Жилин приснится эпизодическому персонажу — часовому-красноармейцу, который замерзает на улице. Жилин, земляк красноармейца, во сне будит его и тем самым спасает: «— Пост… часовой… замёрзнешь…» Кроме того, сны размывают хронологию романа, выводят его героев и события, происходящие с ними, за границы исторического времени. Литературовед Евгений Яблоков считает, что гибнущий булгаковский мир «никогда не погибает «окончательно»; события в итоге будто возвращаются к исходному состоянию. <…> …Повествователь всё-таки склонен усомниться в реальности событий, как бы намекает, что всё произошедшее (им же самим рассказанное!) было не более чем страшным сновидением». «Белая гвардия» в этом смысле заметно перекликается с «Историей одного города» Салтыкова-Щедрина, которого Булгаков называл своим учителем: «Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, и если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и история — тоже сновидение».


«Дни Турбиных». Режиссёр Владимир Басов. СССР, 1976 год. В роли Алексея Турбина Андрей Мягков


Украинский вертеп. Конец XIX века



Чем важен для Булгакова образ Дома?

Дом, в котором живут Турбины, описан в «Белой гвардии» с трепетной нежностью: «кремовые шторы», «изразцовая печка», «чёрные часы», «мебель старого красного бархата, кровать с блестящими шишечками, потёртые ковры, турецкие с чудными завитушками», «бронзовая лампа под абажуром», «лафитные стаканы, яблоки в сверкающих изломах ваз, ломтики лимона, крошки, крошки, чай…»

Для Турбиных Дом — это, разумеется, не только предметы интерьера, но ещё и культура, внутри которой они выросли. В Доме стоят «лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой». Проблема только в том, что жизнь, о которой пишется в «шоколадных книгах», для героев никак не начинается и уже, пожалуй, не начнётся. Культурные знаки рассыпаются под натиском грубой реальности, показывая свою иллюзорность и нежизнеспособность. Надпись на печке «Леночка, я взял билет на Аиду. Бельэтаж № 8, правая сторона» к концу романа уже наполовину смыта — «…Лен… я взял билет на Аид…»

По замечанию Евгения Яблокова, для героев «создававшийся веками «текст» культуры оказывается написан словно на чужом языке», «в изменившихся условиях сохраняются лишь бессодержательные оболочки «прежних смыслов», и для героев «Белой гвардии» это оборачивается тяжёлой драмой» 10  . Турбины, оставшиеся без отца и матери, воспринимают Дом как последнее пристанище, укромную обитель — что-то плохое с ними случается, только когда они выходят за его пределы, — но и иллюзии, что в нём можно будет спрятаться навсегда, никто из них не питает. Дом — идиллический мир с замедленным, если не остановившимся, временем, который противопоставлен быстро сменяющимся, хаотическим событиям окружающей реальности. Застывший миф против живой истории.

Примечательно и само устройство дома на Алексеевском спуске. Турбины живут на втором этаже, в то время как Василиса, владелец дома, вместе с женой Вандой — на первом. Исследователь Мирон Петровский считает, что Булгаков не просто показывает контраст интеллигентского мира Турбиных с мещанским бытом Василисы, но и воссоздаёт структуру вертепа из украинского народного театра — двухъярусного ящика, в котором происходит кукольное представление: на верхнем ярусе располагаются святые, новорождённый Христос с Девой Марией, а на нижнем — бытовые карикатурные персонажи (цыган, еврей, москаль, дед, баба, поп, казак-запорожец и т. п.). Соответственно, на верхнем этаже Турбин видит вещий сон о рае, а на нижнем происходит, к примеру, комичное ограбление «под расписку». Любопытно, что зимой 1918 года, во время действия романа, в Киеве как раз шёл экспериментальный спектакль «Рождественский вертеп» украинского режиссёра Леся Курбаса , где сцена повторяла конструкцию вертепа, а актёры изображали кукол.


Настольная бронзовая лампа с абажуром. Конец XIX века


Пулемёт Максима образца 1910/30 года



Что означают в романе постоянные упоминания об операх и оперетках?

События «Белой гвардии» как будто сопровождает непрерывный музыкальный аккомпанемент: помимо народных песен, романсов и гимнов Булгаков включает в текст названия около десятка опер и опереток. При этом если с пространством Дома скорее соотносятся оперы — «Фауст» Шарля Гуно (одна из любимых у Булгакова), «Аида» Джузеппе Верди, «Ночь под Рождество» (могут иметься в виду «Черевички» Чайковского или «Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова), «Пиковая дама» Чайковского, то с пространством Города — оперетки. «Глупой и пошлой опереткой» называет Тальберг гетманскую власть, большевистская власть также награждается этим сравнением — «кровавая московская оперетка», как и силы петлюровцев: «Петлюра — авантюрист, грозящий своею опереткой гибелью краю». Частью своеобразной оперетки становятся, как ни странно, и белогвардейцы: запись добровольцев для защиты Города проводится в магазине мадам Анжу «Парижский шик», среди дамских шляпок, корсетов и панталон. Магазинчик находится на Театральной улице, позади оперного театра. Мирон Петровский замечает, что в названии магазина Булгаков зашифровал название сатирической оперетки Шарля Лекока «Дочь мадам Анго».

Некоторые герои «Белой гвардии» изображены нарочито театрально. Например, Шполянский постоянно сравнивается с Онегиным из оперы Чайковского: «Михаил Семенович был чёрный и бритый, с бархатными баками, чрезвычайно похожий на Евгения Онегина». Тальберг напоминает Германна из оперы «Пиковая дама». Шервинский с его прекрасным оперным голосом похож на Демона из одноимённой оперы Рубинштейна — таким Елена видит его во сне: «— Я демон, — сказал он, щёлкнув каблуками, — а он не вернётся, Тальберг, — и я пою вам…» Булгаков разыгрывает «Белую гвардию» как представление, комичное и трагичное одновременно, — исследователи нередко называют её «романом-оперой».

При этом опереточная метафора Булгакова, скорее всего, вдохновлена реальной жизнью. В 1918 году в Киеве наблюдался небывалый культурный бум. Сюда, спасаясь от большевиков, прибыла вся столичная богема уже погибшей империи: поэты, актёры, журналисты, певцы, аристократы (у Булгакова: «Город разбухал, ширился, лез, как опара из горшка»). Писательница Тэффи, приехавшая в Киев после закрытия газеты «Русское слово», вспоминала, что первое впечатление от города было праздничным и очень суетливым:


Не успеваю кланяться, отвечать на радостные приветствия. Вот один из сотрудников бывшего «Русского слова».

— Что здесь делается! — говорит он. — Город сошёл с ума! Разверните газеты — лучшие столичные имена! В театрах лучшие артистические силы. Здесь «Летучая мышь». Здесь Собинов. Открывается кабаре с Курихиным. Театр миниатюр под руководством Озаровского. От вас ждут новых пьес. <…> Рестораны ошалели от наплыва публики, всё новые «уголки» и «кружки». На днях приезжает Евреинов. Можно будет открыть Театр новых форм. Необходима также «Бродячая собака».


В 1918 году особенно запомнился Киеву опереточный театральный сезон — сравнение жизни города с опереткой стало общим местом. Это хорошо заметно в воспоминаниях гетмана Скоропадского , написанных сразу же после бегства в Германию: «У русских кругов до сих пор живёт сознание, что с Украиной это только оперетка, что теперь можно дать хоть и «самостийность», а потом всё это пойдёт на смарку», или «Великороссы никак этого понять не хотели и говорили: «Всё это оперетка», — и довели до Директории с шовинистическим украинством со всей его нетерпимостью и ненавистью к России», или «Украины не нужно. Вот прийдет Entente-а , и Гетмана и всей этой опереточной страны не будет», — таково было их мнение». Это же сравнение можно встретить в воспоминаниях Романа Гуля , попавшего в плен к петлюровцам и запертого вместе с другими защитниками города в Педагогическом музее : «Всё это внешне опереточно весело. По существу ж — тяжело и, быть может, трагично».   


Театр оперы и балета. 1918 год


Украинская марка 1918 года «Молодая Украина»



Чем сюжет «Белой гвардии» отличается от сюжета пьесы «Дни Турбиных»? И как пьеса о белогвардейцах могла быть поставлена в советском театре?

В пьесе по сравнению с романом стало меньше героев — из неё исчезли Шполянский, Василиса с женой Вандой, Юлия Рейсс, Иван Русаков, служанка Анюта, Карась слился со Студзинским. Зато появился новый персонаж — гетман Скоропадский, и появилась сцена его бегства. Лариосик приезжает к Турбиным не в конце второй части, как в романе, а в самом начале истории и становится как бы сторонним наблюдателем всего происходящего. Любовная линия Елены в пьесе кажется более водевильной: в неё влюбляется Лариосик, она соглашается выйти замуж за Шервинского, одновременно к ней возвращается муж Тальберг. Но заметную и принципиальную метаморфозу претерпел главный герой: Алексей Турбин из меланхоличного врача превратился в отважного военного, соединив в себе полковника Малышева (Турбину отдана сцена в Александровской гимназии) и полковника Най-Турса (Турбин, как и Най-Турс, гибнет от рук петлюровцев).

Все эти изменения появились в «Днях Турбиных» не сразу, всего у пьесы было три редакции. Первая появилась в августе 1925 года — Булгаков тогда просто попытался адаптировать всю фабулу романа для сцены. После первой читки во МХАТе Анатолий Луначарский   писал, что считает Булгакова очень талантливым человеком, но сама пьеса «исключительно бездарна» и «ни один средний театр не принял бы этой пьесы ввиду её тусклости, происходящей, вероятно, от полной драматической немощи или крайней неопытности автора». К январю 1926 года была готова вторая редакция, текст пьесы был значительно сокращён, убраны некоторые политические выпады, а Турбин стал полковником. В июне прошла первая генеральная репетиция спектакля, после чего Главрепертком постановил, что в текущем виде пьеса всё равно идти не может, поскольку представляет собой «сплошную апологию белогвардейцев». Театр пообещал пьесу переработать, и Булгаков крайне неохотно вновь принялся за правки. В сентябре состоялось ещё одно совещание — переделки чиновников не удовлетворили, и они постановили снять пьесу с репертуара. После заявления Станиславского, что если пьесу снимут, он сам уйдёт из театра, советское руководство всё-таки пошло на уступки и с некоторыми дополнительными купюрами разрешило постановку пьесы на год и только во МХАТе.

Премьера «Дней Турбиных» состоялась 5 октября 1926 года. Пьеса пользовалась колоссальным успехом у публики и стала главным театральным событием 1920-х. Любовь Белозерская вспоминала об одном из спектаклей так: «Шло третье действие «Дней Турбиных»… Батальон разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряжённый. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук… Оба прислушиваются… Неожиданно из публики взволнованный женский голос. «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором только могут мечтать драматург, актёр и режиссёр». Вместе с тем «Дни Турбиных» стали объектом впечатляющей по размаху травли: статьи в газетах и журналах, персональные и коллективные письма, бесконечные диспуты и выступления с требованием запретить спектакль. В письме правительству СССР от 28 марта 1930 года Булгаков так суммирует отзывы на пьесу:


Героя моей пьесы «Дни Турбиных» Алексея Турбина печатно в стихах называли «СУКИНЫМ СЫНОМ», а автора пьесы рекомендовали как «одержимого СОБАЧЬЕЙ СТАРОСТЬЮ». Обо мне писали как о «литературном УБОРЩИКЕ», подбирающем объедки после того, как «НАБЛЕВАЛА дюжина гостей». Писали так: «…МИШКА Булгаков, кум мой, ТОЖЕ, ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ, ПИСАТЕЛЬ, В ЗАЛЕЖАЛОМ МУСОРЕ шарит… Что это, спрашиваю, братишечка, мурло у тебя… Я человек деликатный, возьми да и ХРЯСНИ ЕГО ТАЗОМ ПО ЗАТЫЛКУ… Обывателю мы без Турбиных, вроде как БЮСТГАЛЬТЕР СОБАКЕ без нужды… Нашёлся, СУКИН СЫН. НАШЁЛСЯ ТУРБИН, ЧТОБ ЕМУ НИ СБОРОВ, НИ УСПЕХА…»  («Жизнь ИСКУССТВА», № 44, 1927 г.). Писали «о Булгакове, который чем был, тем и останется, НОВОБУРЖУАЗНЫМ ОТРОДЬЕМ, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы» («Комс. правда», 14/X, 1926 г.). Сообщали, что мне нравится «АТМОСФЕРА СОБАЧЬЕЙ СВАДЬБЫ вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля» (А. Луначарский, «Известия, 8/X, 1926 г.) и что от моей пьесы «Дни Турбиных» идёт «вонь» (стенограмма совещания при Агитпропе в мае 1927 г.), и так далее, и так далее...


Пьесу неоднократно запрещали и вновь возвращали на сцену, при этом дважды её спасал лично Сталин: в начале театрального сезона 1928/29 года он позвонил Луначарскому с предложением «отменить» запрет пьесы, а в начале 1932 года, присутствуя на одном из спектаклей МХАТа, спросил, отчего в театре не идут «Дни Турбиных», благодаря чему пьесу вновь вернули в репертуар. Известно, что Сталин ходил на спектакль около 15 раз, в письме драматургу Владимиру Биллю-Белоцерковскому он пишет, что пьеса Булгакова «даёт больше пользы, чем вреда», поскольку представляет собой «демонстрацию всесокрушающей силы большевизма», при этом автор, по мнению Сталина, в этой демонстрации ни в какой мере «не повинен». Пьеса «Дни Турбиных» после многочисленных переработок и правок и правда сильно отдалилась от первоисточника в политическом смысле. Если в «Белой гвардии» приход большевиков кажется очередным испытанием для Города, то в третьей редакции пьесы он уже выглядит надеждой на мирную жизнь. Хотя, как язвительно отметил критик Александр Орлинский, «Дни Турбиных» — всё же белая пьеса, «кое-где подкрашенная под цвет редиски».


«Дни Турбиных». Режиссёр Владимир Басов. СССР, 1976 год


Справка Главискусства Наркомпроса от 7 декабря 1929 года о запрещении всех булгаковских пьес



Как связаны романы «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита»?

Между первым и последним романами Булгакова гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Интересно, что начало работы над «Мастером и Маргаритой» совпало с окончанием работы над «Белой гвардией» (переработкой финала в 1929 году). Для обоих романов, к примеру, характерен мотив стремления к покою. Турбины, вынужденные спасаться от разлетевшейся на части реальности, хотят найти потерянное душевное спокойствие. В «Белой гвардии» эта дорогая Булгакову мысль вложена в уста комического персонажа Лариосика: «Он, этот внешний мир… согласитесь сами, грязен, кровав и бессмыслен», «наши израненные души ищут покоя». В «Мастере и Маргарите» это желание обретёт религиозные коннотации: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Образ турбинского дома-приюта, существующего вне времени, отразится в подвале Мастера — в сниженном (в буквальном смысле слова) виде. Киев (Город), как и Москва в последнем булгаковском романе, не ограничен картой, он тоже, пусть и не так явно, содержит в себе дополнительные мистические измерения, выходы в другие миры и эпохи.

Шполянского из «Белой гвардии», с его чёрными «онегинскими баками», вполне можно считать прообразом Воланда, которому тоже свойственна театральная внешность: «Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нёс трость с чёрным набалдашником в виде головы пуделя». Несмотря на то что поэт Иван Русаков прямо указывает на Шполянского как на «предтечу Антихриста», дьявол «Белой гвардии», в отличие от своего коллеги Воланда, тайный, так и не выдавший себя. Правда, он всё равно отличается от других персонажей своей нарочитой масочностью: по замечанию Мирона Петровского, Шполянский — единственный из героев, кто предстаёт сразу «готовым», «с длинной, выписанной столбиком анкетой. И чем подробней этот реестр исчисляет все многочисленные дела, способности и возможности Шполянского, тем загадочней становится Михаил Семёнович». Кстати, вышеупомянутый Иван Русаков тоже имеет пару в «Мастере и Маргарите» — Ивана Бездомного. Оба пишут богоборческие стихи, оба претерпевают радикальный поворот в своих взглядах и бросают поэзию, Русаков читает Апокалипсис Иоанна Богослова, Бездомный — Евангелие, оба кажутся окружающим немного не в своём уме. Наконец, в обоих романах решающая, спасительная роль отдана женщинам: Мастера спасает Маргарита, Алексея Турбина из-под пуль петлюровцев выводит Юлия Рейсс, а сестра Елена вымаливает затем его выздоровление у «матери-заступницы».


Дмитрий Моор. Плакат «Царские полки и Красная армия». 1920 год



Как герои «Белой гвардии» определяют для себя, что такое честь?

Бои за Город заставляют героев «Белой гвардии» не только переживать за собственную безопасность, но и мучиться морально-этическим выбором. Булгаков постоянно ставит перед ними вопрос, как должен поступать честный человек в критической ситуации — бежать? сражаться? оставаться безучастным? спасать себя или других? Где проходит граница между отвагой и глупостью, трусостью и благоразумием?

Главные герои «Белой гвардии» изначально находятся на стороне проигравших. Цепочка поражений для русских монархистов тянется вот уже несколько лет — Февральская революция, Октябрьская, окончание Первой мировой войны, отсоединение Украины, наконец, взятие Города Петлюрой. Во время гетманской мобилизации в Киеве находилось около 10 тысяч офицеров царской армии, на призыв защитить город от петлюровцев откликнулось только 5 тысяч, из них почти половина разбежалась по штабам 11  . Такое негероическое поведение отчасти объяснялось тем, что монархистам просто не за кого было воевать и жертвовать жизнью: царь отрёкся от престола, а гетман на роль символа государственности подходил плохо («Да кто он такой, Алексей Васильевич? — Кавалергард, генерал, сам крупный богатый помещик, и зовут его Павлом Петровичем...»). Поражение от рук петлюровцев становится для белогвардейцев самым болезненным — они идут защищать Город добровольно, по сути, впервые за долгое время решают действовать, но тут же проигрывают, не успев толком понять, что происходит. Они вынуждены бежать, срывать с себя погоны, переодеваться, прятаться, унижаться. Булгаков с чувством описывает это состояние:


— Мы побеждены, — сказали умные гады.

То же самое поняли и горожане.

О, только тот, кто сам был побеждён, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползёт зеленая плесень, полная болезненной жизни. Оно похоже на рахитиков, демонов ребят, на протухшее постное масло, на матерную ругань женскими голосами в темноте. Словом, оно похоже на смерть.


Каждый из героев «Белой гвардии» по-своему отвечает на вопрос о том, как оставаться человеком чести. Тальберг, служащий гетманского военного министерства, весьма благоразумно уезжает из Города вместе с немцами ещё до начала боёв, чем вызывает презрение у Алексея Турбина и рассказчика. Полковник Малышев бежит уже во время столкновения, но перед этим спасает дивизион юнкеров, разгоняя их по домам. Впрочем, его совесть это не слишком успокаивает, он будто убеждает себя: «Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убой не послал! На позор не послал! — Малышев вдруг начал выкрикивать истерически, очевидно что-то нагорело в нём и лопнуло, и больше себя он сдерживать не мог». В журнальном окончании романа проявляют прагматичную гибкость и друзья Турбиных: Карась, «плюнув на всё», поступает в петлюровскую продовольственную управу, перед наступлением красных Шервинский делает причёску «а-ля большевик», а Мышлаевский грустно признаёт: «Пожалуй, лучше будет». Наиболее остро вопрос о чести ставит для себя Алексей Турбин, в самом начале романа названный рассказчиком «человеком-тряпкой». В «Белой гвардии» у этого героя будто есть два отражения: полковник Най-Турс, пожертвовавший жизнью ради спасения других, и сосед Василиса, желающий только, чтобы его не тронули. Турбин хочет думать о себе как о герое, но постоянно подозревает себя в трусости. Перед тем как увидеть вещий сон о рае, он читает «Бесов» Достоевского, где его взгляд цепляется за слова беспринципного литератора Кармазинова: «Русскому человеку честь — одно только лишнее бремя…» (далее по тексту Достоевского: «Да и всегда было бременем, во всю его историю. <…> Я поколения старого и, признаюсь, ещё стою за честь, но ведь только по привычке. Мне лишь нравятся старые формы, положим по малодушию; нужно же как-нибудь дожить век»). Для Турбина вопрос о чести и трусости остаётся открытым, Булгаков будет настойчиво задавать его своим главным героям во всех последующих произведениях. Правда, в журнальной редакции окончания романа Турбин всё-таки проявляет доблесть, неожиданную даже для самого себя. Герой, попавший к петлюровцам, страшно боится за свою жизнь, но когда слышит истошный крик человека, которого порют, вступается за него: «— Что это такое? — звонко и резко выкрикнул чей-то голос. …Он понял, что голос был его собственным». Честь для Турбина оказывается не чем-то умозрительным и возвышенным, не «старой формой» и «привычкой», а буквально свойством организма, неосознанным инстинктом.



СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Варламов А. Михаил Булгаков. М.: Молодая гвардия, 2008.
Воспоминания о Михаиле Булгакове / Сост. Булгакова Е. С., Ляндрес С. А. М.: Советский писатель, 1988.
Мишуровская М. Борьба за роман «Белая гвардия» и издательские интриги 20-х годов. М.: ГБУК г. Москвы «Музей М. А. Булгакова», 2015.
Очерки истории Украины / Толочко П. П., Котляр Н. Ф., Олейников А. А. и др.; под общей ред. П. П. Толочко. Киев: Киевская Русь, 2010.
Петровский М. Мастер и Город. Киевские контексты Михаила Булгакова. М.: Издательство Ивана Лимбаха, 2008.
Савченко В. А. Симон Петлюра. Харьков: Фолио, 2004.
Смелянский А. М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М.: Искусство, 1986.
Сухих И. Гибель Дома (1923–1924. «Белая гвардия» М. Булгакова) // Сухих И. Русский канон. Книги XX века. М.: Время, 2013. С. 124–146.
Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988.
Яблоков Е. А. Михаил Булгаков и мировая культура: Справочник-тезаурус. СПб.: Дмитрий Буланин, 2011.
Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2001.
Яновская Л. Записки о Михаиле Булгакове. М.: Текст, 2007.

Поделиться