Виртуозный гравер Илларион Голицын, князь и носитель славной аристократической фамилии, в советское время нашел себе и другую элитную семью — художников
Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ
Как можно догадаться, сын художника, внук губернатора Москвы от своей фамилии добра не видел, особенно в детстве — обыски, высылка из столицы, смерть отца в лагере и прочие неприятные особенности жизни "бывших". Иллариону Голицыну, впрочем, повезло: вырос он в Дмитрове, а не в какой-нибудь школе при ГУЛАГе. Один из лучших советских граверов учился в Строгановке на мебельщика и брал уроки у Павла Корина. Ранняя серия гравюр "Будни пригорода" (1955-1957) представляет собой характерную для оттепели попытку превратить социалистический реализм в социальный и сказать правду о народе языком, на котором 30 лет произносили исключительно лозунги. Тут узнаваемые типы "из народа", еще недавно ликовавшие по поводу новой электростанции или колхозного праздника на полотнах лауреатов Сталинских премий, сбиваются в тесную кучу и время от времени корчат рожи, что твои берлинцы в графике Георга Гросса 1910-х годов. Фактура, конечно, узнаваема и поныне для всех москвичей и гостей столицы, вынужденных садиться на электрички в час пик, разве что деревянные рейки на скамьях давно заменили уродливым кожзамом.
Линия бытописательства, однако, закончилась после того, как в 1959 году Голицын женился на Наталье Ефимовой и переехал жить в знаменитый Красный дом в Новогиреево, семейную и профессиональную вотчину Владимира Фаворского. После дома архитектора Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке новогиреевский особняк на втором месте по аномальности в контексте советской культуры: конечно, Фаворскому и его ученикам не давали статусных заказов и цензурировали, но тотального запрета на профессию не было. Здесь потомок Голицыных попал в новую элиту, далекую по общественному значению от царской аристократии, но не менее сплоченную. Здесь рука художника теряет привязку к заземленной иллюстративности. Голицын быстро познает секреты станковой графики, удивительного искусства делать картинку, которая уместна и рядом с буквами, и в раме, и, возможно, на стене пятиэтажки. Преклонение перед Фаворским его преданный ученик пронес через всю жизнь. На выставке несколько портретов учителя — с одним из внуков-школьников, на больничной кровати и в виде былинного богатыря, возвышающегося над пейзажем советской страны. Атмосферу Красного дома Голицын передал в блестящей серии "Памяти Фаворского" (1986). Особенно хорош лист с натурщицей в длинном платье, вокруг которой корпят над листами ученики. Сцена вне времени, с поправкой на технические приспособления — так работали всегда и везде, несмотря ни на какие тысячелетия на дворе.
Но особенный, несхожий с современниками сюжет Голицын нашел в своем прошлом. Вернее, в портретах именитых предков, которые кочевали вместе с высланной из Москвы семьей по подвалам и съемным квартирам. Это не просто картины, конечно же. Художника с детства окружали первые шедевры светского искусства России — парные портреты Ивана Алексеевича Голицына с супругой кисти Андрея Матвеева, любимца Петра Первого. Голицын же Илларион придумал очень правильный способ говорить о себе через портреты. Он никогда не оживляет предков, они остаются на картинах, и сам формат изображения картины в картине подчеркивает дистанцию между скромным, но уверенным профессионалом искусства и государственными деятелями разного калибра, чьи заслуги в новом государстве под названием СССР в учет не брались. В каком-то смысле это очень постмодернистский прием: немец Герхард Рихтер, которого многие считают лучшим живописцем современности, начинал с копирования фотографий из семейного архива. Правда, у него в предках был офицер СС, а не городской голова Москвы, но принцип тот же — приближение к прошлому через артефакт, а не фантазию.
Валентин Дьяконов
Kоммерсантъ