Директор Государственного Эрмитажа — о том, помогает ли музею продажа цифровых копий картин, как музеи освещают тему колониализма и на какой стадии находится проект «Эрмитаж-Москва».
— Михаил Борисович, в интервью, которое вы дали «Культуре» год назад, разговор затронул самую больную на тот момент тему пандемии и экологии культуры. Кто бы мог подумать, что спустя полтора года мы окажемся в еще более сложной ситуации. Не могли бы вы поделиться с читателями, чем жил и как выживал музей?
— Музей не выживает. Музей живет. Надо сказать, что мы были закрыты только три месяца и десять дней. И мы живем так, как надо. Мы определяем, сколько посетителей мы хотим и можем принять. Правда, посетителей у нас немного меньше, чем мы можем принять. Особенно сейчас. Но это создает хороший порядок. В музей приходят по сеансам, в музее нет толп туристов. А это один из важнейших вопросов сегодняшней музейной жизни, который мы постоянно обсуждаем: для кого предназначен музей — для туристов или для людей, живущих в городе. Мы ищем новые способы финансирования. Государственные субсидии все сохранились, государство выполняет все свои обязательства, записанные нами в Конституции. Одновременно формируется новая схема жизни. Потому что музей — это все-таки роскошь. Это подарок судьбы для всех, кто туда приходит. Это не место, которое принадлежит нам всем от природы, приходя куда мы открываем двери ногой, как нас приучали в советское время и как это сейчас часто принято на Западе. Мы находимся в таких условиях, что люди должны научиться ценить эту роскошь.
И это подтверждает ситуация с привилегиями, данными на посещение музея разным категориям граждан. Экономика музея прозрачна, и сегодня у нас есть возможность разъяснить, откуда все это берется: деньги, экспонаты, идеи. Музей не может обеспечить все льготы из своего кармана. Правда, государство предприняло блестящий шаг для того, чтобы помочь молодежи посещать заведения культуры, создав так называемую Пушкинскую карту. Однако для других категорий населения государство не делает подобных вещей, и это ложится на нас. Недавно мы смогли уже ввести льготы для инвалидов 1-й и 2-й группы, как только появились какие-то деньги.
Мы все время боремся. 25 лет назад у нас не было ни денег, ни посетителей, мы это преодолели. Восемьдесят лет назад была блокада. Тоже не было ни денег, ни посетителей. Была война. Мы только что отмечали 80 лет со дня того знаменитого заседания в блокадном Эрмитаже, посвященного поэту Низами. Сегодня как никогда уместно вспомнить пример гражданского мужества работников музея, оставшихся в Ленинграде, чтобы сохранить экспонаты, которые не успели эвакуировать. В этот тяжелый период, когда нужно было приводить в порядок территорию постоянно обстреливаемого музея, не прекращалась научная работа. Здесь сотрудники музея в пустых залах вели вдохновенные экскурсии, рассказывая о картинах, на месте которых оставались лишь пустые рамы. Здесь не забывали отметить юбилеи великих поэтов Низами и Навои. Ведь это было время, когда создавалось самосознание советских народов, вошедших в Советский Союз, включивший в себя кусочки древних цивилизаций. В Эрмитаже вообще происходили совершенно мистические вещи. Сегодня нам нужно вспомнить те уроки, которые преподал блокадный Эрмитаж.
— Восток — дело тонкое. В 1920-е Эрмитаж постепенно начал превращаться в крупный научный центр советского востоковедения. И сегодня музей не сбавляет обороты и продолжает просвещать посетителей в области истории Древнего мира. Незадолго до пандемии открылась роскошная выставка, посвященная ассирийскому искусству, с которой просто не хотелось уходить. Затем — «Оман — страна ладана». А теперь — новая выставка «Из глубин Аравии». Какие еще проекты нас ожидают?
— Очередные выставки будут связаны с Китаем. Здесь я бы хотел затронуть тему колониализма. Сейчас модно во всем мире негативно оценивать процесс колонизации прошлых веков. Следствием является музейная политика, преподносящая экспансию европейцев в подобном ключе. Мы в России уже все это проходили: скидывали памятники, просили прощения за своих предков и родителей. Однако когда распалась империя, так называемая «тюрьма народов», и было создано новое государство, Иосиф Абгарович Орбели основал Отдел Востока в Эрмитаже. И вместо того, чтобы показывать, как были несчастны эти народы под гнетом русского колониализма, начал рассказывать о величии народов Востока. И эта линия продолжается до сих пор: мы показываем искусство Востока наряду с европейским, понимая, что оно одинаково велико. Это диалог культур, который не должен превращаться в войны памяти — даже если есть болезненные моменты. Востоковедческая роль больших энциклопедических музеев в этом и заключается. Недавно мы открыли выставку «Античная колонизация». Вот опять: все знают, что немецкая колонизация Африки — это ужасно, а античная колонизация юга России — это ужасно или нет?
Самая важная из последних новостей — в конце года откроем постоянную экспозицию Ирана. Как известно, коллекция иранского искусства у нас одна из лучших в мире, а сасанидское серебро — непревзойденная ее часть.
— Какие еще выставки ожидаются в ближайшее время?
— Вообще у нас много новых постоянных экспозиций. Только что открылись две большие галереи, в которых из фондов европейского искусства XVII–XVIII веков представлены картины в виде шпалерной развески. Это для тех знатоков, которые уже хорошо знакомы с произведениями второго этажа, где картины висят в больших просветах. У нас есть открытые фондохранилища, где мы показываем, как хранятся работы, обсуждаем с людьми, надо или не надо их реставрировать. Это разные способы представления искусства, помогающие воспринимать вещи вне привычного контекста. Иной раз это дает очень привлекательные результаты. В декабре откроется большая выставка Дюрера. Это будет выставка-испытание, подготовленная молодыми кураторами — непохожая на привычные экспозиции, составленные из картин разных музеев. Речь пойдет о дюреровских гравюрах, а до этого мы покажем символ второй информационной революции — Библию Гутенберга и снова поговорим о «перемещенных» культурных ценностях.
— В 2022 году исполняется 350 лет со дня рождения Петра Великого. Известно, что подготовка к этому важнейшему для России событию началась еще в 2019 году. Каким будет участие Эрмитажа в этом грандиозном празднике?
— На самом деле речь идет не только о празднике. Мы создаем новую память о Петре Великом. У нас была память о Петре, которого в советское время принимали почти безоговорочно. Была история про Петра в период разоблачений — как о царе, который построил город «на костях». Сейчас мы создаем экспозицию, в которой представим не привычный образ Петра, работающего на токарном станке, а образ великого императора, заключающего Ништадтский мир. С этого момента и начнется экспозиция в Ротонде. Здесь будет представлено много вновь отреставрированных экспонатов. Дополнением выставки станет громадная галерея «Гардероб Петра» в Старой Деревне, которая никогда целиком не выставлялась. Теперь мы можем полностью ее показать. Планируется также международный петровский конгресс, в котором примут участие не только российские города, основанные Петром или связанные с его деятельностью, но и европейские, — такие как Амстердам, Брюссель, Лондон. Одно заседание пройдет в Эрмитаже.
— В начале сентября Эрмитаж получил за цифровые копии картин из лимитированной коллекции почти 450 тысяч долларов. Что собой представляет технология NFT? И помогают ли подобные продажи выйти из кризиса?
— Эрмитаж получает часть этих денег, наше законодательство очень обременительно. NFT — одна из технологий, позволяющая музею на основе изображений предметов из своего собрания воспроизводить и воссоздавать предметы искусства, подобно гравюре или фотографии, которые сначала воспроизводили репродукции, а потом стали существовать сами по себе. Бывает репродукция, а бывает уникальная репродукция. Предполагается, что такая цифровая репродукция уникальна, и это подтверждено технически. Она не помогает музею выходить из кризиса. Из кризиса помочь может выйти только государство. И посетители.
— Выставки работ, которые существуют только в цифровом формате, — это же временно, они никогда не смогут заменить «живое» общение с произведением искусства?
— Это очень сложный разговор. А почему не смогут? Людям надо дать посмотреть и то, и другое, и третье. Пусть решают, чем отличается репродукция от картины, а аналоговая репродукция — от цифровой. Нужно рассказывать, показывать. Это повод для обсуждений. Сейчас есть возможность спокойно, не спеша поговорить об искусстве. И эту возможность, как ни странно, дает пандемия.
— В практике музея появились новые формы экспозиционной деятельности. Например, недавно Сокуров представил мультимедийную инсталляцию, посвященную «Блудному сыну». В сентябре состоялась премьера международного проекта «Флора», где возле шедевров Рембрандта, Мельци, Кановы и других старых мастеров разворачивались литературные мистерии с участием актеров. Говорит ли это об усталости от шокирующих приемов показа художественных произведений, когда старое искусство помещается в новый контекст, и о желании вернуть зрителю эстетическое наслаждение от общения с искусством?
— Люди разные, и аудитория тоже разная. Кто-то — сторонник созерцательного, спокойного знакомства с искусством, а кто-то хочет открыть новое. Например, «Флора» — замечательный проект, но и в нем есть шокирующие моменты. Например, когда предельно нарушается дистанция между зрителем и артистом. Для одних это неприемлемо, а других восхищает. Кого-то оттолкнет чучело собаки, а кто-то вспомнит мусульманскую притчу об Иисусе, который, увидев дохлую собаку, сказал, что зубы ее подобны жемчугу. Надо сочетать разные темы, сюжеты и разные способы рассказа. Поэтому мы и делаем сразу четыре-пять выставок одновременно, «залпом», чтобы каждый мог найти что-то свое. Необходимо дать посетителю пищу для размышлений. Чтобы человек, который пришел смотреть африканские маски, неожиданно смог открыть для себя искусство Йемена. Вот прекрасный пример с Пушкинской картой. Государство дало молодежи материальную возможность попасть в музей, а дальше забота музея — рассказать зрителям об искусстве на их языке. Ведь у каждого поколения — свой язык.
— История с Тиллем Линдеманном из Rammstein, нелегально выставившим на продажу NFT-токены с фотографиями из Эрмитажа, активно обсуждалась в СМИ. Но нашим читателям хотелось бы узнать про произошедшее из первых уст.
— Новый Эрмитаж — это здание, построенное немецким архитектором Лео фон Кленце и спасенное нами от ударов немецкой авиации. Жители Мюнхена не смогли защитить здания, возведенные Кленце, от налета американо-британских бомбардировщиков. Поэтому, когда группа попросила спеть несколько русских патриотических куплетов на фоне интерьера музея, мы, имея представление о репутации Rammstein, все же дали разрешение. При этом в договоре указали конкретные картины, которые можно было включать в кадр. Когда артист значительно превысил полномочия, это не осталось незамеченным, но из вежливости рок-музыканту не стали вменять это в вину. Через некоторое время он стал продавать на известной платформе нелегальные NFT, на что Эрмитаж согласия не давал. Просьбы о снятии продаж, обращенные к агенту, были проигнорированы, и только переговоры с представителями платформы, имеющими более честные представления об авторском праве, дали желаемый результат. Эта маленькая часть большой борьбы за авторские права, которую ведет музей. Но вообще я считаю, что надо убирать все эти копирайты. Искусство должно находиться в общественном достоянии. Ведь если искусство принадлежит определенному человеку или народу, то, значит, он может это искусство и уничтожать. Как христиане уничтожали античное искусство, как мы уничтожали церкви, как протестанты уничтожали католические иконы, как талибы уничтожали скульптуры в Бамиане. Вот к чему приводит чувство собственности по отношению к культурному наследию.
— Все ждут, когда музей откроет филиал в Бирже, и мы желаем, чтобы скорее закончился подготовительный этап. Интересна также судьба объекта коллекции Эрмитажа — Александрийской колонны, которая была поднята на пьедестал в 1832 году, то есть уже почти 190 лет назад.
— Колонна — экспонат номер один Музея гвардии Эрмитажа. Мы его оберегаем от всего, что происходит на Дворцовой площади. Одно дело флешмоб, когда люди пришли и ушли. Другое — когда разворачивается строительство сцены на три дня и появляются туалеты. Но еще хуже — туалеты около Зимнего сада. Когда-то мы разрешили Водоканалу поставить здесь туалет, но через некоторое время кто-то выиграл тендер и выставил рядом коммерческий туалет. Так проявляет себя порождение рыночной экономики — система тендеров.
Проблема тендеров прямо касается и Биржи, которая является настоящим архитектурным шедевром Петербурга. Мы не торопимся, потому что взвешиваем каждый свой шаг десять раз, чтобы не навредить. Мы прогоняем подрядчиков, ставим их в жесткие условия, не даем ни копейки, пока не будут выполнены все наши требования. И таким образом пытаемся создать атмосферу правильной реставрации памятника. Крайне мало организаций, способных делать это на должном уровне, в то же время далеко не все хотят связываться с реставрацией на государственные деньги. Государственные деньги токсичны, их с увлечением проверяют. К тому же у музея ограничена возможность выбрать достойную строительную компанию: как только объявляется тендер, сразу возникает целая масса подставных компаний, и нас практически лишают выбора. Музей пытается бороться. Это у нас не первая стройка: мы реставрировали Главный штаб с провалившейся крышей — это было посложнее Биржи, реставрировали все здания Эрмитажа, построили новое Хранилище. Мы будем менять подрядчиков каждый новый тендер и постепенно превратим Биржу в долгожданный музей геральдики и наград.
—Тема нового номера газеты — культурная элита России. Кого из современников вы бы без колебаний причислили к творческой элите России?
— Я терпеть не могу этот термин «элита», который ассоциируется у меня более всего с элитными производителями в скотоводстве. В любом случае никого из ныне живущих я бы не стал включать в такую категорию. Время все расставит по своим местам.
— Каковы планы расширения сети филиалов Эрмитажа? И, в частности, по строительству филиала в Москве, где Москомархитектура отказалась от проекта Хани Рашида и выбрала проект авторства Сергея Чобана?
— У нас не филиалы, а «спутники», которым мы поставляем контент и бренд. У нас вышел срок всех наших договоренностей с частным инвестором, и пока они не продлены, мы не можем двигаться дальше. А проект, который не был утвержден, — очень дорогой и очень сложный, труден для исполнения отечественными силами. Нового проекта мы пока не рассматривали. Так что проект «Эрмитаж-Москва» пока такой же призрачно-воздушный, как и «Эрмитаж-Барселона».
Пока что мы будем выставлять нашего Морозова в ГМИИ им. Пушкина, а московского Щукина — у нас. Мы сделали такой красивый венок выставок, посвященных Щукину и Морозову. Три варианта выставок, показанных в Париже — Москве — Петербурге, были разными и дополняли друг друга. И прославили Щукина и Морозова так, как не был прославлен ни один частный коллекционер в мире.