Однако даже торжественная церемония «Хранителей» не смогла развеять над головами реставраторов запах гари: судьба произведений искусства, оказавшихся в огне пожара Центра имени Грабаря (на реставраторском жаргоне — Грабари), продолжала оставаться неизвестной. По данным его директора Алексея Владимирова, под вопросом была сохранность более тысячи экспонатов, хранившихся в центре на момент пожара. Государством охраняется более 100 тысяч памятников, из них около четверти — памятники федерального значения, в музейном фонде — более 80 миллионов предметов. Без ложного пафоса можно сказать, что именно благодаря реставраторам и поддерживается качество российского музейного фонда. А Центр имени Грабаря считается оплотом московской реставрационной школы. «В Грабарях собралась элита реставрационного дела, и нельзя допустить, чтобы кто-то воспользовался ситуацией и нарушил устоявшийся порядок вещей, — считает директор музея-усадьбы «Поленово» Наталья Грамолина, вдова внука живописца. — Нельзя допускать, чтобы кто-то сказал, что государство не справляется с охраной и надо все передать какому-то дяде, в частные руки. Если такое вдруг случится, придут люди со стороны, без жесткого подхода в вопросах реставрационных работ, без понимания, что такое школа реставрации. И тогда пиши пропало».

Из огня да в полымя

Опасения профессионалов вполне оправданны. «Никто, кажется, не удивится, если после пожара начнутся попытки урегулировать взаимоотношения между реставрационными организациями и музеями, — поделился своим мнением один из экспертов, пожелавший остаться неназванным. — Ведь в дыму пожара выяснилось, что половина вещей, находящихся в тот момент в Грабарях, не была застрахована. Это сложилось, что называется, исторически: предметы искусства страхуют только в случае каких-либо выставок. Кроме того, зная все нюансы профессии, могу утверждать, что у каждого сотрудника помимо основной работы, как правило, стоит в мастерской еще пять или шесть «халтур» — вещей из частных коллекций. Их передают реставраторам чаще всего на основании личных, а значит, доверительных отношений».

И первый, и второй факты стали возможны лишь при полной неразберихе, которая творится сегодня в реставрационной вотчине. Прежде всего это касается самих специалистов. По словам известного реставратора монументальной живописи Владимира Сарабьянова, ставшего одним из лауреатов премии в номинации «Возрождение», русская реставрационная школа хиреет просто на глазах. Профессиональные реставраторы — товар штучный, а в последние 20 лет специалисты переживали вместе с экономикой очень непростые времена. Многие просто ушли из профессии, а подготовка нового специалиста длится минимум 10 лет. Мало находится желающих учиться так долго, чтобы получать заведомо маленькую зарплату.

Вспоминают, что в 90-е российские реставраторы соглашались на 1000 долларов в месяц за работу такого уровня, за которую аналогичный западный профи попросил бы в десятки раз больше. Мол, если средняя зарплата реставратора в США на тот момент была 75 долларов в час, то нашим реставраторам платили не более семи. Сегодня ситуация выправляется, но западных расценок нам пока не видать как своих ушей: говорят, что за восстановление одной рукописи с серьезными повреждениями американские коллеги получают 10 тысяч долларов. Средняя же зарплата среднестатистического музейного реставратора — а ему, кстати, 30 лет — шесть тысяч рублей. И это со всеми надбавками. При этом сумма рассчитывается исходя из специфики работ. Например, в зависимости от типа операции, которую они производят на одном квадратном метре фрески. Расчистка и тонировка фрагментов изображения будет стоить дороже, чем их укрепление и консервация. Частные заказы, конечно же, составляют серьезную прибавку к ежемесячному доходу, но, по словам сотрудников отдела монументальной живописи ГосНИИ реставрации, деньги, поступающие от частных заказов, выплачивают в качестве премий, при этом организация удерживает около 15 процентов от общей суммы. В среднем на частных заказах можно дополнительно получить около 20 тысяч рублей. Ну а специалист хорошей квалификации, работающий в одиночку, может рассчитывать на 30 тысяч — были бы заказы. В социальной сети реставраторов Art Conservation есть забавный опрос — «Ваша средняя цена за метр реставрации». 14 процентов опрошенных признали, что «сколько дадут, тому и рады», а 18 процентов заявили, что «от 2000 долларов и более».

Удивительно, но в реставрационном деле усреднили не только расценки, но и... уровень мастерства. У представителей всех профессий есть своя квалификация, исходя из которой оплачивается их труд и определяется профессиональный статус. До 2004-го была и у реставраторов первая, вторая, третья и высшая категории. В 1990-е годы возникла широкая сеть негосударственных, коммерческих реставрационных учреждений, для работы в которых привлекались аттестованные реставраторы, что являлось гарантией профессионализма. Однако, когда Минкультуры разделилось на федеральные службы и агентства, Государственная комиссия по аттестации осталась без пригляда и саму аттестацию отменили. Сегодня к реставрации уникальных фресок могут с одинаковым успехом допустить как выпускника профильного вуза, так и реставратора высшей категории. Но это в лучшем случае. В одной социальной сети есть чудная история от блогера Наташи Зайцевой о том, как ее пригласили однажды летом поработать на реставрации монументальной живописи в одном монастыре. Из 30 студентов реставраторами были только трое. Масляная живопись оказалась скрыта под несколькими — до двадцати! — слоями краски, и, чтобы качественно ее очистить, изображения необходимо было укрепить. Но заказчик с пеной у рта доказывал, что сдавать объект нужно срочно: «По фигу качество, лучше переписать, если что». И убедить его удалось чудом...

Дело усугубляется и тем, что отмена аттестации коснулась не только конкретных специалистов, но и организаций, занимающихся восстановлением древностей. «Каждая реставрационная фирма должна получить лицензию на проведение такого рода работ, — сетует Сарабьянов. — При получении этого документа всегда учитывалось, специалисты какой квалификации и какого профиля присутствуют в организации». Чиновники обещают исправить ситуацию. «Мы планируем восстановить аттестацию реставраторов», — сообщил в одном из своих интервью руководитель Росохранкультуры Александр Кибовский. Всем, впрочем, известно, что чиновничий аппарат очень неповоротлив, и, пока аттестации нет, в тонкой сфере исторического и культурного наследия появляется все больше случайных людей и дутых компаний. Какую выгоду они там ищут?

С молотка!

На оплату услуг генподрядчика, взявшегося за реставрационные работы на объекте, уходит 5—6 процентов от общей стоимости работ. В реальности — минимум треть от стоимости проекта. «Работа реставрационной организации, которую взяли на субподряд, может оцениваться, например, в три миллиона рублей, — сообщил один из сотрудников компании, работающей на ниве реставрации, — при этом сам генподрядчик требует от реставраторов составить смету на сумму 4,5 миллиона рублей. Оставшиеся 1,5 миллиона уходят якобы на обременение по генподряду (составление документации, возможные подключения к энергосетям и так далее). Вот эта сумма плюс законно причитающиеся 5 процентов от общей стоимости как раз и есть те сливки, которые снимают коммерсанты».

Для примера всего одна история. В 2003-м для восстановления древнейшего памятника середины XI века — храма Новгородской Софии проведение реставрационных работ было выставлено на конкурс. В том тендере победу одержала никому не известная компания из Санкт-Петербурга, в штате которой не было ни одного реставратора. «Тогда эти люди пригласили наших специалистов для выполнения реставрационных работ, — вспоминает один из их участников. — Они показали мне составленную мною же смету, которую я лично передал в Министерство культуры. В том документе, каким-то образом попавшем в руки коммерсантов, стоимость работ была занижена, а некоторые их виды просто-напросто отсутствовали». По мнению специалистов, случайные компании так и выигрывают тендеры — занижая цены. Но потом работу все равно приходится делать: высокопрофессиональные реставраторы на условиях цейтнота и безденежья работать не идут, и уникальные объекты попадают в руки сомнительным людям без соответствующей квалификации. То, над чем маститый художник будет корпеть годами, дилетант распишет за неделю, уложится в срок и получит те же самые дивиденды.

Что будет

Казалось бы, системные ошибки, закравшиеся в процесс сохранения культурного наследия, уже не исправить, но законодатели предлагают свои рецепты. Депутаты обещают выстроить систему, в которой будет льготное налогообложение, частичная компенсация расходов на реставрацию, предусмотренная для собственников объекта. «Если изменения примут, то нам удастся привлечь денежные средства и создать условия для качественной творческой работы», — уверен председатель Комитета по культуре Государственной думы Григорий Ивлиев.

Есть еще одна инициатива, способная, по мнению депутатов, стать спасительным средством для выхода из кризиса: они считают, что всем реставраторам надо объединиться в СРО (саморегулирующиеся организации), создать свои правила игры и обозначить критерии качества в отрасли. Но специалисты по древностям не разделяют оптимизма законотворцев. Они уверены, что создание объединений — это не что иное, как еще один способ получить политические дивиденды. Объединения-то могут появляться на базе все тех же сомнительных компаний.

«Изменения в закон об объектах культурного наследия, который мы сейчас подготовили ко второму чтению, нацелены на обеспечение нормальной инвестиционной привлекательности в восстановлении и реставрации объектов культурного наследия, — рассказывает Григорий Ивлиев. — Мы до сих пор видим, что большинство вложений в эту сферу имеет принудительный характер».

Увы, но даже при условии, что закон будет принят, всех проблем реставрационного дела в стране он не решит. Загвоздка в том, что таких людей, как Савва Ямщиков, способных быть не только локомотивом в вопросах защиты культурного наследия, но и прекрасным реставратором, действительно единицы. А ведь именно слияние двух принципиально разных ипостасей — административного и реставраторского таланта Ямщикова — спасло древний Псков от уничтожения. Но странно было бы рассчитывать на то, что и сегодня, и завтра на страже нашего общего наследия будут стоять такие личности — они, к сожалению, не в каждый век родятся. Значит, вопрос в создании иной системы, где каждый занимается своим делом: администраторы администрируют, а реставраторы реставрируют. Кто возьмет на себя роль менеджера? Минкультуры? ВООПИиК? Ведь понятно, что вопросами охраны наследия целого народа не могут заниматься частные конторы, их не может регулировать рынок — слишком велики, как сказали бы бизнесмены, риски.  

Дмитрий Серков

Из первых уст 
  Живописи не горят  

О том, как собирается жить ВХНРЦ имени академика И. Э. Грабаря после пожара, «Итогам» рассказал его директор Алексей Владимиров. 

— Алексей Петрович, каков все-таки общий ущерб? 

— Утраты не столь значительны. Но, к сожалению, азербайджанский ковер второй половины XIX века из музея-усадьбы Тютчева «Мураново» и фрагмент шелкового знамени петровского времени, принадлежавший музею Переславля-Залесского, восстановить не удастся. А «Портрет Александра I на коне» кисти Джорджа Доу из Музеев Московского Кремля и икону «Житие Стефана Пермского» из Сыктывкара в список уничтоженных вещей я не вношу — мы их восстановим. 

Некоторые вещи залило водой и ядовитой пеной. Но нам повезло: многие реставраторы находятся в отпусках и сдали оконченную и незавершенную работу в фондохранилище. На момент пожара оно было забито почти до отказа. А это настоящий бункер, куда огонь не проник. 

— И все же, не боитесь теперь судебных исков? 

— Не думаю, что директор Музеев Московского Кремля Елена Гагарина затеет тяжбу. Есть такое понятие, как форс-мажорные обстоятельства, от которых никто не застрахован. Ведь не предъявлялись же претензии руководству музея «Мураново» — их ковер попал к нам после аналогичного пожара. На мой взгляд, судиться в подобных случаях странно. Все музейные экспонаты, находившиеся у нас, принадлежат государственным фондам. Мы тоже госорганизация. Не станет же Министерство культуры судиться с самим собой. 

— Уже ходят слухи, что центр подожгли: мол, решили насолить единственным монополистам в области государственной экспертизы и оценки... 

— Версия надуманна. Я на днях был в прокуратуре, и мне точно сказали: загорелось из-за халатности ремонтников, чинивших крышу. Они латали дыры, вместо того чтобы поставить новый цельный кусок кровельного листа. Я недоумевал, но даже в прокуратуре мне сказали, что цельная кровля — дороже, чем заплаты. Такая вот логика. Так что пожар случился из-за чисто российской «экономии» и безалаберности. 

— А вы не будете подавать иски? 

— Судиться буду — с Владимиром Рощиным (руководитель проекта «Каталог подделок произведений живописи»). Еще потушить не успели, а он уже обвинял нас в коррупции, безответственности, подлогах и в том, что под шумок пожара мы расхищали ценности. Обещаю, что вместе с работниками центра, чьи фамилии он трепал, мы его разорим. 

— Работники не разбегутся после такого пожарища? 

— Этого я опасаюсь больше всего. Но пока не было подано ни одного заявления об уходе. Главное сегодня — сохранить коллектив под одной крышей. Я уже написал письмо министру Александру Авдееву, чтобы принимались скорейшие меры по поиску временного здания. Сейчас все сотрудники, включая дирекцию и бухгалтерию, ютятся на временных 200 метрах. Цех экспертизы вообще стоит. Все ждут, когда завершится работа комиссии по сверке наличия произведений — тогда, к слову, и начнем отдавать предметы из частных собраний. Но Минкультуры не торопится решать вопросы: ведомство затеяло чиновничью переписку — на рассмотрение одной бумажки, как мне сказали, обычно уходит до тридцати дней. Министерству ведь что главное: большинство вещей спасли и разместили в запасниках разных музеев. 

— Речь о новом здании уже идет? 

— Ни в коем случае! Сегодня мы самостоятельно на скорую руку подсчитали масштабы и сроки реставрации нашего здания на улице Радио. Нужно 200 миллионов рублей, но эта сумма увеличится раза в полтора за счет закупок нового оборудования. При наших 40 миллионах мизерного бюджета сами мы такую работу не потянем. Но если будут деньги, уже к зиме можно ввести в эксплуатацию первый этаж, сделать фальшкрышу. А на втором ремонт можно вести независимо от того, функционирует центр или нет.

Итоги.RU