Профессия книжного оформителя была общественно приемлемой верхушкой айсберга для многих московских концептуалистов. Но далеко не каждый художник книги стремился пополнить ряды андерграундных экспериментаторов. Александра Кузькина иногда записывают в концептуалисты, но выставка в Московском музее современного искусства доказывает, что этот ярлык лишь инерция, связанная с бедностью словарного запаса. У советских графиков, особенно в области книгоиздания, была собственная гордость и отдельные от подпольного пантеона герои. Как, например, Дмитрий Лион, соединивший каллиграфию и библейские сюжеты в единое целое, где уже не ясно, когда слово становится изображением, и наоборот. Кузькин работал в похожем направлении, хоть и в другое время. В его вещах граница между буквой и объектом почти все время открыта. Подобно многим философски настроенным коллегам, Кузькин все время размышлял над тем, что — линия или слово — раньше читается и эффектнее действует. Ему был чужд пессимизм концептуалистов, повествующих, часто с убежденностью небожителей, о невозможности чего-либо — общения ли, искусства, правдивого изображения. А Кузькин радовался абсурдным мелочам человеческого общежития и постоянным играм в испорченный телефон, которые мы ведем на протяжении всей жизни. Эта радость наиболее сильно чувствуется в плакате, на котором белым по черному написано "Я все ляноп!".

Зная, что времени ему отпущено немного, он "все равно не торопился, потому что жизнь стала бы еще короче", как написал о нем художник Евгений Клодт. Тем не менее Кузькин не терял времени на долгую внутреннюю работу. Уже в 17 лет он трудился чертежником в Центральных реставрационных мастерских, пятью годами позже окончил Полиграф, в 1976-м стал членом Союза художников, а в 1983-м умер от болезни сердца, не дожив несколько дней до 33 лет. За это время он успел расположить к себе кучу народу: воспоминания о нем, собранные в каталоге выставки, дышат неподдельным восторгом и любовью. Еще Кузькин был первым в экзотическом жанре мейл-арта (искусство по почте), сделав в 1982 году авторское издание раннего романа Гете "Страдания молодого Вертера" в виде частей текста, заключенных в серые конверты. Профессионалом книги он был настоящим. Его иллюстрации к полузапрещенному в 1970-е годы "Реквиему" Ахматовой сделаны инструментом чертежника — рапидографом. Выбор для эмоционально перенасыщенных стихов на первый взгляд странный: "стомильонный народ" в виде тонколинейных силуэтов превращается даже не в жертв, а в статистов. Тем не менее эта демонстрация такта и сдержанности удачна, потому что основана на признании необходимости дать слову место, не окрашивать его в собственные цвета и не навязывать какую-либо субъективную форму. Его станковая графика (серия "Французский карандаш"), безусловно, навеяна геометрией авангарда, но и тут вместо железобетонных догм мы видим скорее намеки и приятную неопределенность. Кузькин мог делать и сложносочиненные вещи. "Падение дирижабля" поражает на общем фоне разветвленностью структуры, как будто перед нами одновременно и живопись, и макет книги, и раскадровка кинофильма.

До недавних пор лучшим памятником Кузькину были железные ящики на выставке "Все впереди!" в "Открытой галерее", куда его сын Андрей на 29 лет поместил все свои личные вещи и произведения искусства, хранившиеся в мастерской. Радикальные прятки связаны как раз с тем, что Кузькин-младший приближается к возрастному рубежу, который отец не перешел. В ящиках заключено наследие художника, который как будто умер и тут же воскрес для новой жизни. На выставке Александра Кузькина есть один лист, который ретроспективно воспринимается как ответ сыну. На нем изображены два квадрата (или ящика?), один большой и с колесиками, другой — маленький и без. Может быть, это автопортрет с маленьким Андреем. О рано умерших хочется думать в сослагательном наклонении, даже зная, что это неправильно. В общем, кажется, что, если бы Кузькин-старший дожил до эпохи галерей и центров современного искусства, он был бы сыну не воспитателем и ментором, а соперником. Сразу и не скажешь, у кого колеса крутились бы быстрее.

ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ

Коммерсантъ