У этого актера — уникальная ниша: он явил граду и миру несгибаемого русского крестьянина, которому и всегда-то жилось несладко, а уж в XX веке пришлось хлебнуть такого лиха, что, как говорится, не приведи Господь..
В отношении Ивана Лапикова есть устойчивый штамп: он, дескать, «как никто другой, воплотил на экране национальный характер». Это неточная, слишком расширительная формула. Сергей Столяров с богатырской, былинной статью или Олег Ефремов с его универсальной психической мощью подобной характеристики тоже заслуживают. У Ивана Герасимовича — уникальная ниша: он явил граду и миру несгибаемого русского крестьянина, которому и всегда-то жилось несладко, а уж в XX веке пришлось хлебнуть такого лиха, что, как говорится, ни приведи Господь...
Русский крестьянин гнулся, но не ломался, сдюжил, вынес на своих плечах все невзгоды и тяготы жестокой эпохи. Лапиков увековечил его труд, воспел терпение и сноровку, обозначил и даже в какой-то мере расшифровал его метафизическую тайну. Десять–двенадцать фильмов с участием Ивана Герасимовича знакомы у нас практически каждому внимательному зрителю. Однако актер значим и убедителен не только в известных кинолентах — в некоторых совершенно забытых, будто бы проходных картинах его облик и манера не менее весомо свидетельствуют об исторической миссии несгибаемого, неулыбчивого русского мужика.
Психофизика артиста была такова, что улыбка давалась его персонажам с трудом. Показательно в этом плане взаимодействие Ивана Лапикова (Панкрат Назаров) с Петром Вельяминовым (Поликарп Кружилин) в телевизионной эпопее «Вечный зов». Дворянин, потомок легендарных генералов XIX столетия (арестованный в 16-летнем возрасте, проведший больше десятка лет в лагерях и на «вольном» лесосплаве в Хакасии), Петр Сергеевич в роли идейно стойкого, напряженно живущего партийного руководителя легко, совершенно в голливудском стиле выдает одну обезоруживающую улыбку за другой: сказывается, надо полагать, «семейное бессознательное», родовая запрограммированность на оптимизм и социальный успех. В то же время Панкрат, кажется, думает беспрестанно некую тяжкую думу: «как сдюжить, выжить, прорваться»; «земля сама себя не вспашет, не засеет», — и это тоже родовое, впечатанное в подкорку.
Распространяться о детстве и юности Лапиков не любил. Более-менее достоверно известно, что родился он 7 июля 1922 года на хуторе Заячий близ села Балыклей Царицынской губернии. По одной из версий, мать рожала Ивана прямо в поле и даже сама перерезала серпом пуповину, однако, по словам актера, его появление на свет состоялось «в бане у Жуковых... в праздник Ивана-травника». Привязанность Ивана Герасимовича к родным местам была настолько сильной, что приезжал он туда при первой возможности: к родителям, порыбачить, надышаться воздухом любимых мест, насмотреться на закаты, которые, по словам его супруги, артист особенно любил. «Лапиковы мы! Во всех древних селах — фамилии одни. Вот в этом-то и прелесть нашей Волги: семейные села на ее берегах. У нас в Балыклее все — Гостюнины, Лапиковы да Жуковы. Я и родился в селе, и воспитывался. Такая доля крестьянская: от нее нельзя оторваться быстро. Совсем-то и не оторвешься», — философствовал исполнитель «мужицких» ролей.
В «Председателе», фильме, который его фактически обессмертил, их тандем с Михаилом Ульяновым не менее показателен. Михаил Александрович — тоже выходец из народа, из глубинки, но не крестьянин, к тому же представитель Вахтанговской школы. Сыгранный им Егор Трубников (чья позиция — предельно наступательная, театрализованно-агрессивная) противостоит занявшему глухую оборону идеологическому противнику — родному брату. Семен в исполнении Лапикова достоверен не только идейно-нравственной амбивалентностью (вот, мол, она, нисколько не приукрашенная правда жизни), но и поразительной эмоциональной точностью.
«Он был совершенно не похож на артиста, выглядел простым русским добротным деревенским мужиком, случайно забредшим в джунгли кинематографической элиты», — вспоминает о нем Николай Бурляев. «Это был человек без лишнего разговорного мотива», — характеризовал его кинооператор Вадим Юсов. В образе Семена Лапиков достиг предельного драматизма, но при этом умудрился сделать трагическое обобщение. «Не похожий на артиста», «без лишнего разговорного мотива» человек — это ведь не кто иной, как типичнейший представитель «молчаливого большинства», народа, попросту говоря. «Егор, отпусти ты нас, ради Бога! Избавь от греха, а то не ровен час я чего-нибудь подожгу!» — так, в ответ на агрессивный натиск чужой воли просыпается природное, имманентное, отчасти звериное.
Кстати, тонкий и честный Ульянов, прекрасно осознававший «антропологическую» разницу в подходе к материалу, однажды заметил: «Лишь благодаря тому, что Лапиков был рядом, мне удалось в «Председателе» подняться на какой-то новый уровень: в нем была пронзительность мужичья, а во мне тогда уже была городская напыленность, которой в нем не было совершенно!». Сопоставляя его и Жана Габена как артистов одной, в сущности, темы, одного метода, Михаил Александрович признавался: и он сам, и многие коллеги, видевшие потенциал Лапикова, ждали от него «чего-то иного», выхода за прежний горизонт к новой тематике, другим жанрам. Но, словно повинуясь «вечному зову» (родной земли, соплеменников, национальной памяти), актер почти никогда не выходил за обусловленные сознанием и психотипом границы.
На съемочную площадку «Председателя» он попал с подачи Иннокентия Смоктуновского, который в 1953–1954 годах работал с ним в Сталинградском драмтеатре, а потому хорошо представлял себе возможности талантливого провинциала.
В самом начале 1960-х на съемках добротной, но неглубокой картины «Командировка» они пересеклись и с Олегом Ефремовым. У того — главная роль и статус звезды, у Лапикова — образ комического деревенского старика Татьяныча, и, казалось бы, никаких перспектив на успех. Однако популярный столичный актер тоже моментально разглядел потенциал нового знакомца и посоветовал ему испытать себя на московских подмостках.
Первое появление Ивана Лапикова на экране датируется 1954 годом — в тридцатисекундном эпизоде картины «Запасной игрок». Дебютант сыграл там вполне цивильного горожанина, провожающего комическим напутствием приятеля в морской круиз. В то время часто выходивший на сцену драмтеатра в Сталинграде актер имел неопределенное амплуа («на все случаи жизни»). В «Командировке» его персонаж условно-театрален, а первым подлинно мастерским эпизодом следует считать появление Лапикова во вставной новелле фильма «Если ты прав...» (1963), где «мотает» свой срок на золотоносном руднике бывший председатель колхоза Ефим Голубев, до того разбивший ненароком бюст Сталина в Доме культуры и получивший за это 15 лет лагерей. Двумя-тремя штрихами артист успевает показать крестьянскую закваску персонажа, недоумение от случившегося с ним на родной земле кошмара, природный стоицизм, несокрушимую волю к жизни.
На съемках «Председателя» в знаменитой сцене драки Ульянов несколько раз по-настоящему приложил «родного брата» затылком к березе. «Снимались мы оголтело — были здоровыми молодыми людьми, — комментировал впоследствии Михаил Александрович. — пять-шесть дублей, и Лапиков даже получил сотрясение мозга». Иван Герасимович не роптал: ничего не поделаешь, работа такая... Ленинскую премию за картину получил лишь исполнитель главной роли, хотя многие актеры и критики полагали: сыгравший Семена престижной награды был достоин не меньше. Одна беда — персонаж получился «идеологически не выдержанный», слишком своенравный. Что ж, Лапиков и тут совершенно не обиделся, счел: не беда, главное, что фильм получился.
«Больше всего любил он свое искусство, — вспоминала его супруга Юлия Александровна. — Но еще очень любил рыбалку! Уже здесь, в подмосковных Химках, в самом худшем случае всегда приносил пару лещей, на две большие сковородки, а рядом частенько ни у кого не клевало. И у меня всегда спрашивали: «На что, на что он ловит?!» И я неизменно отвечала: «Прежде всего, на терпение».
Родители, в особенности отец, были против того, чтобы Иван учился на артиста. Но он после школы отправился в Харьков и с первого раза поступил в театральное училище. Когда позади уже были два курса, грянула война. Возвратился к родителям и вскоре был мобилизован, попал в батальон, возводивший под Сталинградом противотанковые заграждения.
Затем наступили горячие дни, недели, месяцы: в составе особого подразделения довелось переправлять через Волгу раненых бойцов, за что в 1943-м удостоили медали «За оборону Сталинграда» (эту награду он до конца жизни ценил больше всех многочисленных регалий и премий). На опасной переправе вспоминал не раз горячо любимый фильм «Чапаев» и свое давнишнее (а точней, коллективное детское) упование: «Мечтали, а может, Василий Иванович выплывет?!» Военные впечатления-воспоминания Иван Лапиков использовал умело, создавая образы героев Великой Отечественной: Ерофеича в фильмах «Фронт за линией фронта» (1977) и «Фронт в тылу врага» (1981), рядового Бориса Краюшкина в «Минуте молчания» (1971), старшины Поприщенко в картине «Они сражались за Родину» (1975).
«Ерофеич, ты где такого красавца достал?!» — подначивает его персонажа фронтовая молодежь, имея в виду диковинный самовар. Ответ немолодого ординарца звучит в необычном регистре — не с весельем в голосе, а с пронзительным интонированием: «Господь Бог услыхал мою молитву». — «Но ведь Бога нет, Ерофеич!» — «А у меня есть...» — и сказано это с такой убедительной силой, что даже советские цензоры не посмели покуситься на крамольную по тогдашним меркам реплику. Умение Ивана Лапикова сопрягать историческую конкретику с мифопоэтическим обобщением, а то и с религиозным переживанием использовали многие отечественные постановщики.
Поистине эпохальна роль в «Андрее Рублеве». Монах Кирилл — мятущийся и вдумчивый, справедливый и въедливый, грешный и раскаявшийся — во многом доигрывает статичную, лаконично прописанную и сдержанно исполненную Анатолием Солоницыным роль главного героя. Немолодой инок — как бы Тень великого иконописца, его вытесненные в подсознание проблемы. Задача перед Лапиковым стояла сложнейшая, и справился он с ней идеально. По-видимому, Михаил Ульянов говорил про художественный поиск именно такого рода. Но чтобы ступить на заповедную тропу, иногда требуется гениальный проводник. С Тарковским в этом смысле повезло, в остальных случаях приходилось закрывать драматургические бреши собственной грудью.
Значительных удач в послужном списке Ивана Герасимовича много. Некоторые проницательные режиссеры поручали ему, человеку, не особо желавшему превращаться в центр всеобщего внимания, главные роли. Леонид Пчелкин на основе пьесы Георгия Мдивани «Твой дядя Миша» снял трехсерийную телекартину «Моя судьба» (1973). Здесь Лапиков играет чекиста-разведчика в генеральском звании Михаила Ермакова, который после многих лет работы резидента-нелегала возвращается в родное жилище, что в Бобровом переулке.
Картина необычна тем, что «самое интересное» не показано, зато отражены сложные перипетии судьбы, начиная с первых лет Советской власти и заканчивая днем тихой кончины героя от сердечного приступа на лавочке перед домом. 51-летний актер сыграл 68-летнего старика не только с достоверностью, но и с достоинством. Лапиков здесь такой, каким запомнился родственникам и друзьям. «Его мама, — вспоминала супруга, — не умела расписываться, ставила крестик. Но она была очень деликатной. Когда произносят «интеллигентный человек», я всегда вспоминаю Марину Елисеевну. И, вероятно, от матери это перешло к Ивану: он был очень деликатный».
В финале малоизвестной, но примечательной киноленты «Дом и хозяин» (1967), где Иван Герасимович превосходно исполнил главную роль, его персонаж также возвращается в родной дом, правда, деревенский: окна заколочены, жена с двумя детьми, пока герой в поисках заработка мыкался по свету, куда-то переехала. Камера поначалу следит за тем, как этот поживший, повидавший виды, повоевавший Егор Байнев растерянно обустраивается, а потом внезапно глядит через заколоченное окно, вписывая заброшенную избу в таинственный, близкий всякому русскому сердцу пейзаж... Справится ли герой с мерзостью запустения, тоской небытия?.. Здесь — заветная тема великого актера Ивана Лапикова, и ответ напрашивается примерно следующий: должен справиться. Обязан!
Кому? Предкам, родной земле, Богу, тем, кто вырастил, выучил, приподнял над бренной суетой, кто не жалел ради этого ни физических сил, ни сердечного жара.