Выставка "Русский леттризм" дает возможность смело читать чужие письма и чувствовать себя интеллигентным и культурным человеком
"Вперед к победе коммунизма!" — выведено казенным шрифтом на алой растяжке, подпись: "Комар и Меламид". Вагрич Бахчанян загадывает загадку — поверх алого зиккурата ступеньками написано: "На / Красной площади стоит / В нем кое-кто в гробу лежит". Эрик Булатов, Виктор Пивоваров, Иван Чуйков, Ростислав Лебедев, Александр Косолапов — никто из классиков концептуализма не может обойтись без слова. И даже бессловесная, как правило, скульптура в руках Леонида Сокова превращает в "Прибор для определения национальностей" с ложбинками для семитских, кавказских и тюркских носов (объект 1975 года, увы, до сих пор не утратил актуальности).
Мастера актуального искусства среднего и младшего поколений тоже весьма разговорчивы, но речь все чаще уводит их в политическую сторону. Радикалы во главе с Анатолием Осмоловским выкладывают своими телами слово из трех букв на Красной площади и лезут на Мавзолей с лозунгом "Против всех". Политэмигрант Авдей Тер-Оганьян издевательски подписывает под ничего не значащей абстракцией: "Это произведение направлено на возбуждение религиозной вражды". Анархисты из группы "ПГ" рисуют злободневные комиксы, Петр Быстров — заборные граффити "Художник неподсуден" и "Третьяковка — позор России", а Григорий Ющенко превращает уличные афиши в ерническую рекламу. Словом не брезговал даже воющий и лающий Олег Кулик в свой "звериный" период, агитируя за "партию животных" хулиганскими плакатами с козлоногим депутатом. А документацию акции "Е...сь за наследника медвежонка" группы "Война" и вовсе сняли с экспозиции со скандалом — по требованию руководства ЦДХ.
На "Русском леттризме" собраны все художники, кому есть что сказать — в буквальном смысле. То есть все, кто имеет склонность присовокупить печатное (или непечатное) слово к своему произведению, а то и вовсе превратить слово в самое произведение, как делает Юрий Альберт, выставляющий вместо картин холсты с подробными описаниями предполагаемых работ и тех реакций, которые они должны вызвать у зрителей. Инсталляция главного археолога советского быта Ильи Кабакова, привезенные из Нью-Йорка объекты Риммы и Валерия Герловиных, выгородка с многословной парижской живописью Михаила Рогинского, архивные раритеты из творчества ТОТАРТа, "Мухоморов", "Медицинской герменевтики" и "Облачной комиссии" — здесь хватает вещей музейного уровня. И если бы подсудимый Андрей Ерофеев не был бы изгнан из Третьяковки, выставка "Русский леттризм" стала бы третьей — после "Русского поп-арта" и "Соц-арта" — в серии достойных главного национального музея проектов, исследующих специфику современного отечественного искусства и его отношение к мировому контексту.
Леттризм, родившийся в Париже в 1946-м на руинах послевоенной Европы, был, возможно, последней художественной утопией XX века: его отец Исидор Изу проповедовал синтетическое, срастающееся с жизнью искусство жеста, в котором слились бы музыка, поэзия и пластика и в основе которого лежала бы буква (lettre). Это искусство освобожденной от смысла буквы было бы понятно всем — вне языковых различий. Так что "русский леттризм" — это, разумеется, оксюморон: уж либо леттризм, либо русский. То же было и с изобретенным Андреем Ерофеевым "русским поп-артом", показавшим, что искусство, возникшее в обществе тотального дефицита, не может усвоить западный опыт критики общества потребления. Вот и "русский леттризм" говорит не о готовности влиться в "Леттристский интернационал" и любые другие интернационалы, а о местных особенностях. О желании держаться за родной язык во что бы то ни стало. О пресловутой логоцентричности русского искусства, идущей и от заумников-футуристов, и от передвижников с их вполне однозначно вербализуемой живописью. Неслучайно выставка была приурочена к прошедшему в ЦДХ Московскому книжному фестивалю. Впрочем, открытие ее случайно совпало с куда более эпохальным событием: мэру Москвы Юрию Лужкову впервые пришлось уступить художнику. Суд признал, что придуманная Германом Виноградовым анаграмма "Юрий Лужков — уклюжий вор" не оскорбление, а художественное произведение (см. "Коммерсантъ-Власть" от 15 июня). Что юридическим образом свидетельствует: слово художника — не пустая болтовня.
Коммерсантъ