Точнее, начал писать по заказу, а потом включилось привычное, писательское… Впрочем, об этом и о многом другом он расскажет сам.
Автобиографическая фантазия - это как? Ведь либо автобиографическая, либо фантазия… У Роб-Грийе вот была псевдо-автобиография. Что-то вроде? Не похоже…
Юрий Буйда: Тяжелее обычно не судить - это мы обожаем, а читать.. Фото:ИТАР-ТАСС
У меня никогда не было желания писать автобиографию. Жизнь писателя растворена в его рассказах или романах, и если кому-то очень хочется биографического, нужно только внимательно прочитать эти рассказы или романы. Но меня попросили, чтобы это была автобиография. Когда начал писать, включилась привычка к "высокохудожественному вранью" - появились события и персонажи, которых в действительности никогда не было, но без них повествование было бы "не моим". Вот и пришлось срочно придумывать жанровое определение - "фантазия". По моим ощущениям, все персонажи - и вымышленные, и невымышленные - вышли вполне живыми, а значит, слово "автобиографическая" оказалось уместным. Важнее было передать дух времени, атмосферу, чем следовать беспримесным фактам.
Вы неоднократно по разным поводам говорили о том, что ныне пишущих забудут лет через 50, а уж через 100 и подавно. Как можно творить, не рассчитывая на вечность?
Рассчитывать на вечность никто не мешает. Все писатели, наверное, на это рассчитывают. Может быть, кто-нибудь да останется. Через сто лет из тысяч ныне пишущих вспомнят сотню, через триста лет - десяток, а через пятьсот, может быть, уже никого. Всяко бывает. Может быть, я и ошибаюсь. Но мне по-человечески удобнее думать, что всех нас - в том числе, конечно, и меня - забудут, а значит, писательская работа превращается в подвиг святости. Приятно же думать, что твоя работа чем-то похожа на молитвы отцов-пустынников, о существовании которых никто и не подозревал, однако подвиг этих безымянных людей остался в духовной копилке человечества, об истинном содержании которой нам мало что известно. Работа без надежды на сегодняшнее вознаграждение - почему бы и нет? Это полезный тезис, по себе знаю. Впрочем, будет лучше, если вы расцените этот тезис как шутку.
Вашу книгу писали как будто два разных человека, хотя на обложке стоит фамилия одного писателя… Связное, цельное письмо в какой-то момент сменяется таким… клиповым, что ли… Чем Вы это можете объяснить?
Поэзия детства и юности осталась в прошлом, и автор решил, что можно перейти к прозе. А что переход вышел не очень органичным, в этом никто, кроме автора, не виноват. Стараться надо было...
Я, как женщина, не могу обойти вниманием одну тему. На эту тему - применительно к Вашей книге - уже высказались очень многие критики. Кто-то без лишних затей обвинил Вас в женоненавистничестве. Дама-критик сформулировала свои претензии так: "Юрий Буйда продолжает описывать дам и их стати в стилистике, отдающей стариком Карамазовым". Критик-мужчина попрекнул Вас тем, что тема, ну, скажем, женской груди (у него, понятное дело, другое слово) у Вас перераскрыта… Что касается меня, то я в нашей литературе последнего времени что-то не припомню более сильных женских образов, чем Ваша Ида Змойро из "Синей крови" или Ваша Тати из последней повести, "Яд и мед". Расскажите, как Вы, Юрий Васильевич Буйда, на самом деле относитесь к женщинам?
Какие, оказывается, у нас критики высокоморальные, подумать только. Прямо-таки герои, настоящие герои Мольера и Островского...А к женщинам я отношусь как к женщинам, тогда как к мужчинам - как к мужчинам. Важнее другое: "мои" эти персонажи или нет. Если "мои", они найдут свое место в моих книгах, вот и все.
Раз уж я назвала Вашу превосходную повесть "Яд и мед", которая пока опубликована только в журнале "Знамя" и вскоре должна выйти книгой, то хочу спросить: вот эта идея большого дома на горе для большой семьи, вот это "Соль на столе", которым Тати привечает каждого… Не есть ли это Ваш абсолютный идеал? Ваша, не побоюсь этого слова, русская идея?
Мне эти люди очень интересны, и их идеи, конечно же, интересны, и писать эту повесть мне было очень интересно, но вот что касается идеалов... Лучше всех представление об идеале сформулировал Достоевский, писавший о "положительно прекрасном человеке" (и о "красоте Христа, которая мир спасет"), чего уж тут додумывать. В каждом слове - "положительно", "прекрасный", "человек" - бездна. В свете этого идеала идея Дома вполне может претендовать на то, чтобы войти в круг наших представлений о русской идее.
Я бы поделила читателей "Вора, шпиона и убийцы" на две части. Вашим поклонникам будет интересно, из какого именно сора выросли их любимые рассказы, повести и романы. Ну, а тех, для кого эта книга - Ваша первая, она, по идее, должна побудить найти и прочитать остальные. И еще: эта книга похожа на замочную скважину. То есть, Вы разрешили читателю заглянуть туда, куда обычно не пускают. Не боитесь, что он скажет, как в том анекдоте: и эти люди ругают нас, когда мы ковыряемся в носу? Хотя Вы-то как раз, вроде, считаете, что литература никому ничего не должна, в том числе, не должна никого ничему учить…
Ну да, считал и считаю. Педагогическая ценность литературы несомненна, но к этому литература не сводится. Да и ничего особенного я в этой книге не сказал, не открыл, и вполне возможно, что замочная скважина, о которой вы говорите, на самом деле искусно - или неискусно - нарисована на вымышленной двери. Читатель в этом сам разберется, если захочет в этом разбираться. Он же ведь и другие книги читает, а уж откровенных, подчас шокирующих автобиографий и псевдоавтобиографий в XX веке опубликовано немало.
Недавно Вам довелось побывать председателем жюри литературной премии. Не такой, как "Большая книга", но тоже известной, со сложившимися традициями, с репутацией. Каково это - писателю судить других писателей?
Судили члены жюри - прозаики, поэты, опытные редакторы, с которым я был согласен или не согласен. Тяжелее было не судить - это мы обожаем, а читать, потому что встречались повести, которые хотелось бросить после первой-второй фразы. Впрочем, о своих читательских впечатлениях я предпочитаю помалкивать.
Вы закончили свою автобиографическую фантазию на самом интересном месте: герой приехал туда, куда стремится от веку вся Россия, - в Москву, в Москву! С тех пор прошло более 20 лет. Вы меняли работу, место жительства, у Вас вышло много книг на разных языках, было еще много чего - и в творчестве, и просто в жизни. Ваш герой, очевидно, тоже не остался в той точке времени и пространства, где мы с ним простились. У нас есть шанс увидеть продолжение?
Надеюсь, мне никогда больше не придется писать ни автобиографию, ни автобиографическую фантазию. Мы говорили о повести "Яд и мед" - вот и считайте ее такой же автобиографической, как "Вор, шпион и убийца". Лучше всего, когда биография писателя без остатка растворена в его книгах.
Текст: Юлия Рахаева
Российская газета