Писатель Роман Сенчин — о том, почему публика выбирает нон-фикшн.
Российские издательства подвели итоги прошедшего года. Одним из них стало резкое, на 14–18%, увеличение спроса на нон-фикшн. Это в категории бумажных книг. В электронных же этот показатель зашкалил за 50%. Почему так произошло?
С одной стороны, границы нон-фикшн широки и размыты. Здесь и Конституция с Уголовным кодексом, и мемуары с вполне художественными биографиями. Но тем не менее тенденция очевидна: к художественной литературе читатель стремительно теряет интерес.
Еще Джованни Боккаччо в эпоху раннего Возрождения утверждал, что литература в первую очередь должна развлекать, а лишь потом учить. Развлекать можно по-разному — красотой языка, замысловатым сюжетом, неожиданными мыслями, яркими и новыми образами. По сути, этим художественная литература и жила многие века. Сегодня книга — хоть бумажная, хоть электронная — перестала быть средством приятно провести досуг. Конкуренты в виде кинематографа, компьютерных игр и интернета победили.
Нас долго убеждали, что никакой фильм не может соперничать с книгой, напоминали, что книга рождает в воображении человека картины, с которыми не сравнится даже самый виртуозный спецэффект, но технологии победили. Пресловутое клиповое сознание стало нормой. А чтение — это труд.
Впрочем, не трудиться человек не может, это его инстинкт. Но он теперь не хочет трудиться впустую или для некоего вполне абстрактного эстетического совершенствования. Труд должен приносить реальную пользу для жизни. И человек берет книгу, из которой надеется такую пользу получить.
Предвижу, что многие, прочитав эти строки, возмутятся: «Мы читаем для души!» Да, есть еще те, кто читает для души, но количество их уменьшается. Причем стремительно. Впрочем, для души можно читать и про «очаровательный кишечник» или про приключения бобруйской девушки в мире олигархов, и при этом черпать ценную и важную информацию, набираться опыта, позволяющего избежать ошибок или добиться успеха.
Знаю много молодых и вполне себе культурных, интересных людей, которые буквально каждую свободную минуту занимают чтением паблика «Подслушано», где анонимные авторы делятся историями из своей жизни. Истории по большей части страшные, трагичные, но поучительные, полезные. Я тоже туда заглядываю, и выудил из «Подслушано» фабулы для двух рассказов.
И всё же для меня как для человека, пытающегося писать художественную прозу, изменение отношения к художественной литературе — катастрофа. Противостоять этому практически невозможно. Это как стихия, а со стихией не поспоришь.
Знаю несколько своих коллег по цеху, кто, пиши он так лет 40 назад, был бы по-настоящему известен и читаем, богат и обласкан вниманием. Виртуозные, глубокие, метафоричные произведения. Жемчужины. Но нынче они нужны буквально сотням. Потому что не несут реальной пользы. Придуманные истории про придуманных людей.
У каждого жанра художественной литературы есть свой круг читателей, но он стремительно сокращается — выдувается ураганом разнообразного нон-фикшн. Потому, может быть, единственный путь спасения художественной литературы — сближаться с нон-фикшн. Становиться предельно достоверной. Нон-фикшн читатели верят, к нему обращаются как к источнику полезной информации. Нужно, чтобы поверили и русской прозе.
Когда-то ей верили. И в XIX веке, и позже. Вплоть до конца 1980-х. Потом начался карнавал постмодернизма. Это тоже была стихия — ураган и вихрь, после того как распахнулись двери и окна запертой казармы. Однако Набоковых и Солженицыных были единицы, а всевозможных ёрников и осмеятелей — многие сотни. «Реализм» стал бранным словом, авторы, не отрекшиеся от него, — мракобесами и ретроградами. Читатель повеселился вместе с постмодернистами год, другой и устал. Решил вернуться к серьезному чтению о современной ему жизни в родной стране и не нашел таких книг. И обратился к литературе документальной.
В начале нулевых настоящий реализм в форме «человеческого документа» вроде бы возрождаться. Авторам, в основном молодым в то время, уже было о чем рассказать. 1990-е, войны на Северном Кавказе, межнациональные конфликты, вынужденные переселения, поиск работы, мытарства соотечественников в получении российского гражданства, опыт бизнеса… Многим это оказалось близко, вызывало сочувствие. Но авторы тех «человеческих документов» быстро — в двух-трех книгах — исчерпали свой личный опыт и перешли к придумыванию историй о придуманных людях. Некоторые сделали это своей профессией, большинство же исчезли с литературного горизонта.
Вряд ли те книги, написанные на основе личного опыта, доставляли читателям большое удовольствие. Но они были полезны. Не только уму, наверное, и душе. Теперь термин «человеческий документ» в отношении художественной литературы почти забыт. Он тоже ушел в нон-фикшн. А художественная литература, пузырясь экспериментами и новыми формами, переливаясь радугой никому, в сущности, не нужного авторского воображения, стремительно погружается в Стикс.
Автор — писатель, лауреат премии правительства РФ и «Большой книги»