Непривычное дело
25 октября 2017 ● Российская газета
Он восстановил наше родство с литературой ХIХ века.
Летом 1966 года мне позвонил из Ленинграда Федор Абрамов и сказал: "Найди журнал "Север" и прочти повесть Белова "Привычное дело". Большой писатель на Русь идет".
Летом 1966 года мне позвонил из Ленинграда Федор Абрамов и сказал: "Найди журнал "Север" и прочти повесть Белова "Привычное дело". Большой писатель на Русь идет".
В середине 1970-х годов в Тимониху к Василию Белову приехал корреспондент западногерманской телерадиокомпании ARD Фриц Пляйтген (на снимке он крайний слева). На обратном пути из Тимонихи Белов предложил заехать к Виктору Астафьеву, который тем летом жил неподалеку, в деревне Сибла. Виктор Петрович - в центре снимка с девочкой на руках. Cправа - жены писателей: Мария Семеновна Астафьева и Ольга Сергеевна Белова.
Фото: Из фондов музея-квартиры В. И. Белова
Я разыскал журнал и повесть прочел. Я просто проглотил ее в одночасье. Ничего более жалостливого, нежного, ласкового по отношению к гибнущей русской деревне я не читал. У меня несколько раз принималось болеть сердце, как болит оно, когда беда входит в ТВОЙ дом.
А это был именно мой дом, хотя я рос в городе, но потом, правда, судьба забросила меня в деревню, и страдания крестьянства стали для меня не чужими страданиями, а отпечатались в сердце.
Я думаю, не одно городское сердце дрогнуло при чтении "Привычного дела". Его выход стал общенациональным событием. Кто сегодня захочет вернуться к той поре, вряд ли обойдет это полное горечи и вместе с тем высоко поэтическое творение Василия Белова.
Это был рассказ об одной семье, в которой одна лошадь, одна корова, один мужик - Иван Африканыч, да и тот подрезанный войной и голодухой. Только деток в ней было много, и звал их Белов именно "детками", а "небо" - "небушком", корову Рогулю - "мамушкой", "коровушкой". "Красные солнышки поехали...", - говорит о них - уже сиротах - бабка Евстолья.
А сироты потому, что всех отняла у них смерть - маму, лошадь, корову. Дом опустел, и ушло из него нагретое ими тепло.
Я думаю, не одно городское сердце дрогнуло при чтении "Привычного дела". Выход этой повести стал общенациональным событием
Свою статью о повести Белова я назвал тогда "Тепло добра". Я не нашел другого заглавия, хотя звучало оно и не очень ловко, ибо, несмотря на холод, проникший в дом Ивана Африканыча, от повести шел теплый поток света, согревающий душу.
Ни злость, ни обиду, ни желания мщения не вызывала эта срезанная на корню жизнь. Задолго до того, как слово "Бог" разрешили писать с большой буквы, Василий Белов написал христианскую повесть, восстановивши ею родство с литературой ХIХ века.
Статью мою о ней напечатали в "Литературной газете". Позволю себе процитировать ее последние строки: "Портрет не окончен: писатель сам пишет его. Я уверен, что завтра эти черты изменятся, станут иными. Время меняет нас. Но как бы ни изменился портрет, в нем не сотрется то, что мы прочли в "Привычном деле". Эта книга останется".
Книга осталась, а автор, конечно, менялся. Да и сколько всего с той поры произошло! Рухнул не только крестьянский дом, подломились стойки и у России. Белов не мог без слез, переходящих в отчаяние, это пережить. Он замкнулся, ушел в себя. Поверив на мгновение в горбачевскую "перестройку" и став членом Верховного совета, быстро понял, что тут смена вывесок, игра перекрасившейся номенклатуры.
Он покинул Москву и окопался в Вологде, в родной Тимонихе. За его плечами было уже не одно "Привычное дело", а целая полка книг, одна прекраснее другой.
Василий Шукшин впервые приехал к Белову в Вологду в 1964 году.
Фото: Из фондов музея-квартиры В. И. Белова
Поделюсь воспоминанием. В 1992 году я работал в "Литературной газете". Близилось 60-летие Белова. Я пошел к главному редактору и сказал, что мы должны отметить эту дату. Но... 23 октября, в день рождения Василия Ивановича, в "Литературке" не появилось и заметки. Единственное, что я смог сделать - отправить Белову телеграмму, да и то не от газеты, а от своего имени.
Наши отношения с Василием Беловым были поверх быта, поверх личных привязанностей, а уж тем более дружбы. Они осуществлялись через литературу, через то, что каждый из нас писал. А жили мы так далеко друг от друга, что возможности встреч не могло быть. К тому же Василий Иванович слыл человеком суровым, малодоступным, и я не помню, чтобы он когда-либо изменил этому представлению о себе. Тем не менее вскоре после появления моей статьи о "Привычном деле" я получил от него письмо и книгу с надписью: "Игорю Золотусскому на Москву".
Через много лет судьба свела нас в Коктебеле. Мы жили в одном корпусе, но ни разу не переступали порога наших комнат. Я иногда что-то говорил о его прозе, которую высоко ценил, а он однажды с одобрением высказался о моей книге "Гоголь".
Знакомство с Беловым продолжилось в дни 60-летия Федора Абрамова. Едва мы отпраздновали юбилей, как грянуло горе. В начале мая 1983 года Федора Александровича не стало. Я полетел на самолете в Карпогоры. Белов был там же. Потом мы перебрались в Верколу, на родину Абрамова, где и состоялись похороны.
Я помню, как Володя Крупин раздавал нам кутью. Солоухин и другие говорили речи. К могиле сошлось все население Верколы. Мы стояли с Беловым рядом...
Шло время. Мы старились. И на исходе нашей общей жизни произошло событие, которое вновь свело нас с Беловым. Я тогда состоял в жюри Толстовской премии "Ясная Поляна". Самая почетная там номинация - "Современная классика".
Я предложил присудить эту премию Белову, его "Привычному делу". Меня поддержал (поскольку были возражения) Савва Ямщиков.
Белова привезли из Вологды. Он тогда уже плохо ходил, болели ноги. Сидел в одном из первых рядов и, как всегда, молча выслушивал то, что о нем говорили. На том же автомобиле отбыл в Вологду. А вскоре посланные Богом ангелы забрали его от нас.
Белов был на два года младше меня. Но ушел раньше.
Царство ему Небесное...
Классика
В начале 1980-х книга Василия Белова "Лад" стала для многих ошеломляющим открытием мира русской северной деревни, ее культуры и традиций, почти полностью истребленных в огне революций и войн.
Впервые очерки Белова о поэзии крестьянского труда и быта появились в журнале "Наш современник" в 1979 году. А в 1982 году книга-альбом "Лад" вышла в издательстве "Молодая гвардия". Эта непревзойденная и по сей день симфония текста и фотографии родилась благодаря дружбе Василия Ивановича с кинооператором и фотохудожником Анатолием Заболоцким.
В эти дни в Москве выходит в свет подготовленное Анатолием Дмитриевичем уникальное издание "Лада", дополненное новыми фотографиями.
Фото: Из фондов музея-квартиры В. И. Белова
Я разыскал журнал и повесть прочел. Я просто проглотил ее в одночасье. Ничего более жалостливого, нежного, ласкового по отношению к гибнущей русской деревне я не читал. У меня несколько раз принималось болеть сердце, как болит оно, когда беда входит в ТВОЙ дом.
А это был именно мой дом, хотя я рос в городе, но потом, правда, судьба забросила меня в деревню, и страдания крестьянства стали для меня не чужими страданиями, а отпечатались в сердце.
Я думаю, не одно городское сердце дрогнуло при чтении "Привычного дела". Его выход стал общенациональным событием. Кто сегодня захочет вернуться к той поре, вряд ли обойдет это полное горечи и вместе с тем высоко поэтическое творение Василия Белова.
Это был рассказ об одной семье, в которой одна лошадь, одна корова, один мужик - Иван Африканыч, да и тот подрезанный войной и голодухой. Только деток в ней было много, и звал их Белов именно "детками", а "небо" - "небушком", корову Рогулю - "мамушкой", "коровушкой". "Красные солнышки поехали...", - говорит о них - уже сиротах - бабка Евстолья.
А сироты потому, что всех отняла у них смерть - маму, лошадь, корову. Дом опустел, и ушло из него нагретое ими тепло.
Я думаю, не одно городское сердце дрогнуло при чтении "Привычного дела". Выход этой повести стал общенациональным событием
Свою статью о повести Белова я назвал тогда "Тепло добра". Я не нашел другого заглавия, хотя звучало оно и не очень ловко, ибо, несмотря на холод, проникший в дом Ивана Африканыча, от повести шел теплый поток света, согревающий душу.
Ни злость, ни обиду, ни желания мщения не вызывала эта срезанная на корню жизнь. Задолго до того, как слово "Бог" разрешили писать с большой буквы, Василий Белов написал христианскую повесть, восстановивши ею родство с литературой ХIХ века.
Статью мою о ней напечатали в "Литературной газете". Позволю себе процитировать ее последние строки: "Портрет не окончен: писатель сам пишет его. Я уверен, что завтра эти черты изменятся, станут иными. Время меняет нас. Но как бы ни изменился портрет, в нем не сотрется то, что мы прочли в "Привычном деле". Эта книга останется".
Книга осталась, а автор, конечно, менялся. Да и сколько всего с той поры произошло! Рухнул не только крестьянский дом, подломились стойки и у России. Белов не мог без слез, переходящих в отчаяние, это пережить. Он замкнулся, ушел в себя. Поверив на мгновение в горбачевскую "перестройку" и став членом Верховного совета, быстро понял, что тут смена вывесок, игра перекрасившейся номенклатуры.
Он покинул Москву и окопался в Вологде, в родной Тимонихе. За его плечами было уже не одно "Привычное дело", а целая полка книг, одна прекраснее другой.
Василий Шукшин впервые приехал к Белову в Вологду в 1964 году.
Фото: Из фондов музея-квартиры В. И. Белова
Поделюсь воспоминанием. В 1992 году я работал в "Литературной газете". Близилось 60-летие Белова. Я пошел к главному редактору и сказал, что мы должны отметить эту дату. Но... 23 октября, в день рождения Василия Ивановича, в "Литературке" не появилось и заметки. Единственное, что я смог сделать - отправить Белову телеграмму, да и то не от газеты, а от своего имени.
Наши отношения с Василием Беловым были поверх быта, поверх личных привязанностей, а уж тем более дружбы. Они осуществлялись через литературу, через то, что каждый из нас писал. А жили мы так далеко друг от друга, что возможности встреч не могло быть. К тому же Василий Иванович слыл человеком суровым, малодоступным, и я не помню, чтобы он когда-либо изменил этому представлению о себе. Тем не менее вскоре после появления моей статьи о "Привычном деле" я получил от него письмо и книгу с надписью: "Игорю Золотусскому на Москву".
Через много лет судьба свела нас в Коктебеле. Мы жили в одном корпусе, но ни разу не переступали порога наших комнат. Я иногда что-то говорил о его прозе, которую высоко ценил, а он однажды с одобрением высказался о моей книге "Гоголь".
Знакомство с Беловым продолжилось в дни 60-летия Федора Абрамова. Едва мы отпраздновали юбилей, как грянуло горе. В начале мая 1983 года Федора Александровича не стало. Я полетел на самолете в Карпогоры. Белов был там же. Потом мы перебрались в Верколу, на родину Абрамова, где и состоялись похороны.
Я помню, как Володя Крупин раздавал нам кутью. Солоухин и другие говорили речи. К могиле сошлось все население Верколы. Мы стояли с Беловым рядом...
Шло время. Мы старились. И на исходе нашей общей жизни произошло событие, которое вновь свело нас с Беловым. Я тогда состоял в жюри Толстовской премии "Ясная Поляна". Самая почетная там номинация - "Современная классика".
Я предложил присудить эту премию Белову, его "Привычному делу". Меня поддержал (поскольку были возражения) Савва Ямщиков.
Белова привезли из Вологды. Он тогда уже плохо ходил, болели ноги. Сидел в одном из первых рядов и, как всегда, молча выслушивал то, что о нем говорили. На том же автомобиле отбыл в Вологду. А вскоре посланные Богом ангелы забрали его от нас.
Белов был на два года младше меня. Но ушел раньше.
Царство ему Небесное...
Классика
В начале 1980-х книга Василия Белова "Лад" стала для многих ошеломляющим открытием мира русской северной деревни, ее культуры и традиций, почти полностью истребленных в огне революций и войн.
Впервые очерки Белова о поэзии крестьянского труда и быта появились в журнале "Наш современник" в 1979 году. А в 1982 году книга-альбом "Лад" вышла в издательстве "Молодая гвардия". Эта непревзойденная и по сей день симфония текста и фотографии родилась благодаря дружбе Василия Ивановича с кинооператором и фотохудожником Анатолием Заболоцким.
В эти дни в Москве выходит в свет подготовленное Анатолием Дмитриевичем уникальное издание "Лада", дополненное новыми фотографиями.