Драматург Михаил Шатров: поиски большевистского Грааля и строительство культурно-делового центра

Экономическая теория марксизма в ее массовом российском изводе превратилась в учение о грядущем земном рае, который надо завоевать кровью.

Этого религиозного пафоса разрушения и пересоздания мира заново в пьесах Шатрова нет.


В начале апреля появился на свет известнейший советский драматург, автор многих посвященных революции и Ленину пьес, писавший и о советской молодежи. Звали драматурга Михаил Филиппович Шатров, представить его произведения на современной сцене невозможно. При этом автором он был мастеровитым, умелым, превосходно чувствовал театр и не просто играл в слова и выстраивал сюжеты, а, в меру своего разумения, искал сакральную для советского времени Истину.

Время стало другим, эта истина больше никому не нужна. На склоне лет Шатров удачно инвестировал свою известность и связи в крупный бизнес-проект, завершение его творческого и жизненного пути оказалось символичным. Но тут есть одно противоречие. В России последних лет часто и на все лады склоняли слово «революция»: одни ее ждали, другие проклинали, а драматург много и в общем хорошо о ней писавший, не востребован и не интересен.

Здесь что-то не так, и об этом стоит подумать.

Михаил Шатров родился в 1932 году, девяносто лет назад. На самом деле его фамилия — Маршак, и он приходился дальним родственником замечательному детскому писателю. Литератор с таким именем мог быть только один — отсюда и псевдоним. Подрастал он во время раннего сталинизма, взрослел во времена позднего, революция опалила и его семью. Отец Шатрова был репрессирован и расстрелян. Его тетя, сестра отца, дважды выходила замуж — в первый раз за руководителя Коминтерна Осипа Пятницкого, во второй — за председателя Совета Народных Комиссаров, преемника Ленина, Алексея Рыкова. Обоих ее мужей расстреляли. Тетушка драматурга была довольно видным ответственным работником и закончила свой век так же, как и ее мужья. У Шатрова были личные причины ворошить архивы, пытаясь найти священный большевистский Грааль: он возвращал смысл собственной семейной истории.

Но куда важнее оказалось другое. Ленинизм был светской религией советского государства, к шестидесятым, а тем более к восьмидесятым годам она выдохлась, утратила свой внутренний пафос, стала формальной. Шатров пытался вернуть ей жизнь. Его останавливали партийные чинуши, высокопоставленные начетчики, считавшие, что форма успешно заменяет содержание и ничего другого не надо. Неравнодушные люди думали иначе: пришедший к власти Горбачев начал перестраивать СССР, руководствуясь статьями Ленина. Из этого, разумеется, не могло выйти ничего, кроме катастрофы. Но для того, чтобы это понять, надо было ее пережить.

Время девальвировало пьесы Шатрова еще при его жизни. На премьере «Большевиков» в «Современнике», в 1967-м, когда в финале актеры пели «Интернационал», зал вставал. Спектакль жил долго, и позже о необходимости слиться со сценой в едином порыве напоминали капельдинеры. Его историко-революционные пьесы окончательно ушли в прошлое, когда стало ясно, что у Ленина не стоит искать ответов на вопросы, которые важны сегодня, — они наверняка будут неверными. Тем не менее Шатров не потерялся в новом времени. В поздней биографии драматурга важную роль, наверное, сыграло то, что его однокурсником был московский вице-мэр Ресин. Возможно, этому мы обязаны тем, что панораму центра Москвы украсил культурно-деловой центр «Красные холмы»: Шатров был президентом и председателем совета директоров управлявшего им ЗАО.

Его Ленин и его большевики нынче не актуальны по интересно описанной современными историками причине. Русские политические движения рубежа XIX-XX веков по сути дела представляли собой квазирелигиозные секты. Каждая из них собиралась не переустроить страну, изменив ее к лучшему, а до основания разрушить существующий мир и создать на его обломках царство справедливости. Ради примеров стоит внимательно перечитать близкого к Ленину и социал-демократам Горького, — хотя бы его «Песню о Буревестнике»:

«В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.

Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!»

Чайки, гагары и глупый пингвин — обыватели, которые не вызывали у воинов-революционеров ничего, кроме презрения. Когда грянула буря им действительно пришлось плохо. А для Буревестника и таких, как он, революция — радость. Об этом отлично написал Маяковский:

...С этого знамени,

с каждой складки

снова

живой

взывает Ленин:

— Пролетарии,

стройтесь

к последней схватке!

Рабы,

разгибайте

спины и колени!

Армия пролетариев

встань стройна!

Да здравствует революция,

радостная и скорая!

Это —

единственная

великая война

из всех,

какие знала история.

Экономическая теория марксизма в ее массовом российском изводе превратилась в учение о всемирном упадке и искуплении, о грядущем земном рае, который надо завоевать кровью. В революцию и Гражданскую войну оно повело за собой миллионы людей. Этого религиозного пафоса разрушения и пересоздания мира заново в пьесах Шатрова нет. Он не человек революции, а типичный литературный буржуа брежневского времени. Поэтому Шатров искал оправданий и объяснений жестокостям и перегибам революционной эпохи. Для нее же самой все это было не чудовищными эксцессами, а естественным следствием великой перековки, результатом которой должен был стать новый мир и новый, счастливый и свободный человек. В очень приземленном и опошленном виде это передает любимая Сталиным пословица: «Лес рубят — щепки летят».

Поэтому звучавшие в последние годы разговоры о революции, призывали ли ее, или же проклинали, были абсолютно беспочвенны. Данко с вырванным из собственной груди пылающим сердцем, реющий над бурным морем Буревестник и выкованные из стали, безжалостные к себе и другим люди времен революций 1905 и 1917 годов, Гражданской войны и становления СССР для нашего времени нехарактерны.

Нет пылающего сердца — большой идеи, в которую верят, как первые христиане верили Христу и его апостолам. Нет яростного стремления разрушить старую жизнь полностью, до основания. Нет и безжалостности, готовности пожертвовать всем — и собой, и другими. Речь, так или иначе, идет об умеренном прогрессе в рамках закона, что чрезвычайно напоминает фейковую, потешную политическую партию, которую еще до Первой мировой создал будущий отец бравого солдата Швейка, хулиган и фрик Ярослав Гашек.

Революционеры остались в прошлом, с нами чайки, гагары и пингвин — и мы такие же, как они. Поэтому революции не будет.

Автор
Алексей ФИЛИППОВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе