Фото: «Протамбов.ру»
— Как ты представлял себе писательский труд до того, как занялся им, и каким он оказался на самом деле?
— Я буквально недавно вспомнил, с чего всё началось. Года четыре, наверное, мне было и мне приснилась во сне книжка: свежеизданная, красивая, солидная, довольно увесистая и… с моим именем на обложке. В школе, как только научился писать, я купил толстую общую тетрадь, отмахнул первый лист и фломастером обозначил: «Произведения Алёши». Первое произведение было, как мне недавно остроумно заметили, «чистый Хармс» (в детстве я его не знал): «Кот на лавочке лежал, ёк возлЕ него дрожал». Тут показательно и деревенское «возлЕ», которое читается как «во зле», и ёк: скорее всего, имелся в виду йог, но, как известно, в просторечии в ходу татарское «ёк» в значении отсутствия чего-нибудь, «нет».
В последующие годы я исписал тетрадок тридцать таких. И «произведения» были уже в основном в прозе, но всё про котов. Главные герои – Мява и Мурзик, закадычные друзья-котята. Лет в 16 только появились первые тексты про людей. Кстати, первый, наверно, такой рассказ опубликован, кажется, в прошлом году в журнале «Дружба народов» с изменённым на тривиальное «Уроки русского» названием, с такого же свойства подзаголовком и небольшими сокращениями.
— Что ты мог бы рассказать о только что вышедшей своей книжке? Это же тоже 1993 год?
— На обложке - «Настоящая любовь», под ней - две повести: «Настоящая любовь/Грязная морковь» и «Russian Disneyland». И правда, как-то «в тренде» очутилось – нынче критики звонят о массовых писательских рефлексиях событий 30-летней давности (правда, мою книжку не называют). Действие происходит в тамбовской глубинке, в деревне, школьники самовольно захватывают школу (это вам не Белый дом какой-то!) и… Мало того, костяк обеих повестей (или романов, по определению автора послесловия Евгения Попова) и написан в 1993-94 и 1997 годах. Потом, конечно, что-то слегка переделано, в 2008-м, но по сути это можно было публиковать лет 15 назад.
— Как прошли эти 15 лет, можно к первому вопросу вернуться?
— Конечно, таких перипетий в писательской деятельности я не представлял в мечтательные 12-17 лет, да и в 19-21 отчасти тоже. Поначалу, понятное дело, казалось, что главное только написать гениальный текст, вдохновенный и, наверняка, мало на что похожий, и переправить его куда-то туда, в зазеркалье, где живут нормальные люди – вот они-то оценят, а там уж можно и писателем заделаться, судящим-рядящим обо всём «сверхА» - свысока.
Конечно, есть примеры и таких случаев. Но мне повезло в другом смысле: я понял, что работать нужно очень много и постоянно. Это тяжёлый труд, физический и психический. И это, простите за высоту штиля, особая жизненная позиция, специфический образ антропоморфного бытования. В нашем обществе он практически никем и ничем не предусмотрен. Отсюда перманентный конфликт с социумом (как бы «по умолчанию»), а также самые ординарные (но и самые болезненные) конфликты с близкими людьми, отчего почти каждый день приходится думать о физическом выживании. Талант даётся от Бога, при халатном отношении он просто уйдёт и всё.
Так, например, с 16 лет я начал писать стихи. И написал их немало, пройдя несколько этапов творческой эволюции. В Тамбове я показал молодёжи, что стихи могут быть не привычной квадратной схемой «розы/морозы», с возвышенно-слюнявым придыханием, и даже не то же самое с дурацкими реминисценциями из Библии и мифологии, но чем-то забойным, драйвовым, «чистым», предельно экзистенциальным и экспериментальным, не хуже рок-музыки. Конечно, и у Сергея Бирюкова мы многому научились (вот кому надо давать премию в номинации «Нонконформизм-судьба»!) - так сказать, авангардная прививка, но мы как-то, «Общество Зрелища», пошли дальше, докатившись, как написали в аналитической статье о нас, до пародирования самоё авангардизма. Но году в 2007-м я бросил писать стихи - «чтобы не повторяться». Интеллектуально, конечно, их можно сделать более изысканными, но по мне в поэзии суть не в интеллекте и культуре, а в порыве, может даже, в прозрении. В результате поэтическое видение покинуло меня. И сейчас я слабо представляю, как это взять и ни с того ни с сего написать стих.
— В чем ты видишь свою миссию как «непопсового литератора»? Что побуждает тебя не гнать тексты на потребу публике, а стараться создавать что-то особое, из разряда «не для всех»?
— У меня никогда не было в мыслях создавать что-то нарочито «не для всех». Это просто штамп восприятия. На нём, к сожалению, некоторые литераторы паразитируют.
Как правило, мне, можно сказать, произведение приходит в голову сразу целиком. Набоков об этом писал. Посему моя задача чисто прикладная – максимально точно перенести пришедшее на бумагу. При этом естественно, что это не фотография какая-то, а, так сказать, шитьё мельчайшем бисером, мозаика, причём «живая мозаика», живая система, подвижный калейдоскоп, такое кино… При большом напряжении сил подобный перенос удаётся процентов на 70-80. Поэтому «попсово» и «непопсово» тут категории не очень участвуют, не до них.
Но потом, в оставшиеся несколько процентов, всё же задумаешься и о читателе. И тут даже весы, как не парадоксально, склоняются в сторону «попсово». Раз уж взялся за гуж (коль не нужен читатель и на него и всех критиков плевать, зачем вообще тогда записываешь текст?!.), то нужно и читающему слегка потрафить. Литература, мне кажется, в первую очередь должна быть интересной, увлекательной. Хотя приёмы, конечно, разные, у некоторых – своеобычные. А то, что мне советуют, что, дескать, с первых прям строк должна быть завязка сюжетная, цепляющая любого читателя, какой-то нарочитый суперконфликт, я всё равно не могу соблюсти и не стараюсь. Мало ли, что «у всех так сейчас принято». Читателя до такой мягкотелости сим довели, что он только сделанную, просчитанную халтуру и может читать.
Единственное, что я могу немного урезонить, это язык, так называемый «диалект «ОЗ», где можно, заменить общедоступным, сделать сноски, постараться мата поменьше… И так, говорят, едва не все мои проблемы как литератора - от стиля. Но тут тоже не прополка тупая, а надо найти тонкий баланс.
— В чем, на твой взгляд, состоит основная задача писателя? К чему он должен стремиться, а чего избегать?
— На мой взгляд, писатель должен быть влиятельным. Иначе игра не стоит свеч. Но влиятельность писателя - это не влиятельность (рейтинг, узнаваемость, популярность, богатство и т.п.) политика, телешоумена или гуру-йога. В наши времена это практически невозможно… но – нужно.
Литература, искусство вообще, позволяет делать то, что нельзя сделать, создать, выразить иными средствами. Это не информация (журналистика и компьютерщики), не идеи и идеология (философия и политика), не шоу и не производство, и тем более не деньги и всё связанное с их зарабатыванием. Это всё вместе (даже деньги тут неизбежно задействованы, но как бы «по модулю», вспомним Достоевского), модель жизни, модель мира, его осознание и освоение человеком, отражение в слове, подражание – пардон за ряд банальных определений - в творчестве нашему Творцу. Это как бы единственный взгляд человечества на себя со стороны. Вот такого непонятного рода влиятельность.
Но на самом деле обычный писатель-профи вне интервью не склонен к таким витийствованиям. Он просто делает текст, как создают табуретку какую-то, старается сделать её получше и покрепче, с заботой о читателе (сидетеле) или с презрением к нему, и в конце концов, всё же продать (если не получится – хоть отдать), чтобы на ней всё же сидели. Без табурета можно лишь стоять, что человеку накладно.
Я три года писал третий роман «Снюсть жрёт брют». Писал плотно, нигде не работал, по 8-9 часов в день (вернее, в ночь) давал стране угля. И я отлично понимаю, как звучит название, а когда его повторяли по телефону работники издательств и журналов, невольная усмешка проскакивала. (Хотя недавно одна довольно юная читательница, правда, профессиональный литератор, заметила: название просто гипнотизирует. Всё же, если люди могут, умеют читать, главное – прочитать!)
Мне тогда не удалось опубликовать роман, да я и не особенно с этим носился, понимая сложность, почти невозможность задачи, и дальше я ещё два года его переделывал. Сделал всё, что мог, для пресловутой «адекватности восприятия», «читабельности» и т.д. Теперь понимаю, что текст всё же стал лучше (появились даже варианты названия – «Снюсть, Анютинка и алкосвятые» или даже просто «Алкосвятые»), дальше совершенствовать (и «урезоневать»!) невозможно, нужно публиковать. Там нет никакой сиюминутности, но мне кажется, что книга нужна именно сейчас. И в тоже время я понимаю, что этот мой новый роман выйдет разве что на Марсе или на Венере - лет так через двадцать! По отзывам тех немногих, кто читал (это не только два-три моих друга - Валерий Попов, например, читал первых две части), книга сия всё равно мало на что похожа, никуда не вписывается. (Вписанность хоть куда – для нынешнего писателя уже полдела. Я ни в каких партиях и тусовках не участвую.) Всегда есть надежда на некое чудо. Но на уступки редакторам и издателям я не пойду, разве что в самых мелочах. Писать мне, как правило, нелегко (в том числе из-за бытовых условий), и я не так легко берусь за новый текст. Единственное оправдание, когда понимаю, что если я этого не напишу, такого никто не напишет.
— Можно ли прокормиться изданием книг или литература сейчас мало востребована?
— Есть десятка два писателей (и мы их всех знаем по именам), которые живут литературными заработками, и живут неплохо. Есть ещё несколько десятков, которые тоже что-то получают за свой труд. В остальном, с остальными, ситуация с каждым годом ухудшается. Читать, естественно, в компьтерную эпоху стали меньше, изменилось и само чтение (да кстати, и письмо и т.д.). В образовании - по сравнению с советской системой - полный «отлив». И наступают, как ни странно, именно на чтение, на литературу, а всего более на художественную (уж про так называемый статус писателя и говорить не приходится). Меняется её количество и качество, она всеми доступными государству и обществу способами выхолащивается. Нынешние тинэйджеры, мало того, что им «темы и идеи» классической литературы не близки, просто в буквальном смысле не понимают обычных русских слов. И не хотят понимать, а помочь им в этом некому, разве только современным писателям.
Но современные современным рознь: в ходу и почёте такие же «свои» - «сетевые», простые, пишущие на новоязе, какие-то полукомиксы; что-то серьёзное, синтез, даже сатира обычная, сильно развитая в Советском Союзе, крайне трудно воспринимается.
Сам я тоже мало читал в школе, да и в универе, честно говоря, тоже: было неинтересно, не до этого. Во-первых, мы, конечно, больше практикой (искусства) занимались, так сказать производством, а не потреблением. А во-вторых, вполне даже естественно, что «Война и мир», «Анна Каренина», «Обломов» и «Преступление и наказание» в 15-16 лет - это перебор. Да и от системы образования есть отторжение.
Но у меня вот не появилось отторжение от самой классики, от её ценностей и языка: я сейчас, допустим, её читаю и перечитываю. О'Фролов (однокурсник и соратник Шепелёва по «ОЗ». – А.В.) тоже давно перечёл все книжки, которые пылились у него дома. Если б мы так поступали во время учёбы, были бы отличниками. Наши же фамилии вывешивались на отчисление после каждой сессии! Никто нас не то что интеллектуалами не считал, а вообще… Но самое интересное, что мы сами не считали себя таковыми, исповедовали некую нигилистическую антикультурность, и по отношению к таковым вели себя весьма агрессивно. А теперь понимаем, что, как ни крути, мы, хоть и от сохи изначально, всё же интеллектуалы, а то даже и интеллигенты. По крайней мере, разделяем вышеописанную озабоченность, понимаем, что язык, и не в последнюю очередь язык русской литературы (действительно великой!), это почти единственное, что объединяет всех живущих на клочке разграфлённой бумаги с надписью «Россия».
Авторские права практически не соблюдаются, и сам подход к ним консервативный, во многом неправильный. Александр Архангельский дельные вещи предлагает, что продаваться должны не книги как «объект», не право на скачивание даже, а «право на чтение» во всех форматах. Электронным издательствам пора вырваться из связки с обычными, не повторять их ассортимент, но в то же время редактировать тексты (а не выкладывать «как есть», неряшливо оформленные), ну и платить авторские гонорары и роялти.
А тех, кто говорит, что для них писательство – хобби, я не приемлю. Это профанация. Для меня «хобби» - это всё остальное.
— Если бы ты начинал свой творческий путь сначала, каких бы ошибок ты мог избежать, а какими упущенными шансами воспользоваться?
— Я считаю, я всё сделал, как нужно. Те минимальные шансы, которые были, я и так использовал, можно сказать отработал. И отработал сверх нормы. Современному писателю, особливо непопсовому, трудиться вообще приходится как шахтёру. Кому-то может везти, у кого-то есть знакомые и т.д. А так писатель уж должен быть и жнец, и швец и на всём-всём-всём игрец. Сейчас мало только писать хорошие художественные тексты. Ничтожно мало. Нужно и хорошо говорить, выступать, и адекватно общаться и переписываться, и, как говорят, уметь навязывать себя, и в тоже время быть терпеливым и скромным, и профессию иметь, дающую средства на жизнь, и биографию замечательную, и учёную степень желательно, и писать всякую публицистику и прочую дребедень. Давать интервью интересные… Короче, нечто вроде циркового артиста, канатного плясуна, владеющего ещё и смежными жанрами.
Единственное, чего я не знал, сразу не понимал, что в литературных кругах, по сути, такая же инерция ко всему новому и необычному, как и везде в обществе. Кругом кричат и пишут, что нужно новое – новые герои, темы, решения, новый язык, – а это лишь слова. Когда приносишь тексты в издательство (а тем более в журнал), тебе отвечают: «Это слишком для нас круто». И эта фраза двусмысленная, если не трёх и более. Ведь сейчас в принципе печатается всё, что более-менее хорошо - «на уровне», «адекватно» - написано. То есть, если ты уже небезызвестный сочинитель, имеешь пяток книг (толстых, что, по-моему, не так уж маловажно, опубликованных в центральных издательствах), а тебе указывают на порог (в вежливой, эвфемистической форме), то на тебя, получается, как бы падает подозрение в профнепригодности, а на тех, кто тебя печатал до этого, что они тоже дилетанты, а ещё проще – твои друзья и родственники (пусть они и живут в разбросе до пары тысяч км и друг другу далеко не друзья).
Хотя, работников печатной индустрии тоже можно понять: их задача упаковать и продать. Только причём тут тогда новаторство, своеобразие и т.д.?
Ещё тогда не было Интернета, соцсетей и т.д. Многие бы проблемы можно было б решить в два счёта (в два клика!). И долго его вообще у меня не было, поэтому что-то, может, и упущено. К примеру, меня разыскивал какой-то режиссёр или сценарист, чтоб экранизировать первый роман «Echo». Когда я это увидел, прошло лет 6 уже.
Но сейчас я Интернетом недоволен, считаю, что он на 80-90 % только вред приносит. Меня нет в соцсетях, и это принципиально. На сайте нашей группы, на главной странице, написано: «No FB. No VK», нет твиттера, нет форума и т.д. Хотя уже фантазируют, что в году в 2030-м индивид, не имеющий аккаунта в соцсетях (или пару недель его не поддерживающий), будет автоматически признан душевнобольным. Что ж, не удивлюсь.
— Что бы ты посоветовал пишущей молодежи? Стоит ли бодаться с системой ради издания книги небольшим тиражом, или, может, ну ее, эту литературу, лучше идти в более оплачиваемые отрасли?
— Я уже расписал ситуацию довольно красочно: что Пушкину, или Гоголю с Достоевским (а особливо Толстому с Тургеневым) было в своё время куда проще. Но эти имена сияют, в какой иронический контекст их не поставь… Конечно, сейчас сияют, в школе портреты висят, а в жизни всё куда сложнее…
Я не могу давать советы «начинающим», тем более глупо давать советы универсальные. Всё у всех по-разному. Писатель пишет потому, что не может не писать. Расхожая фраза, но по сути верная.
Просто писать и быть читаемым, публиковаться – тоже, все знают, разные вещи. Писать в стол тяжело. Тут нужен характер, закалка. Но сейчас публиковаться легко (хотя во многом это самопубликаторство и субкультуры всякие – тот же стол), тут другой соблазн и вызов, можно обмануться и свой талант прозевать, можно обломаться круче, чем в эпоху тотальной цензуры.
Можно напечататься и массовым тиражом, и даже денег за это прилично получить, но это жанровая литература. Последняя – тоже нужная вещь, не надо только её превращать в ширпотреб. Единственное, что нужно молодому литератору (а иногда вдруг и немолодому!) – это всего лишь осознать, осознавать, что он делает. Допустим, «я копирую такого-то», «я пишу жанровую литературу», «я превращаю в ширпотреб» - отлично. Не надо путаться и других путать.
А что такое «бодаться» я не понимаю: кругом, посмотришь, одни «бодуны», при этом все преспокойно работают по обслуживанию системы, в результате вокруг полный бодун.
— Расскажи подробно о своем творческом объединении. В каком оно сейчас пребывает состоянии?
— «Общество Зрелища» существует с 1997 года. О нём многое описано в Интернете, например, подробно на нашем новом авторизованном сайте.
Этот год для «ОЗ» как рок-группы ознаменован выходом альбома на CD-носителе. Выпустил его независимый лейбл «Выргород», всем известный (тут выходили и выходят «Гражданская оборона», Янка, «Чёрный Лукич», «Коммунизм» и т.д.). Раньше мы распространялись на компакт-кассетах (сами переписывали), тексты в распечатках, а позже уже и в Сети. Мы бы и сейчас, конечно, выпустили на кассетах, но это уж совсем «не формат»…
Да и на дисках уже прошлый век – так, чтобы было… У самих у нас, людей 90-х, когда и появился бум-бокс, дисков было всего штук пять. Стоили они как-то дорого. Ну, и плюс мы всегда были настолько небогаты, что из еды покупали только хлеб, чай и курево, а остальное уходило «на вино». Хотя, какими бы мы ни были приверженцами спиртного, меломания тоже была насущнейшей потребностью организма: раз в две недели мы с О’Фроловым покупали по кассете в ларьке «у ковров»! (Культовый, можно сказать, ларец на тамбовском центральном рынке – вокруг там были разложены и развешены разнообразнейшие ковры на продажу, – именно тут был изрядный ассортимент зарубежной музыки).
На этом альбоме, «А бензин – низ неба» мы попытались достичь синтеза серьёза и пресловутого уже наверно нашего «дебилизма». На обложке написано «Apocaliptic debilizm». Такое описание жанра. Ну, или проще пишут «авангард» (или «поставангард», или даже «арьергард»). Упрощённо говоря, по музыке это эклектика, а по смыслу в основном пародия.
Но нам важно, чтобы слушалось нескучно, всякие нойзовые замуты-загрузы, когда всю композицию – минут на 20! – что-то фонит, скрипит и шерустит, мы не жалуем. Сие есть обычная халява и понты. Мы всё же за гуманистичное искусство, хотя уже и в самой крайней его степени и стадии – «радикального радикализма».
Помимо альбома там ещё в бонусах анти-аудиоспектакль по собственному произведению: «Анти-антисептин, День Моркови и другие приключения «святых от Алкоголизма Ундиния и Максимия». Такая дебилистическая антиутопия о том, как друзья-алкоголики попадают в антимир, а потом обратно. Но это слушать нужно.
Второй клип снимаем в Москве, презабавный. Диск продаётся, на него вышло несколько рецензий в уцелевшей музпрессе (rockcor.ru, sky24.ru). Презентация пластинки и новой книжки прошла в Анапе, книжки в «Библио-Глобусе», выступали в Липках, только что прошло выступление с аудиоспектаклем, песнями и плясками (занаменитые «барахтания») в Тамбове (в городе, где «ОЗ» и возникло). Как ни странно, публике нравится, ведь посыл-то всё же у нас к добру. Во всех текстах, описывая «ОЗ», говорят об методе «антикатарсиса»: «чтоб зрителю стало стыдно, за то, что мы представляем». Но это только один из наших методов. Нам бы, если б не бедность, инструменты и базу, мы бы такое сбацали!..
Пока главное, что О’Фролов, который заявлял, что не покинет пределы своей кухни, всё же их покинул. В основном мы на записях развиваемся, концертов, «явлений», у нас крайне мало.
Что ещё? Начат новый альбом с рабочим названием «Мява с Мурзиком – друзья», но покамест некогда им заниматься. Хотя хочется именно творчеством.
— За спектакль ваше объединение как раз получило премию «Нонконформизм-2013». Что за история? – не стали конформистами?
— Нет, я не думаю, что «получать премию за нонконформизм – это само по себе уже конформизм». Особенно в данном случае. Конечно, мы были удивлены выбором жюри… И не только мы… В этом году в «Независимой газете» впервые пропечатали имена лауреатов до церемонии награждения – и тут почти все финалисты выказали себя. Обычно они, в надежде, что именно они станут «лоурятами», вдаются на сцене в высокий пафос, что такое нонконформизм… А тут принялись голосить, что получать подобные награды и вообще как-то западло. Кто-то даже диплом финалиста (застекленный) саданул об пол. Чувствовалось, что многие были недовольны, в прессе событие практически не освещалось. Какое-то «ОЗ», видите ли, откуда-то вылезло. Из тамбовских чернозёмов.
Бедней людей, чем мы с ОФ, я мало видел. Разве токо бомжей на помойке. У него компьютер - для музыки, у меня ноутбук за 12 тыс. рупей – для текстов. Ещё у меня есть телевизор, купленный за 5 тыщ, а теперь его пытался продать за одну, но безуспешно. Больше собственности никакой; одежда, еда – слава Богу! Я сменил 17 квартир, ОФ в деревне сейчас живёт. Ну, получили мы по 15 тыс. руб.: О’Фролову я наушники купил профессиональные (каковые в тамбовской области не достать), а себе - вообще ничего… поскольку сейчас в Москве обретаюсь. А тут какие-то инсинуации прописывают, что «моднючий прозаик», псевдореволюционер , и что истаскался, дескать, А. Шепелёв по гламурным приёмам. Смешно, право дело.
По сравнению с большинством коллег по перу, бытие у меня совсем иное. Я, например, за границей никогда не был вообще. Предыдущее интервью на «Часкоре» называлось «Нашему поколению не повезло» - название автор дал, я от лица «поколения» не склонен глашатайствовать (к проповеди, к исповеди – понимая, что это «моветон», запрещённые приёмы в нынешней словесности - да, но это от своего лица!). Но главное тут потерялся контекст, что многим как раз из нашего поколения наоборот зело повезло – тем у кого «крутые родаки», друзья, связи, тем, кого придвинули к кормушке, и кто ничтоже сумняше расширил на неё всю всё рыльце.
И плюс это, наверное, единственная премия, которая нам более-менее подходит. Другой вряд ли удостоимся.
— О творческие планах задать вопрос?
— Как раз про житьё в столице хочу написать, е.б.ж. Книжку (нон-фикшн такой, серию очерков) «Записки московского дауншифтера». Главное, чтоб роман опять не получился.
Андрей Соколов
CHASKOR.RU