ПРОТИВНАЯ ЖИЗНЬ
Многие из них, обладавшие даром прозорливости, в разное время сделали исполнившиеся затем предсказания. Прежде всего - о судьбе Николая II и царской семьи. О судьбе советской власти и церкви, о будущем России. Но в большинстве случаев дар их духовный был направлен на помощь ближним, простым людям. Они советовали, как правильно выбрать на базаре лошадь или корову. Помогали в выборе невест и женихов, исцеляли от болезней. А раскулачивания, ссылки, без вести пропавшие сыновья и мужья на фронтах? И опять, чтобы узнать их судьбу, многострадальные женщины шли к своим старицам и провидицам. Они стали руководителями, «окормителями», как их еще называют, в бурном море житейском, волны которого и нас продолжают кидать из стороны в сторону.
Помню, как о таких женщинах рассказывала мне жительница Мышкина Валентина Васильевна Шаронова. Веру в Бога она ставила во главу угла. И сама она, и ее мать за свою долгую жизнь не раз обращались за советом к старицам.
У матери ее, которую в те далекие годы в деревне Верхние Плостки, что стоит на правом  берегу Волги, все называли еще просто Верунькой, был ухажер, тоже местный. Стал поговаривать о свадьбе. И вот подруги отправились в Рыбное Поречье, что под Рыбинском, к старице, чтобы узнать, стоит ли Веруньке вступать в брак со своим односельчанином. Нет, отсоветовала старица, судьба ее на летнем восходе солнца, а жизнь у нее будет самая противная, проживет она с будущим мужем до 80 лет. Родятся у нее пятеро детей, а у гроба будет стоять только один.
Подруги все это передали Веруньке. Она, чтобы избежать противной жизни, сначала вообще передумала выходить замуж. И вдруг к ней посватался солидный человек, плотник из Костромы: как раз выходило, что он - с летнего восхода солнца. Тогда Верунька убежала в лес. Потом пряталась в риге, но ее поймали, связали вожжами и выдали замуж силой. Родителей ослушаться она не посмела. Семейная жизнь действительно выдалась нелегкой, потому что муж часто отлучался на плотницкий промысел и верность жене не хранил. И вот исполнилось матери 80 лет, срок, предсказанный в Поречье, и стала она готовиться к своему последнему часу. Заказала себе у портнихи все смертное. Тогда жили уже в Мышкине, сходила к кладбищенскому сторожу, поставила ему четвертинку, чтобы место облюбованное отвел.
Но смерть в тот год взяла не ее, а мужа, и тогда она догадалась, что подружки поняли пророчества старицы неправильно. Ведь было же сказано: «Ты проживешь с ним до 80 лет». Так и вышло. А сама она умерла лишь в 93 года, и у гроба ее действительно стояла одна дочка, Валентина Васильевна. Никто из других четверых детей не дожил до похорон матери, сыновья ее погибли еще в войну.
ПРЕДСКАЗАНИЕ АПОСТОЛА
На окраине Мышкинского района у дикого клюквенного болота стоит деревня Морское. Не без волнения подходил я к бревенчатой ветхой избушке - здесь жила 95-летняя старица Мария Ивановна Сальникова.
За мутноватым стеклом появилась старушка в черном платке. Лицо приветливое. Это Елизавета Алексеевна Козлова - жили божьи люди вместе. Старица слепая, она вышла из своего закутка тоже в черном платке, и я увидел, что глаза у нее незрячие, как две мутные чечевицы, но веселые. 
- Дай-ка, я на тебя погляжу, - врастяжку проговорила она. - А, вот теперь вижу.
Тогда повысили пенсию, но обе старушки отказались от нее, объяснив, что у них все есть, а брать больше - грех. Марию в церковь впервые мать привела в четыре года. С тех пор она не переставала благодарить Бога. В том числе и за то, что сидела в лагерях: Бог дал это наказание, сказала она, чтобы искупить грехи. Мясо она перестала есть с восемнадцати лет, то есть с 1916 года. Мать ей говорила, что «за крест все мы будем страдать».
Вместе с матерью они укрывали гонимых священников. Один из них еще до войны пророчествовал, что наступит время, когда в России монастыри и храмы снова будут открываться. Но это будет короткое время. Когда их с матерью арестовали, Мария, не ссылаясь на священника, пересказала такое предсказание следователю, и за него ей дали десять лет.
Голосок ее устоялся и тек одним ручейком. Я молчал: такого удивительного, распевного склада речи я еще не слыхивал. Вдруг она перешла на речитатив, и рассказ зазвучал как старинная былина:
- И посадили меня в тюрьму, а в тюрьме, там было тесно, и спать места не было. А была только так отгорожена, - изобразила она заборчик рукой, - уборная. И у этой загородки стояла я двенадцать дней, а на тринадцатый приснился мне сон. Идет старичок седой. По белому подризнику я узнала, что это апостол Петр. И говорит мне: «О чем ты, девочка, плачешь?» Я ему отвечаю: «Боюсь, что умру в тюрьме!» «Об этом плакать не надо, в тюрьме ничего нет плохого. Все апостолы в тюрьме сидели. В тюрьме перед распятием сидел сам Иисус Христос. И ты не умрешь - из тюрьмы выйдешь и будешь жить долго». Так и вышло: все умерли, а я, самая грешная, все живу! - закончила она уже будничным голосом.
Но народ в тех, вокруг села Богородского, деревнях считал ее святой. Содержали этих двух сельских жительниц всем миром. Одна доярка-пенсионерка так и сказала: «У нас вся жизнь на них держится». Мария Сальникова, видимо, последняя старица в Мышкинском районе, умерла в конце девяностых, но спетый рассказ ее не забывается. И я понял, что это уцелевший  образец тех народных песен и духовных стихов, что складывались еще в Древней Руси. 
ЗАГОВОР НА ГОЛУБЫЕ ЦВЕТЫ
В записях живая красота устной народной поэзии теряется. К тому же она неотделима и от образа самой исполнительницы. Но если услышишь - уже не забывается, такова магия и сила слова.
По этому поводу припомнился и один курьез, не лишенный, однако, смысла. В Угличе однажды я встретил мага Константина Андреевича Казенкова. Он автор целого трактата о том, как с помощью пения и музыки увеличить урожай овощей и фруктов, а также лечить людей.
- Почему вы так уверены в силе пения? - напрямую спросил я у него.
- А когда я был маленький, у меня болела рука, а мать, Августа Ивановна, в Манцурове мне пела, и рука у меня зажила, - простодушно ответил пенсионер, закончивший сначала университет марксизма-ленинизма, а в последнее время - школу оккультных наук.
Я изумился. И не только его убежденности. Из приволжской затопленной деревни Манцурово происходят и мои предки. Младшая сестра моего дедушки, тетка Секлетея, занималась знахарством. Заговаривала змеиные укусы. Летом, в сенокос, к ней приезжали на лошадях пострадавшие со всей Юхоти, вплоть до Нового Села. Заговаривала на голубые цветы. Пошлет девчонок, они нарвут их - вот и все лекарство.
Мать мне показывала эти цветы у забора нашего дома в Мышкине. Я определил по указателю, что это обычная герань луговая.
А завершая эти наблюдения, вспомним, как создавался разноликий символичный образ русской женщины. Она и таинственная Незнакомка Блока, и двоящаяся, невинно-порочная красавица бунинских рассказов. А сколько разных титулов с приставкой «мисс» рождено на эстрадных конкурсах последних лет! А может, русская женщина - это райская белая птица, спустившаяся с небес? Глаза у нее смиренно и терпеливо закрыты на всю грязь и тьму жизни. Потому что именно она взяла на себя все тяготы в те тяжелые времена, когда рушились устои и мужчины не выдерживали - становились отступниками. Поэтому-то столько святых мучениц и подвижниц появилось в минувшем веке, когда народ «стал сам не свой», как говорила блаженная Матрона Московская. А и не святая, обычная, она песней душу изумит, подзаборным цветком излечит от ядовитой раны.
Но стоит в это поэтическое отступление добавить прозы жизни.   Привести  хотя бы один эпизод из довольно спокойного 1950 года. О том, как страшно остаться женщине один на один с горем-злосчастьем. И выстоять, победить…
КРЕСТИНЫ
По дороге в лесу между пышных в снегу сосен идут женщины из церкви села Охотина с только что окрещенными младенцами. Впереди Сарафанниковы: маленькая сердитая старуха-мать и дочь - высокая, черноволосая, ей лет 25 - 30. Она так укутана в старый платок, что торчит один большой, сильно задранный кверху нос. Он понуро опускается к свертку с ребенком. Мать и дочь изредка о чем-то недовольно переговариваются. Позади, задумываясь и отставая, новокрещеного несет русая, с изможденным лицом Секлетея Коробьина. Рядом крестная, ее соседка, жгуче-чернявая, как жук, маленькая бабенка, увлеченно размахивая руками, рассказывает, как она уехала с мужем в Сибирь и как он ее там бросил. Ушел к другой бабе, и она вернулась с двухгодовалым ребенком домой, к матери. Историю эту Секлетея слышала уже не раз,  но и теперь, хотя на лице ее застарелая печаль, а мысли невеселые, она слушает крестную с интересом. Иногда переспрашивает, и на губы пробивается слабенькая, как оловянный луч на зимнем небе, улыбка.
Оба новокрещеные - и у Сарафанниковой, и у Коробьиной - мальчики. Оба с одинаковыми именами - Николаи. Сарафанникову считают глуповатой. Мужа у нее нет. Она пригуляла ребенка от какого-то проезжего человека. Девка была видная, голосистая, пела в церковном хоре. А у Коробьиной муж на Колыме. Он отсидел срок и находится там в ссылке. В прошлом году ему разрешили приехать на материк, в деревню, за семьей. Он прожил лето, осенью поехали в Москву, но там в конторе треста Дальстрой вышла задержка с пропусками. Муж уехал один, договорившись, что семья выедет к нему на следующий год. После этого у Коробьиной родился еще один ребенок. А через две недели первый, четырнадцатилетний мальчик, скатился на салазках с берега, провалился под лед и утонул.
Коробьина только что заходила на могилку сына. Похоронен он рядом с матерью, умершей от голода в середине войны. Слезы на ее лице уже высохли. Но в мыслях продолжает стоять та последняя ночь, когда она сидела на печке с новорожденным, качая его в корыте, а на столе в гробу лежал первый сын. Она задремала, и ей приснилось, что сын встал. И начал утешать ее, что скоро он вырастет, будет работать, получать много денег: «И все буду отдавать тебе, мама!» Она стала смотреть на него все внимательнее и вдруг сказала: «Боря, милый, а ведь ты мертвый!» «Мама, ты что?» - он посмотрел так…
- Вот так я и не вышла во второй раз замуж… Мама запретила. Говорит: все! - завершая свой рассказ неудачным сватовством к ней, взмахивает рукой в большой рукавице крестная. - Мама, наверно, уже самовар загрела, - прибавляет она без перехода и думает о том, что сейчас бы прийти домой и справить крестины по-хорошему. Выпить по стопочке вина. Но не решается сказать об этом вслух. У Секлетеи не сходит с губ слабая бледная улыбка.
Не холодно. Низко, равномерно облегает лес ватное небо. Идти им до деревни около часа.
- Слышала? - вдруг, воровато пригнувшись, мотнув головой за спину, усмехается Секлетея и медленно выпускает из себя другую улыбку - она обдает лицо как вода, выступившая на лед.
Крестная не сразу догадывается, что Секлетея говорит о Сарафанниковых. Оборачивается вопросительно.
Мать-старуха, не обращая внимания на них, что-то выговаривает дочери.
- Слышишь, что она сказала? - снова пригибается к крестной Секлетея. - Мама, а давай его зароем в снег, а сами уйдем… Вот чудачка…
- Кого его-то, Секлетея? - удивляется крестная.
- Как кого? Ребенка…
- А-а, - доходит до крестной, и она умолкает. 
Улыбка долго сходит с лица Секлетеи. Она снова возвращается к невеселым мыслям о сыне, о муже. Вот впереди и мост, и речка, в которую съехал сын на салазках с ледяного откоса.
Золотое кольцо