Lumen: о человечестве, андеграунде и войне

В клубе «Братья Гримм» в Ярославле состоялся большой концерт группы Lumen «Всегда 17 — всегда война».
Накануне выступления «ЯрКуб» расспросил вокалиста коллектива Рустема Булатова о том, какие изменения затронули группу, рок-музыку и человеческое общество в целом за последние 18 лет.
О совершеннолетии Lumen

Когда в 1998 впервые вышли на сцену как группа Lumen,  мы в самых-самых скромных и робких мечтах могли надеяться на то, что музыке себя посвятим целиком и полностью. 
— По сути, с официального «рождения» группы Lumen прошло 18 лет. Можно сказать, что коллектив достиг совершеннолетия. Что изменилось за этот временной отрезок?
— Да, практически все. Все, что касается мироощущения, продвинулось далеко вперед. Когда в 1998 впервые вышли на сцену как группа Lumen,  мы в самых-самых скромных и робких мечтах могли надеяться на то, что музыке себя посвятим целиком и полностью. Нам очень сильно этого хотелось, но, честно, оценивая какие-то свои перспективы, мы не могли представить, что такое возможно. Так что теперь, когда ежегодно мы посещаем по 60-70 концертных площадок, остаются невероятные ощущения. Это просто сбывшаяся мечта, и мы прилагаем много сил, чтобы это продолжалось.
— Поменялись ли приоритеты и, если можно так выразиться, идеология группы с того момента?
— Мы никогда не ставили перед собой задач соответствовать определенным стандартам, стилю или направлению. Даже внутри альбома такой задачи никогда не стояло. Мы всегда делали то, что нам хотелось делать. Если посмотреть на наше творчество, на альбомы, то оно у нас получается такое неровное.
Я недавно пересматривал старые интервью и заметил там ответ на свой вопрос о том, что мы делаем. Я сказал тогда, что если нам сильно захочется, следующий альбом будет хип-хопом или мы выйдем на сцену как бойз-бэнд и будем петь слащавые песенки. Это было сказано не от желания эпатировать или дразнить слушателей, мы бы на самом деле сделали так, если бы захотели. Просто рок-музыку мы любим больше всего, хорошо что с годами это не изменилось.
— Собираетесь ли вы подарить ярославцам что-то особенное на 18-летие?
— У нас так принято с определенного момента, что в туре мы исполняем одно и то же. Человек, который придет на концерт в Хабаровске или Владивостоке, с 99% вероятностью услышит то же самое, что мы исполним в Калининграде. Для нас этот момент принципиальный.
Началось это из-за обид неких слушателей. Раньше мы строили программы по другому принципу. «А давайте сегодня вот это сыграем», - приезжаем на другую площадку, сидим в гримерке, начинаем договариваться. - «В прошлом городе играли песню, мне кажется, что нужно заменить ее другой». После этого мы читали отзывы о концертах и видели, что у людей остается неприятный осадок, мол, слушателям в другом городе с сет-листом повезло больше.
Понятное дело, что всем угодить невозможно, но в тот период нашей истории мы гораздо чаще ошибались. Концерты, конечно, были классные, и я вспоминаю их с приятной ностальгией, но со временем пришло понимание, что их можно было сделать лучше. Теперь, когда программа выстроена и отточена заранее на репетициях, это из раза в раз нравится нам и нашим слушателям.
Почему я говорю о вероятности совпадения в 99%? Потому что на самых первых концертах в турах всегда вносятся небольшие коррективы. К тому же, если на выступлении случаются технические накладки, мы обязательно добавляем в сет-лист несколько композиций.
Lumen: о человечестве, андеграунде и войнеLumen: о человечестве, андеграунде и войне
О протесте в цифровом мире

Очень мало сделано для того, чтобы на эту фразу «Василий, Билл, Ахмед, ты кто?» человек ответил «Я — человек».
— Для многих Lumen в первую очередь — протест. К тому же вы приехали в Ярославль под лозунгом «Всегда 17 — всегда война». С кем вы ведете «военные действия» сейчас?
— Эту строчку можно расшифровать двояко. Первый ответ без каких-либо аллюзий и образов. Когда мы выпускали этот видеоальбом, коллективу было 17 лет, и все время нашего существования где-либо на планете продолжались или начинались войны. И это перманентное состояние цивилизации, которое у нас вызывает определенную досаду.
В то же время «Всегда 17 — всегда война» — это некое мироощущение. Это война внутренняя, а также война с тем, что не нравится. Нам очень приятно, что мы смогли сохранить некий юношеский максимализм. До сих пор по некоторым вопросам мы не готовы соблюдать какую-то корректность, дипломатичность. Если человек творит что-то нехорошее, надо прямо говорить ему, что это не хорошо.
— Изменился ли «противник» с наступлением века 4G-мобильных и социальных сетей?
— Я думаю, что научно-техническая революция очень мало меняет человеческие взаимоотношения. Эволюция техническая происходит, а вот межличностная за такими темпами попросту не успевает.
Многое из того, что было неправильным, в обществе наконец-то признано недопустимым, причем не только с точки зрения морали, но и законодательно. В этом плане ХХ век прорывной. Я говорю про права человека, про борьбу с фашизмом. С нами произошло много хорошего, но на самом глобальном уровне я пока не вижу предпосылок к тому, чтобы человечество начало ощущать себя монолитной цивилизацией и решало соответствующие проблемы.
Что человек ответит на вопрос «Ты кто?» после своего имени? Очень мало сделано для того, чтобы на эту фразу «Василий, Билл, Ахмед, ты кто?» человек ответил «Я — человек». Для людей важнее оказываются какие-то другие вещи. В делении человечества на разные группы, классы, сообщества есть свои положительные моменты, но огромное число глобальных проблем не решится до тех пор, пока не будет придуман и реализован нормальный способ взаимодействия между этими группами.
— А что изменилось лично для вас?
— Гаджеты помогают сделать мир теснее, а людей – ближе друг к другу. Когда я был маленьким, мой папа уезжал в командировки, и за все время отсутствия мы получали от него ровно две телеграммы: «Я добрался, все хорошо», а потом: «Я купил билет, ждите меня». Я не видел его по месяцу, полтора. Сейчас я со своим отцом могу поддерживать беседу по телефону, видео или смс практически круглосуточно, если позволяет покрытие сетей. Это здорово, но не могу сказать, что я в результате этого стал меньше или больше папу любить.
А ещё боюсь, что исчезнут люди, обладающие энциклопедическими знаниями. Наши дети уже не стремятся запомнить что-то сложное, а обращаются к сети,  когда нужно что-то вспомнить… И это касается практически любой области знаний.
Lumen: о человечестве, андеграунде и войнеLumen: о человечестве, андеграунде и войнеО субкультурах

Люди не видят необходимости физически объединиться вокруг идеи, концепции или любимой музыки.
— К середине-концу 2000-х многие контр- и субкультурные проекты перестали существовать или ушли в коммерцию. Буквально пару недель назад журналист Александр Липницкий рассказал «ЯрКубу», что андеграунд во многих городах почти исчез. Поддержите ли вы данное утверждение?
— Я согласен. Столкнулся с этим с несколько неожиданной стороны. Дело в том, что больше года назад мои родители открыли клуб. Для них это совершенно новый бизнес, и я немного в это дело окунулся. На этом фоне начал общаться с местными ди-джеями, которым предложил отойти от формата, устроить вечеринку в стиле «drum-n-bass» или «hardcore». В ответ на идею сделать что-то необычное, совершенно разные люди говорили: «Это сейчас никому не нужно».
То же самое я могу сказать про современную рок-сцену. Невероятное количество кавер-групп и единицы, которые пытаются сочинять собственную музыку и дальше ее продвигать. В чем причина — я не могу объяснить. Более того, я перестал видеть сообщества людей, которые хотят отличаться от других.
Раньше человек с ирокезом и в булавках, с какими-нибудь розовыми волосами был пощечиной общественному вкусу, чем-то удивительным. Теперь даже люди с татуировками на лице не заставляют остальных обернуться. Если раньше необычный внешний вид был отражением внутреннего мира или состояния, то сейчас массовая культура все это зажевала, проглотила и, простите, высрала. Сегодня человек с ирокезом может оказаться торговым представителем международного концерна. Проблема, конечно, не во внешнем виде, она внутри. Люди не видят необходимости физически объединиться вокруг идеи, концепции или любимой музыки.
— Найдут ли свое место субкультуры в таком современном обществе?
— Я уверен, что это временно. Все в рамках пирамиды Маслоу. Сначала человек решает вопросы первостепенные: где жить, что есть. Потом его только начинают волновать вопросы саморазвития, творчества и другие тонкие материи.
Почему самые широкие выступления по поводу несправедливости выборов в 2010-х годах происходили в Москве? Потому что люди достигли определенного уровня достатка. Для них все бытовые вопросы решены достаточно давно. Остальная Россия еще далека от этого. У сограждан есть проблемы насущные, потому они искренне недоумевают, чего им там «в зажравшихся столицах» надо.
Я уже вижу людей, уставших от соцсетей и сбежавших оттуда, которым надоело каждодневно «тыркать» клавишами. Люди начинают искать себя в реальности: ходят в фитнес-центры, посещают квест-румы. В итоге все мы выбираем живое общение, ищем возможности к коммуникации. Вопрос возникновения новых клубов по интересам – это вопрос времени, а среди этих групп возникнет и андеграунд. Взамен модному придет что-то более глубокое. Как всегда, первой будет музыка. Были хиппи, панки, любители тяжелой музыки, гранж, ню-метал, британский рок новой волны, потом альтернативщики и эмо, которые тоже интересно себя проявили. И лишь последняя волна – хипстеры – из всех оказалась самой никакой.
— А каким, по вашему мнению, будет 8-е или 9-е поколение рок-н-ролла?
— После такой ванили должно бахнуть что-нибудь радикальное. Появляются очень талантливые ребята, которые интересно сочиняют, со своим почерком и настроением. Немного не хватает революционности. И в то же время есть те, кого отличает оголтелая уверенность в себе, «молодая борзота». К сожалению, они пока что относятся к наглецам не талантливым. Так что я сейчас жду, когда все это совпадет, а сами музыканты поймут, что нашли себя.

Фото: Илья Привезенцев 
Поделиться
Комментировать