Открытый урок

Для многих из нас имя Михаила Нянковского, в первую очередь, ассоциируется со школой.
Заслуженный учитель России, победитель национального конкурса «Учитель года», он до сих пор вызывает бесконечное восхищение у сотен молодых и уже не очень молодых девушек и юношей. 

Сегодня школа у Михаила Александровича осталась в прошлом, в настоящем – издательское дело и первый литературный опыт.


Михаил Александрович, должна сделать признание. В далеком 1996 году я, будучи ученицей 11-го класса, сидела в студии телеканала «Ярославия», где вы задавили детям сложные вопросы, а мы искали на них ответы. Это была интеллектуальная игра «Эрудицион». Никогда бы не подумала, что через много лет мы будем сидеть за одним столом и я буду брать у вас интервью.  А чем вам запомнились те годы?

О! Это были прекрасные годы. Наверное, лучшие времена в моей жизни. Хотя сейчас мало кто может такое сказать про 90-е, чаще мы слышим выражение «лихие 90-е». Но мне повезло: я в это время был преподавателем в школе, поэтому меня обошли стороной и бандитские разборки, и зарождающийся бизнес. Конечно, нам по несколько месяцев не платили зарплату, однако, видимо, в силу молодости это воспринималось несколько спокойнее, чем если бы такое случилось сейчас. Но зато у педагогов была невероятная свобода творчества. Причем всего десятилетие – с самого конца 80-х и до конца 90-х. Конечно, не все выдержали это испытание свободой, многие ушли из школы, в том числе и по финансовым соображениям. Но те, кто остался, получили такое удовольствие, что я могу назвать эти годы лучшими годами жизни.

В то же время был создан «Провинциальный колледж»?

Да, именно в 1992 году появился «Провинциальный колледж», то есть новый формат учебного заведения. До этого все школы были одинаковыми, и даже мысли о том, чтобы сделать что-то уникальное, не было. Сейчас, наоборот, существует огромное количество самых разных школ и учебных заведений. Но тогда, в начале 90-х, это был очень громкий проект. Нужна была школа, которая могла бы работать с детьми с особыми запросами, и в обычной школе им было некомфортно. Сегодня уже достаточно самых разных школ, все запросы детей реализуются, но сегодня ни одному педагогическому коллективу не удается пережить тот кайф, который пережили тогда мы. Это было какое-то педагогическое братство. Братство взрослых и детей. У нас были общие посиделки, когда ученики с учителями обсуждали, что у нас не так, что необходимо улучшить. Можно сказать, что мы вместе с учениками строили школу.

А по каким принципам вы задумывали «Провинциальный колледж»?

Об этом, конечно, лучше было бы спросить Михаила Владимировича Груздева. Это в его голове родилась идея. По сути, принцип был очень простой: колледж должен был реализовать особые образовательные запросы. Традиционная советская школа была рассчитана на среднего ученика, плюс там очень много работали с отстающими детьми. Но были ребята, я даже не назову их одаренными или продвинутыми, просто у них были особые интересы. С ними нужно было работать индивидуально или в малых группах.  И нам удалось создать учебное заведение для таких детей. Вообще, колледж очень по-разному воспринимали. Из некоторых школ детей к нам направляли, понимая, что в массовой школе  не дать того, что им требуется. Но были и те, кто очень ревностно к нам относился, мол, мы собираем сливки со всех школ.

Сложно работать с детьми, каждый из которых «звезда»?

Непросто. Бывали конфликты между учениками. Ведь раньше каждый из них был «звездой» в своей школе, а теперь пришел в коллектив, где все «звезды». И вот они выясняли, кто из них главная. (Смеется.)  Плюс все дети были необычными, к ним нужен был особый подход. Один считает, что нельзя анализировать стихи, их нужно только читать в тишине, другой требует разбирать и анализировать каждую строчку. Одна приходит на урок в шляпке, другая – с колокольчиком в ухе. В общем, было весело. Но работать с такими детьми – это колоссальное счастье. И с такими коллегами, какие у меня были в те годы, работать – огромное счастье. Нас было 17 человек, причем в штате – всего человек 5. И все просто потрясающие люди, которым я безумно благодарен. Кстати, из школы в колледж пришел я один. Остальные, преподаватели вузов, даже не знали, как журнал заполнять.

А что случилось с колледжем потом? Время поменялось? Запросы изменились?

Колледж до сих пор работает, дает хорошие результаты. Но ту задачу, которую мы ставили в 92-м году, колледж уже выполнил. И те идеи, которые мы тогда реализовывали в одном учебном заведении, сейчас успешно реализуются и в массовых школах: это и привлечение вузовских преподавателей к обучению детей, это и индивидуальная научно-исследовательская работа, это и целый ряд новых предметов, это и знакомство с последними достижениями в науке.  Самое замечательное, что тогда мы интуитивно, но правильно нащупали дорогу. И сегодня те вещи, которые мы придумали, вводятся уже на уровне Министерства образования.

Как вы относитесь к нынешнему школьному образованию? Многие родители просто в ужасе от того, какие программы сейчас в школах. Мол, задания для учеников начальных классов не под силу даже взрослым. Считается, что без репетитора просто не освоить школьную программу, а на детях в школах постоянно ставят какие-то эксперименты.

В последнее время родители стали более активно вмешиваться в процесс обучения. Сейчас ведь все прозрачно: у всех школ свои сайты, есть электронные дневники и электронные журналы, вечерняя переписка с учителем и т.п. Раньше родители ничего этого не знали. Отсюда и преувеличенная эмоциональность восприятия. Что касается экспериментов, то они были всегда. Я и сам учился по экспериментальной программе, причем этот эксперимент не очень удался. Но мы же как-то выжили. С другой стороны, я согласен с тем, что сегодня очень много всякой ерунды в школе. По своей идее школа очень консервативна, потому что она дает некие основы основ. Ребята сталкиваются в школе со всем впервые, поэтому надо дать основы, а потом говорить о современных концепциях. Но в нашей школе ежедневно происходят какие-то изменения, и это при том, что мы пытаемся внедрить все и сразу. Безусловно, в новых образовательных стандартах есть очень много дельного и ценного, но школу начинает шарахать из стороны в сторону. Причем все эти инновации вводятся на основе какой-то отвлеченной идеи, мол, дети должны получать не знания, а некие компетенции. Хотя я убежден, что, не зная законов физики и таблицы умножения, ни о каких метапредметных компетенциях речи быть не может. А параллельно идет другой процесс. У нас в стране невероятное количество талантливых педагогов. И они нарабатывают свои очень интересные практики. Их бы надо внедрять. Но им говорят: «вы, конечно, молодцы, но давайте вернемся к стандартам». Вот я не понимаю, почему так происходит?! Есть некое недоверие к учителю. Вот откуда приходят инновации в медицину? Ну, наверное, из практики! В школе почему-то все наоборот.  

Сын одного моего знакомого учится, как это сейчас модно, за границей.  И вот когда ребенка спросили, в чем разница между нашей школой и западной, он ответил, что в нашей школе заставляют все заучивать, а там тебя учат находить способ решения той или иной задачи. Вы с этим согласны?

Думаю, этому ребенку просто очень не повезло с нашей школой и повезло с западной. Сегодня у нас в большинстве школ уже понимают, что просто передать некие знания и заставить вызубрить абзац – бессмысленное занятие. Школа должна научить самостоятельному поиску, отбору и анализу информации. При этом без основ тоже никуда. Я бывал во многих зарубежных школах и могу сказать, что там от зубрежки тоже никто не отказывается. Поэтому я бы не стал обобщать, что у нас все так плохо, а у них так хорошо. Везде по-разному. И я уверен, что выучить наизусть десяток стихотворений Пушкина не вредно. Вот если вы спросите на улице любого человека, кому за 50, пусть он даже слесарем-сантехником работает, он прочитает вам Пушкина. А многие сегодняшние школьники Пушкина наизусть не знают. 

В моем детстве учителя были непререкаемыми авторитетами. А сейчас авторитет школы и учителей уже не так высок. Такое ощущение, что родители перестали доверять школе. С чем это связано?

Школа – это всегда отражение общества. И вот лихорадка в школе связана с тем, что у нас не сформирован общественный запрос. По большому счету, мы не знаем, чего хотим от школы. Родители хотят одного, работодатели другого, вузы третьего, Министерство образования еще размышляет, чего оно хочет. И поэтому мы все время что-то ищем и меняем. Но, по сути, все зависит от общества и от государственной политики. И нельзя все отдавать на откуп родителям. Вы посмотрите, какое сейчас безумие с репетиторами. Сегодня все родители убеждены, что без репетитора нельзя освоить школьную программу. Это абсурд. Это миф. Такое ощущение, что родители просто соревнуются, у кого больше репетиторов. Братцы мои, ребенка пожалейте, ведь у него есть учителя, есть своя голова, есть родители. Тем более что сейчас у школы и вуза единый экзамен, а значит, единые требования, и подготовить к вузу школам под силу.

Сейчас модно жаловаться на то, что дети стали совсем другими.

Они не хуже и не лучше. Да, они другие. Они более эрудированны, у них более широкий взгляд на мир. Безусловно, есть вещи, которые нас смущают просто потому, что в нашем детстве все было по-другому. Но не надо забывать, что мы из разных эпох и разных стран.

А через что идет  ниточка к взаимопониманию? Через любовь?

Конечно, через любовь. Меня очень смущает, когда родители говорят: «Я для своего ребенка все сделал: я оплатил ему учебу, курсы, репетиторов, купил то и то». А мне кажется, это неправильно. Ты перепоручил своего ребенка руководителям кружков, секций, репетиторам. Дай своему ребенку что-то сам. В этом смысле мне очень повезло. У нас не было ни такого количества секций, ни репетиторов. Но были родители. И, надо сказать, я с ними виделся довольно редко. Они очень много работали. Мама всегда на двух работах, отец просто до ночи каждый день работал. И для нас общение с родителями было настоящим праздником, это было так интересно. Сам их образ жизни, их поведение было для нас примером. И все передавалось с огромной любовью. Теперь я понимаю, почему я работаю до ночи. (Смеется.) И это не каторга. Я просто иначе не могу.

Можете выделить 3 события, которые изменили вашу жизнь?

Если брать профессиональную деятельность, то, конечно же, создание «Провинциального колледжа», это был поворотный момент, когда мы почувствовали в себе силы создать что-то своими руками. Второй момент – конкурс «Учитель года», который я выиграл в 1994 году. Это событие действительно перевернуло всю мою жизнь – я получил уйму новых знакомств, я объездил всю Россию. И третье – это момент, когда я занялся издательской деятельностью.

А как пришли к писательству?  (В 2015 году вышел в свет роман Михаила Нянковского «Черновик» - прим.редакции)

Я себя писателем не считаю. Писатели, они же постоянно что-то пишут. (Смеется.) У меня получилось все как-то странно. Безусловно, писать и создавать тексты мне приходилось всю жизнь. Я написал довольно много методических книг, был опыт мемуарно-документальной прозы. Но до недавних пор я был убежден, что создать художественное произведение мне не под силу. Я слишком хорошо знаю литературу, чтобы писать самому, и слишком хорошо знаю, чем хорошая литература отличается от плохой. Но что-то, наверное, бродило во мне давно. И вдруг перещелкнуло. Иногда я сам не понимаю, как это получилось. Возможно, это связано с неким рубежом в моей жизни, видимо пришла пора понять, обобщить и осмыслить.

А тяжело далось написание книги?

Совсем нет. Текст как будто лился сам. Я писал исключительно ради собственного удовольствия. Я ничего не мог с собой поделать. Стоило на минуту отложить работу, как сразу в голове рождались новые эпизоды, сцены, характеры, герои и сам текст. Причем текст писался, как говорится, в длину. Во всей книге есть только две сцены, которые были вписаны чуть позже. В общем, как выяснилось, заниматься литературным творчеством – такое удовольствие! Мне не хотелось спать, мне не хотелось есть. Я ощущал невероятный восторг, и уже результат был не столь важен, потому что процесс был потрясающим. Когда все было закончено, я ощутил опустошение. Меня раздирали сомнения: а хорошо ли то, что я написал, или плохо. Как выяснилось, оценить собственное произведение совершенно невозможно. То роман мне страшно нравился, то я понимал, что он никакого отношения к литературе не имеет. Я несколько месяцев не знал, что с ним делать.

И что сделали в итоге?

Стал рассылать роман в разные издательства. Кто-то отказывался, кто-то молчал. Как издатель, я знаю, что сейчас опубликоваться очень сложно. И даже если тебе понравился текст, это не значит, что ты напечатаешь автора. Затевать книгу, которую потом не продашь, – полная глупость. Вряд ли кто-то будет вкладываться в раскрутку неизвестного автора.

А сейчас в России много талантливо пишущих молодых авторов?

Да, много. Пишущих много и талантливых много. Талантливо пишущих, конечно, меньше, но достаточно. Некоторые настолько стремительно врываются в литературный мир, причем в довольно молодом возрасте! К примеру, одно из главных литературных событий прошлого года – роман Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» – совершенно блестящая проза. Автору 38 лет. Была у меня такая замечательная ученица Наташа Ключарева. В 26 лет она написала свой первый роман «Россия: общий вагон», с которым буквально ворвалась в литературу. Я с удовольствием читаю молодых авторов. Я думаю, что с русской литературой вообще все очень хорошо. И всегда все будет хорошо. И меня смешат разговоры о том, мол, как сейчас в таких условиях можно что-то написать.  Мне хочется спросить, а что, при Лермонтове было лучше?  Причем литература нередко развивается по принципу «чем хуже – тем лучше». Расцвет культуры возникает именно в период кризиса. Что мы называем «серебряным веком»? Это же была совершенно жуткая эпоха. А какие стихи тогда писались?!

И тем не менее Пушкин – один, Лермонтов – один. А вот имена современных авторов нам не так известны. Их так много, что разобраться, что хорошо, а что плохо, трудно.

Да, разобраться достаточно трудно, но ведь и Пушкин был не один. Просто он затмил некоторых своих современников. Но ведь современниками Пушкина были  Вяземский, Батюшков,  Жуковский. Каждый из них мог бы составить славу русской литературы. Практически сверстником Пушкина и современником Лермонтова был Тютчев. Просто каждая эпоха выделяет всего несколько имен.

В нашей эпохе есть такие имена?

Только время покажет. Ведь в эпоху Чехова никто не понимал, что Чехов круче всех. Все считали, что Лейкин – лучший сатирический писатель. И только по прошествии времени люди осознали, что значительнее Чехова прозаика и драматурга не было. И потом, надо понимать, что у литературы есть 2 функции. Одна – это работа на вечность, а вторая – работа на современника. Причем Достоевский ведь наверняка не думал о вечности, он вообще думал о том, как ему долги отдать. Поэтому строить прогнозы на тему, кто останется в вечности – Донцова или Улицкая – я не берусь. Хотя предположения есть. (Смеется.) 

Я вам больше скажу, что сегодня мы признаем классиками и эмблемами эпохи тех писателей, которых в самой эпохе не было вообще. Мы говорим, что 30-е годы – это Платонов. Но в те годы его не печатали и не читали. Или вспоминаем Булгакова. Но его с 1929-го и до 60-х годов вообще не издавали. Поэтому зайти в книжный магазин и сказать, кто будет классиком, а кто нет – нельзя. Пройдет время, и внуки решат, кто из наших современников был классиком. 

При всем моем уважении к книгам, я очень не люблю современные книжные магазины. С тех пор как появились разрисованные обложечки, рекламные акции, я перестала разбираться, кто есть кто и кого стоит читать, а кого нет.

Я вас прекрасно понимаю. Сориентироваться в книжном мире сейчас очень трудно. Тем более встает вопрос: чему доверять?  Есть реклама, раскрутка, аннотации, мода, в конце концов. У меня самого очень изменилось отношение к книгам с тех пор, как я начал их издавать. Я знаю, как книжки придумываются, как редактируются, как продвигаются на рынке. Поэтому я не очень этому верю.

Как вы выбираете книги?

Я читаю рецензии. И если я доверяю рецензенту, знаю, что его не просто наняли и заплатили за рецензию, то тогда, наверное, имеет смысл почитать автора или книгу, о которой он хорошо отзывается. Слава богу, я дружу с умными людьми, которые могут что-то посоветовать. Есть авторы, которых я для себя открыл давно и читаю у них все. Не хочется рисковать. Времени мало, а жизнь так коротка, и тратить ее на толстые и никчемные романы не хочется.

Ваш топ-5 современных авторов.

Мне нравятся очень разные авторы. Я с удовольствием читаю Улицкую, Павла Крусанова, Алексея Иванова, Алексея Варламова, Дину Рубину, поистине наслаждаюсь ее языком и манерой.

Вы уже определили для себя, что еще хотите получить от жизни?

Я так вопрос никогда не ставил. Я получаю удовольствие от того, что делаю. Сейчас я делаю книги. В последнее время я получил уникальную возможность делать те книги, которые мне нравятся.  Я получаю огромное удовольствие и от процесса создания книги, и от ее выхода. Это всегда именины сердца. Но есть радости, которые от меня не зависят. Это те эмоции, которые мне дарят мои дети и внуки.

Сколько вы уже внуков накопили?

У меня уже трое внуков. Это и радость, и волнение. Старшему внуку уже 12 лет, а младшей внучке чуть больше года, она в этой жизни делает только первые шаги. И ты понимаешь, что эти маленькие души с тобой связаны, что это самые родные на свете существа.

То есть быть дедушкой – это  настоящее удовольствие?

Да! Причем гораздо более крутое, чем быть отцом. Дело в том, что с внуками ответственности меньше. (Смеется.) Дети – всегда проблемы, болезни, бессонные ночи. А внуков тебе принесут на несколько часов, ты с ними поиграл, порадовался, получил заряд положительных эмоций и отправил к родителям. (Смеется.)

А какими ваши дети получились?

Прекрасными. Моему сыну уже 35 лет. Он живет в Москве, работает в очень крупной европейской компании. Сейчас он абсолютно самостоятельный, самодостаточный человек. Причем я не мог дать ему никакого стартового капитала. Дочка совершенно в ином себя нашла: она потрясающая мать. Отдается этому без остатка. Иногда я даже не понимаю, откуда в ней столько мудрости. Надо сказать, что мои дети росли в непростое время. Иногда дома было всего 4 рубля, и не известно, когда зарплата. Но зато мои дети знают, как деньги зарабатываются и как они тратятся. И я рад тому, что они росли не в эпоху абсолютных возможностей. Они никогда ничего не просили. И я их за это очень уважаю.

А я вот помню, что нас в школе учили, что женщина должна всего добиться сама, сделать карьеру, заработать денег. И при этом быть суперженой и супермамой, а еще самостоятельно вести домашнее хозяйство. Помните, даже передача такая была на телевидении – «Я сама» называлась?

Я никогда не забуду один случай. Когда я работал завучем в школе №36, к нам приехал корреспондент английской коммунистической газеты Morning Star. Мы ему показали мастерскую для мальчиков, где учат слесарному, столярному делу, и кабинет для девочек, где они учатся готовить, шить, вязать. И потом мы сели, чтобы обсудить увиденное и обменяться опытом. Корреспондент спрашивает, о том, сколько у нас слесарь получает, а сколько швея.  Понятно, что слесарь получал больше, чем швея. И тогда он делает вывод: «Получается, вы готовите мальчиков к высокооплачиваемым профессиям и не готовите их к домашнему хозяйству, а девочек вы готовите к низкооплачиваемым профессиям и домашнему хозяйству. В результате вы изначально формируете неравенство». И я впервые задумался: система нашего воспитания и образования действительно построена так, что наши девчонки должны и в сфере общественного производства, и в домашней сфере состояться, а мужики – только деньги зарабатывать. Сейчас, конечно, ситуация изменилась.  Сейчас «каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает для себя»… Самое главное, на мой взгляд, – это реализоваться. Когда проходит жизнь, а ты все еще пишешь черновик, – это страшно. А когда что-то уже есть, что-то еще в планах – это здорово.

Вам жалко русский язык? С появлением гаджетов и мессенджеров он совсем обеднел…

Жалко… Жалко, что мы не пользуемся всеми его возможностями. Языку вообще всегда было трудно. Нам кажется, что язык времен Пушкина был эталонным, но ведь сам Пушкин высмеивал всяческие иностранные заимствования. Хуже, что мы стали изъясняться языком смс, причем принципиально не ставить запятые, принципиально не пишем «чего», а пишем «че». Сложно сказать, что станет с этим телеграфным стилем. Может быть, он и будет нашим языком, а может быть, уйдет.  Обидно, что даже очень образованные люди, общаясь в мессенджерах, принципиально не ставят знаки препинания, это стало признаком дурного тона, что ли. Но в итоге мы перестаем друг друга понимать. Грамматика – это не просто свод правил, она нужна для того, чтобы быть понятым. И, вообще, мы в последнее время просто разучились разговаривать, мы пишем друг другу. И что меня пугает: язык – это же не просто буковки, это информация, а в ней и интонация тоже имеет смысл. Конечно, то, что мы пишем сообщения, говорит о дефиците времени, но еще мне кажется, что мы уже не хотим общаться один на один, потому что это очень ответственно – смотреть друг другу в глаза. Мы пытаемся все упростить: язык упростить, общение упростить, жизнь упростить, но так не бывает. Жизнь – очень сложная штука, но страшно интересная! 
Автор
Текст: Ирина Дерябина, Фото: Олег Токмаков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе