Не сломаться
13 октября 2023 ● "Литературная газета"
Есть ли место гуманизму во время боевых действий?
В автобусе, сгоревшем в результате обстрела со стороны ВСУ в Донецке, погибло семь мирных жителей
/ Таисия Воронцова / РИА НОВОСТИ
Мне довелось сказать: мы должны убить тех, кто против нас воюет, и вырастить их детей русскими. Это говорила я, человек, который в начале специальной военной операции плакал о каждой жертве, находил в себе силы сострадать даже украинским солдатам, бессмысленно погибающим в напрасной борьбе.
Потом случилось многое, и в первую очередь – Мариуполь и десятки свидетельств, свидетельств, которые слышала лично я: украинские солдаты убивают гражданских, одного из них подстрелили буквально у меня на глазах. Мне этого хватило, чтобы сломаться. Перейти на сторону тех, кто мыслит языком войны и уничтожения. Я сама сказала: не до гуманизма.
И я вспомнила о том, кто я, только в разговоре с луганским священником. Он регулярно ездит на передовую и прекрасно знает обстановку. Он знает, что война – это война. И всё же он сказал мне:
– Пока человек жив – есть надежда, что он изменится к лучшему. Надо оставаться людьми.
Он не осуждал меня, но переубеждал.
И я вспомнила, что о том же мне говорил совсем недавно двадцатитрёхлетний разведчик-снайпер Малой, взрослый не по годам.
– С моральной стороны, зачем человека убивать, если можно взять его в плен, дать ему шанс на размышления? – рассудительно проговорил он. Речь шла о том, что под Бахмутом на штурмах украинских солдат в плен берут довольно часто. Они не сдаются массово – нет, с боевым духом у них пока ещё всё в порядке. Но в штурмовом бою они слабоваты против русской армии, и уже там массово сдаются. Потому пленных много.
Пожилой луганский священник и юный снайпер открыли мне (которой самой не приходилось убивать) глаза на то, что я, зашла далеко по пути расчеловечивания противника. Многие. Многие из нас. Ведь подобную риторику можно услышать часто в патриотическом сегменте «Телеграма».
Люди, которые не воюют, зачастую используют ту же риторику, что и я в своей ожесточенности: риторику насилия, уничтожения, перемалывания. Но неужели это всё, что нам остаётся? Нам, некомбатантам – притом что вот он, снайпер Малой?
Война уносит не только наши жизни – война уносит наши души. И, как ни странно, у военных лучше прочих получается оставаться людьми. Возможно, потому что они ближе других знакомы со смертью и потому что им лично приходится убивать врага и рисковать быть убитыми самим.
По пути расчеловечивания противника шла Украина – и нет нужды напоминать, как далеко украинское общество продвинулось по этому пути. Сейчас это тяжелобольное общество, которое придётся мучительно и тяжело лечить после победы. Оно заражено ненавистью, лютой, больной, нерассуждающей, – хотим ли мы для себя такого?
С другой стороны, в условиях войны, уничтожения наших солдат, перемалывания с землей мирных городов – до гуманизма ли?
Но Россия всегда была сильна не гуманизмом – это, скорее, европейское прочтение – а надгуманизмом. Гуманизм – обращение к человеческому. Надгуманизм – обращение к божественному. Если в центре европейского сознания стоит человек, то в центре русского – Бог. А у Бога вполне конкретные рекомендации по поводу отношения к врагам. Соблюдать их тяжело, но духовные подвиги иначе не совершаются. При всей тяжести соблюдения духовных заповедей нам нельзя ожесточаться сердцем – нельзя забывать о том, что каждый имеет шанс и право на раскаяние. Пусть и тяжело допустить это в своё сердце на второй год кровавых событий.
А воевать – воевать надо. Разведчик-снайпер Малой вот при всём своём гуманизме очень успешно стреляет по врагу. Хотя, конечно, лучше, когда в плен сдаются.
/ Таисия Воронцова / РИА НОВОСТИ
Мне довелось сказать: мы должны убить тех, кто против нас воюет, и вырастить их детей русскими. Это говорила я, человек, который в начале специальной военной операции плакал о каждой жертве, находил в себе силы сострадать даже украинским солдатам, бессмысленно погибающим в напрасной борьбе.
Потом случилось многое, и в первую очередь – Мариуполь и десятки свидетельств, свидетельств, которые слышала лично я: украинские солдаты убивают гражданских, одного из них подстрелили буквально у меня на глазах. Мне этого хватило, чтобы сломаться. Перейти на сторону тех, кто мыслит языком войны и уничтожения. Я сама сказала: не до гуманизма.
И я вспомнила о том, кто я, только в разговоре с луганским священником. Он регулярно ездит на передовую и прекрасно знает обстановку. Он знает, что война – это война. И всё же он сказал мне:
– Пока человек жив – есть надежда, что он изменится к лучшему. Надо оставаться людьми.
Он не осуждал меня, но переубеждал.
И я вспомнила, что о том же мне говорил совсем недавно двадцатитрёхлетний разведчик-снайпер Малой, взрослый не по годам.
– С моральной стороны, зачем человека убивать, если можно взять его в плен, дать ему шанс на размышления? – рассудительно проговорил он. Речь шла о том, что под Бахмутом на штурмах украинских солдат в плен берут довольно часто. Они не сдаются массово – нет, с боевым духом у них пока ещё всё в порядке. Но в штурмовом бою они слабоваты против русской армии, и уже там массово сдаются. Потому пленных много.
Пожилой луганский священник и юный снайпер открыли мне (которой самой не приходилось убивать) глаза на то, что я, зашла далеко по пути расчеловечивания противника. Многие. Многие из нас. Ведь подобную риторику можно услышать часто в патриотическом сегменте «Телеграма».
Люди, которые не воюют, зачастую используют ту же риторику, что и я в своей ожесточенности: риторику насилия, уничтожения, перемалывания. Но неужели это всё, что нам остаётся? Нам, некомбатантам – притом что вот он, снайпер Малой?
Война уносит не только наши жизни – война уносит наши души. И, как ни странно, у военных лучше прочих получается оставаться людьми. Возможно, потому что они ближе других знакомы со смертью и потому что им лично приходится убивать врага и рисковать быть убитыми самим.
По пути расчеловечивания противника шла Украина – и нет нужды напоминать, как далеко украинское общество продвинулось по этому пути. Сейчас это тяжелобольное общество, которое придётся мучительно и тяжело лечить после победы. Оно заражено ненавистью, лютой, больной, нерассуждающей, – хотим ли мы для себя такого?
С другой стороны, в условиях войны, уничтожения наших солдат, перемалывания с землей мирных городов – до гуманизма ли?
Но Россия всегда была сильна не гуманизмом – это, скорее, европейское прочтение – а надгуманизмом. Гуманизм – обращение к человеческому. Надгуманизм – обращение к божественному. Если в центре европейского сознания стоит человек, то в центре русского – Бог. А у Бога вполне конкретные рекомендации по поводу отношения к врагам. Соблюдать их тяжело, но духовные подвиги иначе не совершаются. При всей тяжести соблюдения духовных заповедей нам нельзя ожесточаться сердцем – нельзя забывать о том, что каждый имеет шанс и право на раскаяние. Пусть и тяжело допустить это в своё сердце на второй год кровавых событий.
А воевать – воевать надо. Разведчик-снайпер Малой вот при всём своём гуманизме очень успешно стреляет по врагу. Хотя, конечно, лучше, когда в плен сдаются.