А вот без оптимизма, родившегося из скепсиса и живущего с его прививкой, в России жить нельзя. Потому что страна все время живет с риском отстать от исторического времени — осознание необходимости реформ приходит к власти слишком поздно, когда эти перемены даются с гораздо большими издержками. 

Реформы в России начинались тогда, когда власть понимала, что что-то прогнило не в датском, а в их собственном королевстве. «Сдаю державу не в полном порядке», — услышал цесаревич Александр Николаевич от умирающего отца. Хрущевские реформы начались до ХХ съезда, но полномасштабными и необратимыми их сделало лишь разоблачение культа личности. Знамя перестройки и символические разрывы с прошлым появились в самом начале правления Горбачева. 

Отличие нынешней ситуации в том, что сигнал о серьезных неладах прозвучал в период относительно благополучный: после восьми лет роста и отбитого с умеренными потерями первого кризисного штурма. Прозвучал при действующем, сильном и по-прежнему популярном прежнем главе государства, который несет ответственность за все, что происходило в первом десятилетии XXI века. Прозвучал при крепких позициях во внешней политике, полном доминировании власти во внутренней, при нерассеянных кризисом самоуспокоенности и самолюбовании значительной части элиты. 

Почему же президент произносит слова про нелады? Осмелюсь предложить три причины. Во-первых, довести до власти мессидж: «У англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили» — все же чуть проще. И общество более открытое, и Интернет наш президент читает, а там пока свобода слова. Во-вторых, слишком очевидно, что будет, если не выскочить из ловушки «экономики нефтяной иглы». Затолкал страну в эту ловушку дряхлеющий Брежнев, и ни один советский или российский правитель назад экономику оттуда не вытащил. В-третьих, сказав это, президент подтвердил, что он политик. Напомню старую мудрость демократии: разница между хорошим политиком и плохим в том, что плохой думает о будущих выборах, а хороший — о будущем страны. 

Так вот, Д. Медведев поступил как хороший политик, потому что модернизация — это риск, это нарушение застоя, который очень многие любят величать стабильностью, это, безусловно, разрушение того единодушия, которое нам так любят демонстрировать избиркомы наутро понедельника, иначе, откуда возьмутся «парламентские партии, сменяющие друг друга у власти», о которых пишет президент в своей статье.

Так что главное достоинство объявленной попытки модернизации, в том, что есть шанс сделать ее эволюционной и конструктивной. Избежать не только революций, в которые перерождались многие прежние прорывы из тупиковых ситуаций, но и острых социальных расколов и диспропорций. Есть шанс выстроить коалицию за модернизацию с включением и тех, кто наверху сегодня, и тех, кто начнет подниматься наверх в ее процессе. Есть шанс не скидывать с корабля российской истории тех, кто был у власти совсем недавно, и не переписывать историю вчерашнего дня.

Правда, разбавим собственный нарастающий оптимизм долей трезвого скепсиса. В истории российских модернизаций было немало успехов, но была и общая проблема. Каждый ее виток — в сравнении с сопоставимыми в историческом времени аналогами — при всех достижениях порождал меньшую экономическую конкуренцию и меньшую политическую свободу. Бюрократ либо сохранял превосходство над производителем, либо сам же им и становился, политическая власть оставалась нераздельно в руках властной вертикали. Потому-то каждая модернизация оказывалась недоделанной и лишь частично эффективной.

Модернизации советского периода дали России образованную, индустриальную, урбанизированную страну, но без мотора конкуренции и без свободного человека. Это еще годилось, когда успех модернизации определяли трудовые армии энтузиастов или зэков да «шарашки» подневольных ученых (впрочем, массовые репрессии это никак не оправдывает). Но сегодняшнюю модернизацию может сделать только свободный человек, работающий за свой интерес, не сводимый только к деньгам или карьере: достойно жить в современной и сильной стране и гордиться ею — вполне эгоистический, между прочим, мотив.

В этом-то и загвоздка. Современную модернизацию можно объявить, но нельзя приказать. Коалиция за модернизацию может строиться только сверху и под руководством верха (иначе ничего не получится). Но состоится она, только если «низы» поверят в серьезность намерений и в то, что им это, во-первых, выгодно, во-вторых, что их не «кинут». А с доверием к власти у «среднего класса», которому выносить на своих плечах основной модернизационный труд, мягко говоря, есть проблемы. Нет, на выборах проголосовать за власть — пожалуйста (если не лень до участка дойти), не бузить, не демонстрировать — тоже ради бога (если только в моем дворе элитный дом не строят). Но вот чтобы бизнесу не мешали, взяток не брали, судили честно, если до того дойдет…

Есть проблемы и с «верхами». Первая — способность нашей бюрократии изобразить бурную деятельность в поддержку любого начинания, спущенного сверху, в лучшем случае при этом не делая ничего, в худшем — делая все с точностью до наоборот. Уже видно, как в хоре одобряющих чиновничьих голосов звучат нотки про полезность «умеренности и аккуратности» — двух талантов Молчалина, про опасность утраты способности командовать всем и вся (облекаемую в хорал о «сильном государстве»). Уже цитировали мы лесковского Левшу. Осмелюсь напомнить, что сказал у Лескова — уже после позора Крымской войны — вельможа в ответ на напоминание, что про чистку ружей кирпичом его заблаговременно предупреждали: «Я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, тебе же и достанется!». Единственная надежда, что отпереться в XXI веке не получится. Тем более когда президент сказал, что чищенные кирпичом ружья нам не годятся.

Вторая проблема более серьезна. Ведь и при Брежневе выбор «нефтяной иглы» как альтернативы структурным переменам в экономике не был случайным. Иной путь, пусть и столь умеренный, как «косыгинские реформы», грозил партийной номенклатуре появлением новых лиц, доказавших свою состоятельность в оживившейся экономике, зарождением новых стимулов к принятию решений, противоречащих коммунистическому догматизму, в конечном счете — размыванием монополии на власть. А если нынешняя номенклатура почувствует такие же угрозы? 

Короче, главная опасность на старте модернизации — оказаться в роли генерала без армии. Вспомним описанный графом Игнатьевым в известных мемуарах «50 лет в строю» эпизод колониальной войны итальянцев в Триполитании: «Когда туземцы не пожелали покоряться и стали стрелять, то итальянцы засели в окопы, отказываясь из них вылезать. Наконец нашелся среди них один храбрый капитан. Он выскочил из окопа с саблей в руке и, подавая пример, воскликнул: «Аванти! Аванти!». В ответ на этот призыв к атаке солдаты только зааплодировали. «Браво, браво, капитан», — выражали они восторг своему начальнику, продолжая сидеть в окопах».

И все же поищем почву для оптимизма. Все же модернизация — не война. Плюрализм в экономике есть, равно как есть и институты политической конкуренции, пусть и не наполненные реальным содержанием. При этой базе нужно: проявить политическую волю к переламыванию инерционных инстинктов бюрократии, умение в выборе приоритетов экономической и социальной политики, искусство в создании стимулов для участия в модернизационной коалиции, тогда все получится. Утопично? Попробуем сформулировать несколько непременных условий и факторов, необходимых для того, чтобы утопия обрела шанс стать реальностью.

Во-первых, понять достоинство «тандема власти». Если два лидера страны едины в своем видении модернизации, именно они станут гарантом модернизационной коалиции — элит старых и новых, традиционных секторов и инновационных, государственных и «частных». Не только гарантом, но и арбитром в более чем вероятных конфликтах внутри такой коалиции.

Во-вторых, начать строительство не «бумажных», а реальных институтов. Для «ручного управления» в стране есть и еще долгое время будет достаточно и бедственных пикалевых, и «точек роста», нуждающихся в опеке и внимании. Но большая часть экономики, социальной сферы и гражданской активности должна стать самоуправляемой и саморазвивающейся, иначе все сведется к демонстрации отдельных успехов на фоне продолжающегося проседания. Первым из этих институтов должна стать независимая судебная власть — управа на рейдера, бюрократа, коррупционера. Второй институт — политическая конкуренция, потому что только она разоблачит и обуздает и коррупционное, и просто бездарное решение «победившей бюрократии», как метко охарактеризовал нынешнее состояние политической системы политолог Д. Бадовский. Только конкуренция способна превратить партию власти из партии, назначаемой властью, в партию, которая эту власть формирует, поддерживает и дает связь с обществом, естественно, в честной политической борьбе с другими партиями. Ныне доминирующая по всей стране партия слишком зависит от соответствующего этажа бюрократии, а от остальных партий зависит слишком мало. Ни та, ни другие сами по себе неспособны на принятие, тем паче ответственность за решения, от которых зависят судьбы страны. Они просто никогда этого не делали. Начинаться путь к политической конкуренции должен с того самого межпартийного консенсуса, о котором писал президент: стратегические вопросы внешней политики, социальной стабильности, национальной безопасности, основ конституционного строя, суверенитета нации, прав и свобод граждан, позвольте не продолжать. Но в рамках этого консенсуса нет и не может быть монополии на власть и монополии на государственную мудрость, а поражение на выборах «начальника» есть не подрыв основ государственности, а воля избирателя. 

В-третьих, у модернизации будут оппоненты внутри страны, и не всем во внешнем мире понравятся ее успехи. Но это не оправдание «охотам на ведьм», самоизоляции и конфронтации с внешним миром. На это у страны просто нет ни времени, ни сил. Врагов надо обыгрывать, а поражать — только преступников и супостатов. 

Наконец, в-четвертых, собираясь в поход за модернизацию, нужно избегать крайностей самоедства и самолюбования. Лейтмотив: «Все плохо, ничего не получится» — наверняка окажется самосбывающимся пророчеством. «У нас все отлично» — фраза, уничтожающая любой мотив к модернизации. Мы боремся не с «отдельными недостатками», но со структурными проблемами экономики и общества, и с застарелыми, и вновь появившимися. Но мы, черт возьми, нация, которая умеет порождать и талантливых вождей, и талантливых исполнителей. Мы уже не раз вытаскивали себя из болота застоя, пусть порой и за собственные волосы (недаром барон Мюнхгаузен был ротмистром русских кирасир). Все, что нужно, — извлечь уроки из прошлого, чтобы будущая модернизация повторила и превзошла их успехи и избежала былых ошибок.

Борис Макаренко

Новая газета