Интервью с заложниками или «пожалте бриться»

Спасать и охранять на сегодня мы умеем почти всё, хоть у нас и не всегда вовремя это получается.

Зато мы имеем полный арсенал любого рода органов, полиции, юстиции, добровольных подразделений и разного рода ассоциаций, для защиты детства и юношества, битых женщин, памятников старины и даже алкоголиков.


Значительно хуже обстоят дела с храмами искусств. Как-то совершенно непонятно, каким конкретным образом их можно спасать и охранять. К кому, конкретно, следует обращаться, какие доказательства катастроф предоставлять и главное — на чей, конкретный, суд? Куда бежать, в какую рынду колотить? Какой гарантией прикрыться от репрессий руководства, в случае, если благоволящие тому же руководству «судьи» засчитают необоснованными претензии бьющих тревогу?

В храмах искусств ещё не режут кроликов, не дёргают зубы и не принимают роды под симфонический оркестр. Но на некоторых сценах уже давно и вальяжно потрясают членами любителей «серебренников» и испражняются на рояль. С отсылом к Нурееву. Говорят, он именно так и делал. Потому и прославился.

А в некоторых залах уже делают маникюр и бреют лица, перед картинами великих мастеров. До эпиляции подмышек и круговых подтяжек — всего лишь пара античных статуй и какой-нибудь мягкотелый Караваджо.

С библейских времён, несмотря на многочисленные прецеденты, сор из храмов категорически не принято выносить. Главным образом потому, что все старые и настоящие «работники культуры», театральные или музейные, практически поголовно суть люди чрезвычайно воспитанные и до неприличия образованные. Не до оттопыренного мизинца и нюхательных солей в кружевном платочке, а именно до брутального заворота кишок и полного неприятия любой проталкиваемой новым «образовательным» порядком пошлости, невежества и безвкусицы. Этим людям крайне трудно противопоставлять мощному нашествию эфемерно эффективных менеджеров во всех областях спокойную аргументацию вековой культуры. Они просто не умеют мгновенно адаптироваться, перестроиться и отвечать равнозначным хамством на бессмыслицу или резким протестом на безвкусицу.

Поэтому, позвольте за них это сделать журналистам, более привычным к необходимым нарушениям некоторых воспитательно-образовательных норм и позволяющим себе некоторые грубости, для всех прочих непозволительные. Этим людям сейчас совершенно необходимо помочь. Между прочим, за нашу и вашу культуру.

Если вы заядлый любитель или просто недавний посетитель последних выставок, то вы наверняка уже заметили нечто явно необычное, что происходит сегодня в одном из ключевых и знаковых мест национального достояния России — в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Сама я в последний раз была там в начале прошлого лета и успела достаточно насмотреться и подзарядиться наблюдениями и новостями. С тех пор, ситуация (как и следовало ожидать) значительно ухудшилась и накалилась — всё по той же решительной «кривой».

Отдельные всплески протестных новостей от обеспокоенных сотрудников всё чаще появляются в сетях. А единодушные свидетельства констатируют откровенно угрожающие предупреждения руководства «не сметь суждения иметь» и особенно не сметь выносить эти суждения на публичные обсуждения любого рода. Пример: несколько месяцев назад, сразу нескольким сотрудникам, посмевшим выразить в частных блогах спокойную и разумную критику организации одной из выставок, доверенной совершенно не профессиональному, не подготовленному и просто несведущему в теме человеку, а потомy полностью провалившему и концепцию, и устройство,  было поставлено на вид: либо вы прекращаете писать ваши мнения в публичном пространстве, либо вы увольняетесь из музея.

Демократия в действии или как говорится.

Не только потому, что обстановка накаляется, но потому, что последствия безудержного перекраивания несущих принципов этого хранилища, зарекомендовавших и доказавших себя, со времён его основателей реально рискуют серьёзно покалечить всю систему, — я пообщалась с несколькими давними и ведущими специалистами этого музея и теперь хочу передать слово им.

В силу каких причин эти люди (пока) не рискнули выступить публично под собственными именами, вы легко поймёте по прочтении ниже приводимого текста. Я не стала редактировать присланные ими записи. Я только объединила их в единое свидетельство, для удобства понимания ситуации, под одним из предложенных авторами заголовком.

Я прошу вас прочесть эти свидетельства и подумать, что можно и следует делать в сложившихся обстоятельствах. Все высказавшиеся сотрудники и я лично будем благодарны за любые конкретные здравые предложения читателей, которым интересна и не безрaзлична судьба музея. Впрочем, не только его.

Далее следует оригинальный текст всех присланных свидетельств. Как говорится, «Пожалте бриться»:

***

«Записки из музейного гулага»

Думаю, что со времён выставки подарков Сталина, музей, музейные сотрудники и главное —  музейные коллекции не находилась в таком попранном и униженном состоянии как сегодня. Уход из жизни Ирины Александровны Антоновой обозначил точку невозврата в  новой вандальной политике.

Почти на следующий день после похорон были вынесены все ее вещи из кабинета до последнего карандаша, убрана в запасники  мебель; раскурочен книжный шкаф, в котором находились альбомы, каталоги, монографии, поэтические сборники с автографами близких для Антоновой людей — от Шагала до Солженицына; сняты гобелены со стен. Затем все было выкрашено в гестаповский серокоричневый цвет, занесена другая мебель и на цветаевский стол положены три бумажки – автографы разных  директоров о протечках на крыше. Окна закрасили белой краской как в больницах и моргах, на которые спроецировал старые фотографии из жизни музея разного периода и краткую информацию о директорах.  Мертвенный холодный свет в помещении усилил ощущение покойницкой. Теперь это новый зал экспозиции.

В июле 13 года Новая власть явилась пешком в окружении горюющих об ее уходе сотрудников Манежа, где  для отвода глаз ее продержали год, поскольку прямо из мелкой галереи Проун на пост директора ГМИИ ее покровители, имеющие большой опыт в работе по разрушению культуры и страны, понятно, перевести не могли. То, что ничего хорошего музей не ждет, стало понятно сразу:  по виду возглавлявшей шествие фигуры с заплетенной спереди косой  на голове – чем-то средним между фридой каллой и гоголевской паночкой.

Созвав молодых сотрудников музеев  во дворик музея и сфоткавшись с ними, пообещав им золотые горы и кисельные берега, она практически сразу ринулась на борьбу с гардеробом и входной зоной.

Знакомый по Проуну дизайнер создал занимательные вешалки с двумя серыми рожками наверху, очень похожие на детсадовские, и число мест в гардеробе сократилось на треть. Наверху поставили две огромные тумбы ресепшенов  друг напротив друга — для администраторов и кассиров. Эти «хай-тековские» изделия своим размером, цветом и  пропорциями убили исторический  цветаевский интерьер главного входа с витражным потолком; а также закрыли  проходы (в том числе и пожарные)  в Египетский зал и в зал Северного Возрождения. Начало было положено.

Затем Новая власть занялась выставочной политикой, сводя ее с каждым годом все к большому  экспонированию современного искусства в разных вариантах и комбинациях  и изживанию традиционных проектов, которые делал научный коллектив музея, и которые собственно всегда были любимы публикой и окупались. Научный коллектив, который так долго и с таким усердием создавала Антонова, Новая власть возненавидела с порога и со временем практически изолировала от всего происходящего в музее, общаясь исключительно командами пойди, принеси, рот закрой, уходи…Вскоре она привязала к колоннам колдуны, который надуваясь, напоминали то же, что и сейчас красующийся в центре Белого зала (зала Славы по замыслу Цветаева) предмет австралийских языческих культов. Затем вместе с Гоцяном завалила входной портик колясками, кроватками и березками, напоминавшими вместе большую помойку, и стала внедрять в экспозицию старых мастеров современные объекты один другого краше. И если в изделиях Дельвуа при всей смысловой заниженности была еще форма и относительное изящество, он-все-таки вырос в пространстве европейской культуры, то обнаженные мужчины с висящими старческими пенисами Пивоварова – бессменного автора иллюстраций к Мурзилке — вызывали только тошноту и отторжение у любого человека. Выставка экспонировалась параллельно и на том же этаже, что и Кранахи. С этого момента ни одна из выставок старых мастеров не проходила без параллельного проекта с современной требухой. Если не было визуального ряда,  его восполняли перформансы в Итальянском дворике разного рода и качества. Но всегда инфернального характера: то кого-то сводила судорога во время танца на полу или показа смерти карлицей  на колодце, то кто-то прыгал с балкона итальянского дворика, то кто-то блевал у стоп Давида, то Ксюша Собчак приволакивала Даню Милохина с репом и степом. Но все-таки пока Ирина Александровна была жива, Новая власть не могла втоптать музей в грязь окончательно…

И вот наконец настал звездный час.

Вслед за кабинетом Антоновой, в прошедшем году,  призвав на помощь двух французских пенсионеров – Мартена и Уркада – ей удалось разрушить практически все залы постоянной экспозиции, как в основном здании, так и в Галерее XIX-XX века.

Итальянская и французская школы были изгнаны со второго этажа главного здания. На первом фотограф  Патрик Уркад построил свой колумбарий из маленьких кислотно-белых щитов,  с рамочками и без, которые утонули в  неоклассической архитектуре Клейна, образуя маленькие закутки как в южных сельпо. На них поместилась одна треть из выставляемых обычно картин, скульптура и прикладное искусство Уркаду не пригодились. Человек ростом выше 155 см смотреть на все это может только присев и не более получаса, поскольку  начинает слепнуть от яркого света, направленного и на произведения и ему в глаза.

На втором этаже разместились «Странные сближения» Мартена – повтор выставки Carambolage, которую он делал в Гран Пале несколько лет назад. По свидетельству очевидцев там практически не было посетителей, но пространственные решения были интереснее. Выставка в ГМИИ  довольно примитивна и рассчитана на подростковый возраст и  неразвитый глаз, также она подойдет любителям детсадовских заданий – найди в брошюре номер со стены и узнаешь автора.  Изображения голых задниц практически в каждом разделе напротив напомнит взрослым об их забавах в средней школе на уроках географии, когда, засыпая ,что-то бубнит учитель о северном полюсе,  путая его с южным.

Всю осень и большую часть зимы все три этажа Галереи XIX-XX века были заняты выставками с небольшими вставками из щукинской коллекции. Понятно, что морозовская коллекция сейчас экспонируется в фонде Виттон, но в музее большое собрание живописи XIX века – французской, немецкой, испанской, бельгийской. При этом только несколько картин барбизонской школы сегодня можно увидеть в недавно открытом доме Павла и Сергея Третьяковых. Новая власть начала свое художественное образование с русского авангарда,  что отчасти ее оправдывает, поэтому ей не интересно, что было до этого, да  и практически неизвестно. Но коллекциях Щукина и Морозова она зарабатывает дензнаки, оплачивая современных художников, их выставки,  кураторов-пенсионеров, перформансы, режиссеров-самоучек  и самопиар. Именно поэтому гениальный «Портрет Сабартеса» Пикассо на выставке Мартена  практически заставлен тумбой, на которой лежит современный драп лазурного цвета, а перед ним лимон. Директор музея, понимающий уровень этой работы, никогда бы этого не сделал. А тут по ходу лягнули и Пикассо, не все время же Рембрандта.

Впрочем,  перед Рембрандтом теперь уже стригут директорских секретарей и друзей в поддержку музеев Голландии модные барбьеры. Акция из серии: девочка надела мамино платье и накрасилась ее помадой, пока взрослые ушли на Привоз. В Голландии работали косметические салоны, а музеи – нет. И они решили устроить акции, пригласив в свои ВХОДНЫЕ зоны музеев – без экспонатов, парикмахеров и ногтевой сервис.  Но  Новая власть в  своем повторе чужой идеи просто вкатила парикмахерское кресло в голландский зал и стала стричь непосредственно у картин под голландскую музыку и видео с голландским флешмобом. А можно же было и  развернуться: поставить два кресла на площадках пустой розовой лестницы, где нет ни одного экспоната,  на одном бы стригли, на другом бы брили, на фоне экранов LG с слайдами голландских картин из музейного собрания. Но для этого надо уметь оторваться от образца. . Кстати через два дня музеи в Голландии открыли, а Эрмитаж  открыл выставку русского авангарда в амстердамском филиале. В Эрмитаже, понятно, для этого никто никого не  стриг и не брил у «Блудного сына» ….

Все кураторы-хранители музейных коллекций теперь окончательно объявлены Новой властью ретроградами, бездарностями и нафталином, за то, что все-таки открывают рты и говорят о беспределе.  Правда, Моцарт и Бах тоже не пришлись ко двору «на корабле современности», что показали прошедшие «Декабрьские вечера» в формате какофонии.

Посетителей в залах все меньше и меньше, научные сотрудники все тише и тише, они знают закон концлагеря и он из двух пунктов: подчиниться администрации или бежать… Но бежать нельзя, поскольку за каждым из них стоит коллекция, которую нужно сохранять, в конце концов – это культурное достояние страны и ему грозит опасность … »

***

Пожалте бриться.



АВТОР
Елена Кондратьева-Сальгеро
Главный редактор парижского литературного альманаха «Глаголъ».

Автор
Елена Кондратьева-Сальгеро
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе