Российский писатель, драматург, сценарист и публицист в студии «Эксперта» и корпорации развития ВЭБ.РФ — о жизни вдали от двух столиц, мотивации к созданию нового и будущем креативных индустрий в России.
Александр Цыпкин, российский писатель, драматург, сценарист и публицист
ПРЕСС СЛУЖБА ВЭБ.РФ
— Ваш проект «Непровинция» стал, по–моему, прорывом в жанре тревел–шоу в этом году. Как Вы сейчас оцениваете настроения людей за пределами столицы? И можно ли сказать, что у нас идёт какой–то поиск или формирование новых идей и перспектив?
— Пару слов о «Непровинции». Мы ездим по России со съёмочной группой и в каждом городе, куда приезжаем, находим трёх–четырёх людей, которые живут в этом городе и не мечтают о переезде в столицу. У нас есть миф, что все обязательно хотят попасть в Москву. Но это не так. Эти люди создают что–то яркое, интересное, необычное. Либо обычное, но очень успешное. Было уже 18 городов, и люди в них меня очень удивили. Я много раз бывал в разных городах с гастролями, но с жителями общался достаточно редко. А тут целая когорта людей, ставших для меня примером и достижения целей, которые они поставили, и создания чего–то нового, и какой–то мотивации фантастической. Есть идея некой российской самодостаточности — мы можем производить практически любые товары, за исключением каких–то редких. Есть идея заботы о своем городе. Речь о сразу нескольких людях, причём очень высокого уровня бизнесменах. Допустим, производитель кухонь «Мария». У нашего героя доля рынка, наверное, 10–15% от всей России. Это самый известный бренд в стране. И он говорит: «Я не хочу из своего города уезжать. Я о нём забочусь. Мне здесь нравится. Если я уеду, то кто это будет делать?»
И мне кажется, что практически в каждом городе сейчас есть такие подвижники, для которых важен не только конкретный успех его собственного дела, но и забота о собственном городе, деревне. Если, допустим, человек из небольшой деревни переехал в местную столицу, он и для своей деревни продолжает что–то делать. Очень развивается фермерство. Для меня было открытием, как много грантов даёт государство. Принято считать, что это такой неподтвержденный фактами PR. Но мы не так давно были в Костроме. Там у девушки, начинавшей свою фермерскую деятельность с одной свиньи, сейчас есть и коровники, и свинарники, и курятники, и три бренда собственных. Она получила три невозвратных гранта на развитие сельского хозяйства, и таких примеров довольно много.
Много примеров людей, которые уезжают из столицы, потому что она забирает всё твоё время, не оставляя ни минуты на обычную жизнь. В столице, и это не моя цитата, «город тобой управляет». Он тебе много даёт, но он тобой управляет. А когда ты живёшь не в столичном городе, наоборот, ты управляешь и своей жизнью, и иногда городом. Это стало трендом. То есть люди возвращаются либо в свои города из Москвы, либо уезжают из столицы, изначально будучи москвичами, потому что в провинции легче пробиться в бизнесе, при этом там доступны все основные сервисы. Понятно, что не во всех городах, но тем не менее.
— Действительно интересная мысль. Уровень жизни и качество жизни — не одно и то же. Качество жизни всегда будет сложно измерить. Это какой–то интегральный показатель. ВЭБ, кстати, делает картинки, похожие на цветик–семицветик, пытаясь измерить качество жизни, но это безумно сложно. Я согласна, что это не только о доходах и о том, что можно измерить цифрами.
— Я живой пример человека с высоким уровнем жизни, но, когда я сравниваю себя с некоторыми людьми, живущими в провинциальных городах, я понимаю, что они вольны распоряжаться своим временем, они не в такой дикой гонке пребывают, не в таком неврозе. Начинаешь задаваться неприятными вопросами. А у кого качество жизни на самом деле выше? И задумываешься, может, пора переехать? Но алчность и тщеславие не позволяют.
— Продолжая тему малых городов. Во время Ваших путешествий Вы сталкивались с хорошими примерами городских инициатив? Каков топ–3 практик, которые впечатлили и которым можно поучиться другим регионам и даже столице?
— Ну мы всё–таки не по малым городам ездим. Красноярск — явно не малый город.
— Возьмем тогда шире…
— Мы просто ездим не по столичным городам с российской точки зрения. Например, красноярский фестиваль «Том Сойер Фест». Это не городская инициатива, а инициатива людей. Они восстанавливают старые деревянные здания, а теперь уже по всей стране. Иногда заброшенный, иногда просто разрушающийся дом они приводят в порядок своими силами. Меня восхитила также школа Поля Бокюза в том же Красноярске — одна из главных ресторанных школ на сегодняшний день с мировым уровнем подготовки специалистов. Соответственно, они забирают себе со всей страны лучшие кадры, и потом эти кадры возвращаются в свои города.
Мы больше всё–таки говорим с людьми, которые сами инициативу проявляют. Но, тем не менее во всех городах государство так или иначе пытается поддерживать эти инициативы, не мешая развиваться. Я спрашивал у людей, у которых несколько бизнесов. Все же, наверное, барьеры ставили, возможно, приходили с непристойными предложениями? Говорят, да нет. Я им, ну ладно, давай камеры выключим, расскажите, как было на самом деле. Говорят, действительно ничего было. Наоборот, пытаются поддержать, потому что им же нужно кем–то гордиться, кого–то показывать в Москве. При этом они могут позвонить своему региональному чиновнику любого уровня, что невозможно в Москве для бизнесмена среднего уровня, и попросить о поддержке или помощи в случае какой–либо сложной ситуации.
— У Вас много проектов в креативных индустриях. Что поменялось за год? Даже для нас, пользователей, очевидно, что поменялось. Как минимум открылись новые платформы, мы видим другой доступ к контенту. Это хороший или плохой толчок?
— По–разному. Не будем смотреть сквозь розовые очки и говорить, что всё вообще прекрасно. У нас есть очевидные проблемы. В частности, уехало значительное количество людей из креативных индустрий. Можно как угодно оценивать их поступок, но факт остаётся фактом. У нас есть дефицит кинематографического контента, поскольку ушло практически всё западное кино, за редким исключением. Каждый раз, когда какой–то фильм прорывается, вы видите его огромные сборы. Мы пока не полностью конкурентоспособны по полнометражному кино, и кинотеатры конечно недособирают. Да, есть пример «Чебурашки», но в целом еще развиваться и развиваться. Очень хорошо развиваются платформы. По сериалам мы сейчас не впереди планеты всей, но качество нашего контента на очень высоком уровне. Мы стали производить классные сериалы в огромном количестве. Не понимаю, когда всё это смотреть.
— Я удивляюсь, как их успевают снимать. Я не успеваю смотреть, а они успевают снимать.
— Да, пока ты составляешь список, что нужно посмотреть, уже пять новых вышло. И это, конечно, имеет свои последствия. В первую очередь сегментируется аудитория. Мы недавно с друзьями обсуждали, что уже нет фильма, который посмотрели все.
— «Чебурашка»?
— «Чебурашку» ещё не все посмотрели. «Иронию судьбы» смотрели все. «Иван Васильевич меняет профессию» смотрели все. Такого кино больше нет. Возможно, «Чебурашка» таким станет, но пока это единственный пример. И то говорим на данный момент о 20–30 млн, а в Советском Союзе могли посмотреть 80 млн зрителей и по несколько раз. Соответственно, культурный код несколько размывается. Нет больше фраз, которые мы все цитируем. «Тёпленькая пошла». Даже в «Чебурашке» использовали эту фразу из нашего кинопрошлого.
Люди соскучились по офлайну, поэтому кинотеатры полные. Мы просидели из–за ковида почти два года в изоляции. Конечно, людям хочется человеческого общения. Есть большой спрос на позитивный контент. Слишком сложная ситуация сегодня. Много трагических событий происходит. Мы плавно из одной трагической ситуации перешли в другую. А людям хочется чего–то светлого, тёплого, обещающего, что жизнь сложится хорошо. Раньше была мода на драму и тоску. Сейчас же есть спрос на доброе, семейное кино. Посмотрим, что будет с кино. Шансы у нас есть. Мы профессионально никак не отстаём. Нам нужно только нарастить потерянные кадры. А они есть — и режиссёры, и операторы.
— То есть трансформация в отрасли, в индустрии ещё идёт?
— И очень активно. Платформы набирают обороты. Понятно, что через какое–то время их останется всего 2–3. Сегодня их около 10–ти. И будет, наверное, не такое количество сериалов, как сейчас, но здорово, что мы, в том числе за счёт социальных сетей, смогли создать собственный рынок. Я не уверен, что во Франции в Германии есть такое количество платформ. Может быть, я ошибаюсь, но там, конечно, доля какого–нибудь Netflix или HBO гораздо выше. Кроме того, в европейских странах нет своих соцсетей, насколько я знаю. А у нас и VK, и относительно наш Telegram. Может, Павел (Дуров) будет возражать, что он наш, но мы его всё равно нашим считаем.
— Ну не будем надевать розовые, тем более красные очки. Наша площадка называется «Что будет дальше?». Понятно, что это вопрос, на который никогда нет верного ответа. Это просто позволяет нам, так сказать, промониторить наше ожидание.
— Дальше будет не просто по всему миру. Но как бы это не показалось излишне оптимистичным или наивным, у России есть все шансы стать одним из самых спокойных мест на Земле в силу сочетания очень большого количества факторов: огромная территория, огромное количество ресурсов, достаточно развитые технологии, в том числе медицинские, небольшое количество людей, наличие ядерного оружия, которое как никак защищает нас от каких–то атак и больших катаклизмов, население, которое активно развивается, создаёт что–то новое. И, как мне кажется, сейчас появились какая–то более–менее внятная идеология и упор на традиционные человеческие ценности. Надо признать, что мы действительно сейчас идём не в одном векторе с тем, что происходит в Европе, на Западе. Безусловно, у нас есть зона риска. Это и адаптация всех вернувшихся с СВО, и экономика. И как всё будет развиваться, пока не очень понятно. Поэтому расслабляться рано. Но при том, что в мире в целом очень неспокойно, мы можем оказаться вполне спокойным местом.
— Хочется, чтобы у нас оставался здравый смысл, полная открытость и понимание того, что происходит, но, чтобы наш фильм при этом был с хэппи–эндом. Спасибо Вам огромное!