Примитивно о сложном

Замечательный московский учитель-словесник Лев Соломонович Айзерман критике Единого государственного экзамена по литературе посвятил не одну статью. Он выступал и выступает не против «Единого государственного экзамена» вообще (т.е. такого экзамена, который и составляется, и проверяется независимой комиссией), а против ЕГЭ по литературе в существующей сегодня форме. А сегодня ЕГЭ по литературе существует в форме набора разнообразных заданий, среди которых и тесты, требующие однозначного ответа, и вопросы, на которые нужно отвечать либо лаконично (пятью-десятью предложениями), либо развернуто (мини-сочинением в 200-300 слов). Одна из последних статей Айзермана под названием «Преданная литература. Между Сциллой невежества и Харибдой псевдознания...» («Учительская газета» №51(10288) от 22 декабря 2009) была написана по следам мониторинга по литературе для 10-х классов. Мониторинг проводился в Москве; работу писали все десятиклассники без исключения. И потому она затронула интересы всех учителей-словесников. Этот пробный экзамен еще раз показал искусственность, надуманность выбранной формы ЕГЭ по литературе, а главное – невозможность при помощи такого экзамена выявить и оценить читательскую культуру, проверить понимание художественных произведений. И даже более того – невозможность проверить конкретные знания по теории и истории литературы. 


Например, как показывает анализ заданий «части В», очень трудно, почти невозможно задать такой вопрос о литературном произведении, на который можно было бы ответить однозначно. А тут еще ответы на тестовые задания, предполагавшиеся составителями как правильные, то и дело оказывались ошибочными. В своей статье Айзерман привел примеры таких ошибок: так, стихотворение М.Ю. Лермонтова «Пророк» предлагалось прочитать как аллегорическое, а жанр «Слова о полку Игореве» определить как лиро-эпический. 

Разберем последний случай. Заметьте: ученика спрашивают не о родовой специфике жанра (т. е. не о том, к эпосу, лирике или драме принадлежит жанр «Слова»), а о том, как конкретно именуется жанр, в котором написано это произведение. Отвечая на данный вопрос, следовало бы сказать: жанр «слова», а не лиро-эпический жанр. Однако это только на первый взгляд может показаться, что ошибка возникает из-за неточной формулировки вопроса, или из-за несоответствия ответа вопросу. Все сложнее: и правильный ответ – «слово» – тоже представляется не вполне точным. Не случайно ведь ученые-филологи отказываются однозначно определить жанр «Слова о полку Игореве» – слишком сложна его жанровая природа. Таким образом, ошибка составителей связана и со стремлением дать предельно простой ответ на поставленный вопрос. Но вопрос оказывается куда сложнее, чем хочется думать. 

А вот и другие подобные примеры. На московском мониторинге школьникам было предложено найти в художественном тексте изобразительные средства. С этой целью им был дан замечательно выразительный фрагмент из «Слова о полку Игореве»: «Вот ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелы на храбрые полки Игоревы». Выразительность создается здесь многообразными особенностями художественной формы – и олицетворением (ветры, словно живые «веют с моря стрелы»), и метафорой (ветры, как воины, «веют с моря стрелы»), и перифразом (ветры характеризуются как внуки бога Стрибога – «Стрибожьи внуки»), и эпитетом («храбрые полки Игоревы»), и, возможно, метонимией (свойства одного воина – «храбрый» – переносятся на воинство в целом: «храбрые»). При этом ответ, которого ждали от школьников, значительно менее полон: это только метафора и перифраз. А как быть с теми десятиклассниками, которые назвали олицетворение? Ставить им минус за неверный ответ? Между тем, увидеть олицетворение в этом фрагменте очень важно: для автора «Слова» природа не просто олицетворена – она одухотворена. Кроме того, предлагаемый ответ вызывает вопросы и потому, что школьники (например, ученики непрофильных школ) имеют право не знать, что такое перифраз. 

Другое задание. Снова нужно назвать использованные художественные приемы – теперь в предложении «Тут копьям поломаться, тут саблям постучать о шлемы половецкие, на реке на Каяле у Дона великого». Учителям, проверяющим работы, предлагался такой контрольный ответ: в предложении использованы метонимия, перифраз, метафора. Метонимией, по-видимому, названа синекдоха: «копья» и «сабли» обозначили русичей, а «шлемы половецкие» – неприятеля. Перифраз и метафору нам обнаружить не удалось. Зато, отвечая на этот вопрос, наши ученики увидели в предложенной им для анализа фразе еще и инверсию, и эпитет, и синтаксический параллелизм. То есть столько всего, что одной строчки на бланке им не хватало. Вчитайтесь в приведенную фразу из «Слова» – с ними трудно не согласиться. Более того, как славно, что они все это увидели! Значит, почувствовали своеобразие интонации; ведь перечисленные приемы, особенно последний – синтаксический параллелизм, характерны для народного творчества, для былин и песен. Заметив их, школьники могли понять, что художественный вкус автора «Слова» сформирован фольклором, а его мышление связано с древним фольклорным мышлением. Но снова, вместо того, чтобы радоваться за учеников, мы должны поставить им минус. 

Почему так получилось? Проверяя «остаточные» знания (терминология разработчиков ЕГЭ), составители заданий дали десятиклассникам не однозначные примитивные примеры, в которых использован какой-то один троп (наш экзамен только на такие и рассчитан!), а замечательные, сложнейшие тексты. И сразу стало ясно: литература – не математика (да не обидятся на нас коллеги-математики!); тут бывает крайне сложно, а точнее, невозможно все разложить по полочкам. Кстати, аналогичные задания из других вариантов, давались на гораздо более простых примерах, например, из «Недоросля» Д.И. Фонвизина. Так, школьникам предлагалось определить род литературы, к которому можно отнести «Недоросля», и жанр этого произведения. Понятно, что драму и комедию с легкостью назовет практически любой десятиклассник. 

Такое несоответствие, конечно, не случайно: сбалансировать задания разных вариантов по сложности почти невозможно. А форма требует именно такого баланса, иначе дети оказываются в неравных условиях. И все-таки самое узкое место подобных вопросов в том, что они предлагают школьникам, вооружившись словарями, искать в художественном тексте искомый набор тропов. И только. Можно даже обойтись без словарей – пожалуй, для ответов достаточно тетради под броским названием «Литература»; там на последних страницах перечислены как раз те самые термины, знание которых спрашивается с ученика. Знаешь, чем отличается монолог от диалога, перекрестная рифма от кольцевой, кем был Цыфиркин или отец Базарова, считай – знаешь и понимаешь русскую литературу. Понимания своеобразия авторского видения мира не требуется. 

Нам можно возразить: нечего «зацикливаться» на заданиях «части В»; для оценки того, как школьник понимает произведение, как он умеет это свое понимание выразить, в ЕГЭ есть задания «части С». Но даже не углубляясь в анализ того, как эта часть выглядела, как – часто беспомощно – были сформулированы темы для самостоятельных рассуждений учащихся, отметим: мониторинг проводился так, что для большинства московских десятиклассников «части С» в экзамене не существовало! Дело в том, что ученикам непрофильных школ было разрешено писать только те задания «части С», которые требуют ответа в 5-10 предложений. Уметь создавать связный текст с доказательствами этим школьникам не нужно. Пожалуй, ориентировать учителя на подготовку ученика к такому экзамену, не менее безнравственно, чем вообще не проводить его. 

В этом году московские десятиклассники будут сдавать литературу. Но радоваться этому рано. Нужно еще, чтобы экзамен был подготовлен лучше, чем обсуждаемый нами мониторинг. А еще очевидно, что существующая ныне форма ЕГЭ порочна – она загоняет составителей экзамена в немыслимые, невозможные условия, не позволяет создать сбалансированные, корректные варианты. От учителя этот экзамен требует примитивного натаскивания, а от ученика – формального знания литературы.

Евгения Абелюк, Мария Большакова 

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе