Что такое «традиционный» ислам
30 ноября 2021 ● "Горький"
Денис Брилев — о книге «„Ислам, имеющий мирную и добрую сущность“».
Открытие нового комплекса Московской соборной мечети.
Фото: kremlin.ru
Выпущенная «Новым литературным обозрением» коллективная монография под редакцией Рената Беккина «„Ислам, имеющий мирную и добрую сущность“» посвящена поиску ответов на вопросы, что такое «традиционный» ислам и благодаря чему он становится «традиционным». О том, в какой мере авторам этой книги удалось справиться со своими задачами, читайте в материале религиоведа Дениса Брилева.
«Ислам, имеющий мирную и добрую сущность». Дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Коллективная монография под редакцией Рената Беккина.
Содержание
«Традиционный ислам», «нетрадиционный ислам» — с каждым днем вокруг содержания этих понятий, а также допустимости их использования все жарче разгораются споры. Уверенно эти понятия вошли и в государственный дискурс, особенно после слов президента Владимира Путина, произнесенных им на встрече с муфтиями крупнейших религиозных организаций России: «...Традиционный ислам является важнейшей частью российского культурного кода».
Не остались в стороне и представители научного сообщества, пытаясь найти ответ на вопрос, что же такое «традиционный ислам» и что его делает таковым. Но не сказать, что после того, как «традиционный ислам» оказался объектом исследований, а не только медийного дискурса, все стало понятно. Вместо этого появилось много определений того, чем этот самый «традиционный» ислам является. Так, в российской научной среде завоевал популярность этнографический подход, согласно которому под «традиционным» исламом понимают такие формы его бытования, которые были распространены в конкретном регионе в конкретный период истории (в этом смысле «традиционный» ислам иногда отождествляется с «народным», хотя это не одно и то же). В таком случае можно говорить о существовании множества «традиционных исламов». Более того, традиционной для конкретного региона и времени может оказаться такая форма бытования ислама, которая в других регионах (или же в другие времена) воспринимается как самая что ни на есть нетрадиционная. В качестве примера можно вспомнить тот же ваххабизм — однозначно «нетрадиционную» форму ислама для многих представителей властей и официальных религиозных организаций России, но вполне «традиционную» в Саудовской Аравии последних 100 лет.
Другим широко распространенным подходом к пониманию «традиционного» ислама является условно «конфессиональный» — это взгляд со стороны официального исламского религиозного истеблишмента («духовенством» их язык назвать не поворачивается, поскольку в силу структурных особенностей самого ислама духовенства в общеупотребимом смысле там нет), к которому нередко примыкают представители светских властей. В таком случае под «традиционным» исламом понимается ислам миролюбивый, толерантный, лояльный существующему политическому режиму. Соответственно, термин «нетрадиционный» маркирует всевозможные радикальные интерпретации ислама, нередко — джихадистского толка. Вместе с тем «нетрадиционный» ислам часто представлял собой риторическую конструкцию, характеризующую оппонентов внутри исламского сообщества (вне зависимости от их религиозных убеждений, принадлежности к тому или иному исламскому течению). Авторство этого термина приписывается последнему муфтию советского Духовного управления мусульман Европейской части и Сибири (ДУМЕС) и первому (и пока единственному) муфтию послесоветского Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ) Талгату Таджуддину, который ввел его в обиход в начале 1990-х годов, во времена возникновения новых самостоятельных муфтиятов, не подчинявшихся ЦДУМ.
Неудивительно, что, оставаясь одной из наиболее спорных тем, тема «традиционного» ислама продолжает привлекать внимание исследователей. Одной из наиболее успешных, на мой взгляд, недавних попыток дать представление о концепте традиционного ислама, стала выпущенная в 2021 году издательством «Новое литературное обозрение» коллективная монография «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность»: дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма«, под редакцией известного российского (или российско-шведского) востоковеда и исламоведа Рената Беккина.
По мнению авторов, «традиционный ислам» представляет собой искусственный конструкт, которое государство использует для обозначения постсоветской модели государственно-исламских отношений. Один из ее главных признаков — демонстрация лояльности религиозных организаций и верующих действующим властям. Как я уже отмечал выше, в соответствии с подобной логикой к представителям так называемого нетрадиционного ислама власти и официальные религиозные институты относят те организации, течения и тех отдельных персонажей, которые выступают с критикой внутренней и внешней политики государства и/или официальных муфтиятов.
Открывает книгу глава казанских исламоведов Лейлы Алмазовой и Азата Ахунова «В поисках „традиционного ислама” в Татарстане: между национальным проектом и универсалистскими теориями», в которой сделана попытка объединить теоретический анализ и локальные татарстанские кейсы. Отчасти это удалось как минимум при рассмотрении различных интерпретаций «традиционного» ислама, представленных в Татарстане. Несомненным достоинством статьи стало обращение авторов к источникам на татарском языке — как дореволюционным, так и современным, — а также использование материалов собственных полевых исследований.
Свой голос в монографии получил и представитель одновременно богословской и академической традиций — Дамир Шагавиев, который в своей главе «Понятие „люди Сунны и согласия общины” („ахл ас-сунна ва-л-джама‘а”) и Грозненская фетва» рассматривает дискуссии, развернувшиеся в российском исламском сообществе и за его пределами по поводу так называемой Грозненской фетвы, претендовавшей на то, чтобы дать исчерпывающее определение суннизму и суннитам. Шагавиев высказывает богословскую точку зрения на «традиционный ислам», указывая, что он синонимичен «суннитскому исламу». В своей главе он приоткрывает более широкий, можно сказать, общеисламский контекст восприятия «традиционного ислама», который оказывается не провластным, сугубо российским конструктом, а понятием, широко распространенным во всем исламском мире. Дамир Шагавиев объясняет, в частности, почему суннитский ислам, включающий в себя принадлежность к четырем школам исламского права (фикха), двум школам вероучения (акыды) и суннитский суфизм (иногда также именуемый «шариатским суфизмом», то есть суфизмом, не использующим практики, противоречащие шариату) считаются «традиционным» исламом и в Турции, и в Египте, и во многих других богословски обосновываемых «традиционных исламах». Он также показывает на примере Грозненской фетвы различия между исламским богословским дискурсом в России и во всем мире, где принадлежность к суфизму является важной частью суннитской идентичности и приветствуется, не становясь при этом ни необходимым, ни достаточным критерием принадлежности к «традиционному» исламу.
Глава редактора и составителя коллективной монографии Рената Беккина посвящена обновленческому движению в современном российском исламе. На первый взгляд, этот феномен не подпадает под понятие «традиционный» ислам, но зато он позволяет определить, чем «традиционный» ислам не является. Более того, в случае с российским исламским обновленческим движением все не так однозначно, и его представители активно добиваются, чтобы со временем именно их вариант ислама стал для государства «традиционным» (не случайно на тесную связь между властью и «традиционным» исламом указывают чуть ли не все авторы сборника). При этом Беккин обращает внимание на важную особенность конструируемой обновленцами версии «традиционного» ислама: если в сложившемся в настоящее время концепте «традиционного» ислама лояльность государству предполагает определенную степень невмешательства последнего в повседневные практики мусульман, то обновленческий «традиционный» ислам в большей степени напоминает крайнюю форму кемализма (в религиозной сфере — разновидность лаицизма, радикального секуляризма), которая открывает дорогу для тотального вмешательства государства в религиозную жизнь даже на уровне догматики.
Отдельная глава монографии авторства казанской исследовательницы Резеды Сафиуллиной-Ибрагимовой посвящена суфизму, который является одним из важнейших элементов современной концепции «традиционного» ислама, причем не только в России, но и в исламских, и даже в европейских странах и США. В этой главе, названной «Суфизм в Татарстане: возрождение традиции, экспорт или экспансия?», автор рассматривает современную ситуацию с суфизмом в Татарстане, привлекая большое количество собственных полевых исследований. Причем на основании своих интервью с респондентами Сафиуллина-Ибрагимова приходит к выводу, что последователи суфизма в Татарстане далеко не всегда стремятся стать частью «традиционного» ислама, который формируется государством, — такой вот нетрадиционный «традиционный» ислам.
Уфимская исследовательница Зиля Хабибуллина, написавшая главу «„Традиционный ислам” в дискурсе религиозных объединений, национальных организаций и государственных структур Республики Башкортостан», подобно другим авторам монографии, основывает свои выводы на полевых исследованиях. Она обращает внимание на то, что дихотомия «традиционный» / «нетрадиционный» («правильный» / «неправильный») зачастую возникает как часть риторики конкурирующих между собой мусульманских лидеров и активно используется государством для продвижения концепции «толерантного», «мирного» ислама в противовес исламу «радикальному», который ассоциируется с ваххабитами/салафитами, считающимися заведомыми оппозиционерами по отношению к официальным органам светской и религиозной власти. При этом автор выделяет четыре основных фактора, повлиявших на формирование представлений о «традиционном» исламе в Башкортостане: а) специфику религиозной идентичности, б) этнический/национальный фактор, в) конфликты между мусульманскими группами и г) прерванную в советское время традицию ислама.
Завершает коллективную монографию глава крымской исследовательницы Эльмиры Муратовой «Дискурс „традиционного ислама” в постсоветском Крыму». В ней исследовательница прослеживает формирование дискурса «традиционного ислама» в крымскотатарском сообществе как инструмента борьбы руководства национального движения (Курултая, Меджлиса и лично Мустафы Джемилева) с «чужим» исламом — сперва в лице ваххабизма/салафизма, а позднее — и другими исламскими течениями (особенно — Хизб ут-Тахрир*), претендующими на крымскотатарскую умму. Однако закрепление дискурса «традиционного ислама» по общероссийской матрице лояльности государству началось там лишь в 2014 г.
Рассматриваемый сборник — не единственная попытка российских исследователей придать форму такому размытому понятию, как «традиционный» ислам. Можно вспомнить выпущенную в середине 2020 г. коллективную монографию «Центральная Евразия: Территория межкультурных коммуникаций». Один из ее авторов, директор Института востоковедения РАН Аликбер Аликберов, отождествляет понятия «традиционный ислам в России» и «русское мусульманство». При этом под «традиционным» исламом он понимает «обновленческое движение суфизма, приспособленное к сосуществованию в условиях политических и поликонфессиональных обществ, подчиненное при этом не только не мусульманской, но вообще не религиозной, то есть светской власти. Это суфизм суннитский... в религиозно-правовом отношении — ханафитский и шафиитский; в богословском отношении — ашаритский и матуридитский». Очевидно, что во многом подобное определение перекликается с выводами монографии под редакцией Рената Беккина. Вместе с тем указание на близость понятий «традиционный ислам» и «русское мусульманство» позволяет обратить внимание на одно из слабых мест «Ислама, имеющего мирную и добрую сущность...» — сосредоточенность исключительно на российском измерении концепции «традиционного» ислама (за исключением, возможно, главы Дамира Шагавиева). По прочтении монографии складывается впечатление, что «традиционный» ислам, по сути, представляет собой порождение изощренного ума российского религиозного и государственного чиновничества, своеобразное российское ноу-хау, направленное на контроль над мусульманским сообществом.
Но это не так. Концепт «традиционного» ислама уже давно стал частью богословского, академического и политического дискурсов во многих странах, где мусульмане составляют как большинство, так и меньшинство населения. Достаточно вспомнить недавний отчет французского Института Монтеня «Французский ислам возможен» (2016), а также многочисленные инициативы французских властей по созданию этого самого «французского» или «республиканского» ислама (напрашивается параллель с упомянутым выше «русским мусульманством»). Особенно отличился на этом поприще нынешний президент Франции Эмманюэль Макрон, сделавший превращение разношерстного французского ислама в ислам «республиканский», лояльный Французской республике, одним из приоритетов своей внутренней и внешней политики. Аналогичные процессы происходят и во многих других европейских странах, прежде всего Австрии и Германии, для которых формирование лояльного государству ислама, с четкой иерархией и понятной структурой, также является насущным вопросом.
Завершая этот небольшой обзор крайне интересной и призывающей к дискуссии монографии «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность...», хочу согласиться с ее основной идеей: «традиционный» ислам это искусственный конструкт. Но... Он не более искусственный, чем любой другой конструкт: «классический» ислам, «ортодоксальный» ислам, «народный» и любой другой ислам (или — «ислам»). Более того, этот конструкт является результатом совместных усилий, с одной стороны, всякой власти, и не только российской, которая конструирует понятную ей и лояльную форму религиозности, а с другой — обычных мусульман, уставших от всевозможных радикальных тенденций в исламе, говорящих от лица так называемого молчаливого большинства. Концепция «традиционного» ислама находит свои основания как в исламской традиции, так и в государственно-конфессиональной политике, одним из субъектов которой являются мусульмане. Плохо это или хорошо — вопрос, на который читателям «Ислама, имеющего мирную и добрую сущность...» предстоит ответить самостоятельно.
Фото: kremlin.ru
Выпущенная «Новым литературным обозрением» коллективная монография под редакцией Рената Беккина «„Ислам, имеющий мирную и добрую сущность“» посвящена поиску ответов на вопросы, что такое «традиционный» ислам и благодаря чему он становится «традиционным». О том, в какой мере авторам этой книги удалось справиться со своими задачами, читайте в материале религиоведа Дениса Брилева.
«Ислам, имеющий мирную и добрую сущность». Дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Коллективная монография под редакцией Рената Беккина.
Содержание
«Традиционный ислам», «нетрадиционный ислам» — с каждым днем вокруг содержания этих понятий, а также допустимости их использования все жарче разгораются споры. Уверенно эти понятия вошли и в государственный дискурс, особенно после слов президента Владимира Путина, произнесенных им на встрече с муфтиями крупнейших религиозных организаций России: «...Традиционный ислам является важнейшей частью российского культурного кода».
Не остались в стороне и представители научного сообщества, пытаясь найти ответ на вопрос, что же такое «традиционный ислам» и что его делает таковым. Но не сказать, что после того, как «традиционный ислам» оказался объектом исследований, а не только медийного дискурса, все стало понятно. Вместо этого появилось много определений того, чем этот самый «традиционный» ислам является. Так, в российской научной среде завоевал популярность этнографический подход, согласно которому под «традиционным» исламом понимают такие формы его бытования, которые были распространены в конкретном регионе в конкретный период истории (в этом смысле «традиционный» ислам иногда отождествляется с «народным», хотя это не одно и то же). В таком случае можно говорить о существовании множества «традиционных исламов». Более того, традиционной для конкретного региона и времени может оказаться такая форма бытования ислама, которая в других регионах (или же в другие времена) воспринимается как самая что ни на есть нетрадиционная. В качестве примера можно вспомнить тот же ваххабизм — однозначно «нетрадиционную» форму ислама для многих представителей властей и официальных религиозных организаций России, но вполне «традиционную» в Саудовской Аравии последних 100 лет.
Другим широко распространенным подходом к пониманию «традиционного» ислама является условно «конфессиональный» — это взгляд со стороны официального исламского религиозного истеблишмента («духовенством» их язык назвать не поворачивается, поскольку в силу структурных особенностей самого ислама духовенства в общеупотребимом смысле там нет), к которому нередко примыкают представители светских властей. В таком случае под «традиционным» исламом понимается ислам миролюбивый, толерантный, лояльный существующему политическому режиму. Соответственно, термин «нетрадиционный» маркирует всевозможные радикальные интерпретации ислама, нередко — джихадистского толка. Вместе с тем «нетрадиционный» ислам часто представлял собой риторическую конструкцию, характеризующую оппонентов внутри исламского сообщества (вне зависимости от их религиозных убеждений, принадлежности к тому или иному исламскому течению). Авторство этого термина приписывается последнему муфтию советского Духовного управления мусульман Европейской части и Сибири (ДУМЕС) и первому (и пока единственному) муфтию послесоветского Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ) Талгату Таджуддину, который ввел его в обиход в начале 1990-х годов, во времена возникновения новых самостоятельных муфтиятов, не подчинявшихся ЦДУМ.
Неудивительно, что, оставаясь одной из наиболее спорных тем, тема «традиционного» ислама продолжает привлекать внимание исследователей. Одной из наиболее успешных, на мой взгляд, недавних попыток дать представление о концепте традиционного ислама, стала выпущенная в 2021 году издательством «Новое литературное обозрение» коллективная монография «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность»: дискурс о традиционном исламе в среде тюрок-мусульман европейской части России и Крыма«, под редакцией известного российского (или российско-шведского) востоковеда и исламоведа Рената Беккина.
По мнению авторов, «традиционный ислам» представляет собой искусственный конструкт, которое государство использует для обозначения постсоветской модели государственно-исламских отношений. Один из ее главных признаков — демонстрация лояльности религиозных организаций и верующих действующим властям. Как я уже отмечал выше, в соответствии с подобной логикой к представителям так называемого нетрадиционного ислама власти и официальные религиозные институты относят те организации, течения и тех отдельных персонажей, которые выступают с критикой внутренней и внешней политики государства и/или официальных муфтиятов.
Открывает книгу глава казанских исламоведов Лейлы Алмазовой и Азата Ахунова «В поисках „традиционного ислама” в Татарстане: между национальным проектом и универсалистскими теориями», в которой сделана попытка объединить теоретический анализ и локальные татарстанские кейсы. Отчасти это удалось как минимум при рассмотрении различных интерпретаций «традиционного» ислама, представленных в Татарстане. Несомненным достоинством статьи стало обращение авторов к источникам на татарском языке — как дореволюционным, так и современным, — а также использование материалов собственных полевых исследований.
Свой голос в монографии получил и представитель одновременно богословской и академической традиций — Дамир Шагавиев, который в своей главе «Понятие „люди Сунны и согласия общины” („ахл ас-сунна ва-л-джама‘а”) и Грозненская фетва» рассматривает дискуссии, развернувшиеся в российском исламском сообществе и за его пределами по поводу так называемой Грозненской фетвы, претендовавшей на то, чтобы дать исчерпывающее определение суннизму и суннитам. Шагавиев высказывает богословскую точку зрения на «традиционный ислам», указывая, что он синонимичен «суннитскому исламу». В своей главе он приоткрывает более широкий, можно сказать, общеисламский контекст восприятия «традиционного ислама», который оказывается не провластным, сугубо российским конструктом, а понятием, широко распространенным во всем исламском мире. Дамир Шагавиев объясняет, в частности, почему суннитский ислам, включающий в себя принадлежность к четырем школам исламского права (фикха), двум школам вероучения (акыды) и суннитский суфизм (иногда также именуемый «шариатским суфизмом», то есть суфизмом, не использующим практики, противоречащие шариату) считаются «традиционным» исламом и в Турции, и в Египте, и во многих других богословски обосновываемых «традиционных исламах». Он также показывает на примере Грозненской фетвы различия между исламским богословским дискурсом в России и во всем мире, где принадлежность к суфизму является важной частью суннитской идентичности и приветствуется, не становясь при этом ни необходимым, ни достаточным критерием принадлежности к «традиционному» исламу.
Глава редактора и составителя коллективной монографии Рената Беккина посвящена обновленческому движению в современном российском исламе. На первый взгляд, этот феномен не подпадает под понятие «традиционный» ислам, но зато он позволяет определить, чем «традиционный» ислам не является. Более того, в случае с российским исламским обновленческим движением все не так однозначно, и его представители активно добиваются, чтобы со временем именно их вариант ислама стал для государства «традиционным» (не случайно на тесную связь между властью и «традиционным» исламом указывают чуть ли не все авторы сборника). При этом Беккин обращает внимание на важную особенность конструируемой обновленцами версии «традиционного» ислама: если в сложившемся в настоящее время концепте «традиционного» ислама лояльность государству предполагает определенную степень невмешательства последнего в повседневные практики мусульман, то обновленческий «традиционный» ислам в большей степени напоминает крайнюю форму кемализма (в религиозной сфере — разновидность лаицизма, радикального секуляризма), которая открывает дорогу для тотального вмешательства государства в религиозную жизнь даже на уровне догматики.
Отдельная глава монографии авторства казанской исследовательницы Резеды Сафиуллиной-Ибрагимовой посвящена суфизму, который является одним из важнейших элементов современной концепции «традиционного» ислама, причем не только в России, но и в исламских, и даже в европейских странах и США. В этой главе, названной «Суфизм в Татарстане: возрождение традиции, экспорт или экспансия?», автор рассматривает современную ситуацию с суфизмом в Татарстане, привлекая большое количество собственных полевых исследований. Причем на основании своих интервью с респондентами Сафиуллина-Ибрагимова приходит к выводу, что последователи суфизма в Татарстане далеко не всегда стремятся стать частью «традиционного» ислама, который формируется государством, — такой вот нетрадиционный «традиционный» ислам.
Уфимская исследовательница Зиля Хабибуллина, написавшая главу «„Традиционный ислам” в дискурсе религиозных объединений, национальных организаций и государственных структур Республики Башкортостан», подобно другим авторам монографии, основывает свои выводы на полевых исследованиях. Она обращает внимание на то, что дихотомия «традиционный» / «нетрадиционный» («правильный» / «неправильный») зачастую возникает как часть риторики конкурирующих между собой мусульманских лидеров и активно используется государством для продвижения концепции «толерантного», «мирного» ислама в противовес исламу «радикальному», который ассоциируется с ваххабитами/салафитами, считающимися заведомыми оппозиционерами по отношению к официальным органам светской и религиозной власти. При этом автор выделяет четыре основных фактора, повлиявших на формирование представлений о «традиционном» исламе в Башкортостане: а) специфику религиозной идентичности, б) этнический/национальный фактор, в) конфликты между мусульманскими группами и г) прерванную в советское время традицию ислама.
Завершает коллективную монографию глава крымской исследовательницы Эльмиры Муратовой «Дискурс „традиционного ислама” в постсоветском Крыму». В ней исследовательница прослеживает формирование дискурса «традиционного ислама» в крымскотатарском сообществе как инструмента борьбы руководства национального движения (Курултая, Меджлиса и лично Мустафы Джемилева) с «чужим» исламом — сперва в лице ваххабизма/салафизма, а позднее — и другими исламскими течениями (особенно — Хизб ут-Тахрир*), претендующими на крымскотатарскую умму. Однако закрепление дискурса «традиционного ислама» по общероссийской матрице лояльности государству началось там лишь в 2014 г.
Рассматриваемый сборник — не единственная попытка российских исследователей придать форму такому размытому понятию, как «традиционный» ислам. Можно вспомнить выпущенную в середине 2020 г. коллективную монографию «Центральная Евразия: Территория межкультурных коммуникаций». Один из ее авторов, директор Института востоковедения РАН Аликбер Аликберов, отождествляет понятия «традиционный ислам в России» и «русское мусульманство». При этом под «традиционным» исламом он понимает «обновленческое движение суфизма, приспособленное к сосуществованию в условиях политических и поликонфессиональных обществ, подчиненное при этом не только не мусульманской, но вообще не религиозной, то есть светской власти. Это суфизм суннитский... в религиозно-правовом отношении — ханафитский и шафиитский; в богословском отношении — ашаритский и матуридитский». Очевидно, что во многом подобное определение перекликается с выводами монографии под редакцией Рената Беккина. Вместе с тем указание на близость понятий «традиционный ислам» и «русское мусульманство» позволяет обратить внимание на одно из слабых мест «Ислама, имеющего мирную и добрую сущность...» — сосредоточенность исключительно на российском измерении концепции «традиционного» ислама (за исключением, возможно, главы Дамира Шагавиева). По прочтении монографии складывается впечатление, что «традиционный» ислам, по сути, представляет собой порождение изощренного ума российского религиозного и государственного чиновничества, своеобразное российское ноу-хау, направленное на контроль над мусульманским сообществом.
Но это не так. Концепт «традиционного» ислама уже давно стал частью богословского, академического и политического дискурсов во многих странах, где мусульмане составляют как большинство, так и меньшинство населения. Достаточно вспомнить недавний отчет французского Института Монтеня «Французский ислам возможен» (2016), а также многочисленные инициативы французских властей по созданию этого самого «французского» или «республиканского» ислама (напрашивается параллель с упомянутым выше «русским мусульманством»). Особенно отличился на этом поприще нынешний президент Франции Эмманюэль Макрон, сделавший превращение разношерстного французского ислама в ислам «республиканский», лояльный Французской республике, одним из приоритетов своей внутренней и внешней политики. Аналогичные процессы происходят и во многих других европейских странах, прежде всего Австрии и Германии, для которых формирование лояльного государству ислама, с четкой иерархией и понятной структурой, также является насущным вопросом.
Завершая этот небольшой обзор крайне интересной и призывающей к дискуссии монографии «Ислам, имеющий мирную и добрую сущность...», хочу согласиться с ее основной идеей: «традиционный» ислам это искусственный конструкт. Но... Он не более искусственный, чем любой другой конструкт: «классический» ислам, «ортодоксальный» ислам, «народный» и любой другой ислам (или — «ислам»). Более того, этот конструкт является результатом совместных усилий, с одной стороны, всякой власти, и не только российской, которая конструирует понятную ей и лояльную форму религиозности, а с другой — обычных мусульман, уставших от всевозможных радикальных тенденций в исламе, говорящих от лица так называемого молчаливого большинства. Концепция «традиционного» ислама находит свои основания как в исламской традиции, так и в государственно-конфессиональной политике, одним из субъектов которой являются мусульмане. Плохо это или хорошо — вопрос, на который читателям «Ислама, имеющего мирную и добрую сущность...» предстоит ответить самостоятельно.