Печаль русской деревни: светлая или смертная?
6 декабря 2017 ● Православие.Ru
Протоиерей Алексий Новиков рассуждает вместе со скептиком о настоящем и будущем нашей русской деревни.
Наша деревня
Если скептик и пессимист уверен в том, что ничего, кроме уныния, тоски и печали, от взгляда на в очередной раз умирающее село не возникает, то отец Алексий настроен по-христиански оптимистично: даже в тяжелейших испытаниях, которые переживает (дай Бог, переживет) деревня, можно и нужно, по его убеждению, найти повод и возможность смотреть на окружающий мир пусть печальным, но – добрым взглядом. И добрым сердцем.
Возражения скептику
– Отец Алексий, сейчас я буду говорить с вами как скептик, пессимист. Тоска русского умирающего села. Часто даже сама погода подсказывает – жизнь в деревне вполне оправдывает такой вид наказания, как ссылка. Тоска, хмурое небо, плохой урожай, ненужные антенны, телевизоры вместо икон и – пьянка. Унылое умирание русской деревни. Делать здесь больше нечего. Наблюдать, как умирает село – так себе удовольствие. Пустые храмы, безработица, унылый лес... Руки опускаются, и ни о каком будущем, тем более светлом, русской деревни речи нет вообще. Прав ли унылый скептик? Что вы, сельский священник, можете возразить такому человеку?
– С одной стороны, возразить нечего. Все так. А некую «потемкинскую деревню» с развесистой клюквой ни желания, ни смысла расписывать нет.
Но тем не менее должен, и очень даже много могу возразить! И как сельский, и как священник! Реквиемов деревне создано много, и в прозе, и в стихах, и в кино, но мы же с вами – реалисты, люди действия, давайте просто поразмышляем.
Из вашего пессимистического пассажа самые важные слова следующие: «наблюдать, как умирает село – так себе удовольствие». Согласитесь, что в принципе наблюдать, как что-то или кто-то умирает, и при этом бездействовать – мягко говоря, недостойное занятие. Попытаемся разобраться, у всех ли опустились руки, или кто-то ведет себя иначе, и если иначе – то как.
Говорить буду только то, что знаю, про свою округу. После травмы, полученной в аварии, путешествую мало. Для начала почти по всем пунктам:
Ссылка – только для того, кто не любит деревенской жизни. Для меня деревенская жизнь, как для братца Кролика – колючие кусты, в которые он умолял не бросать его братца Лиса («Сказки дядюшки Римуса»).
Тоска – она и в метро тоска, и в «офисе», и на городском диване, она – от неудовлетворенности, с которой в городе человек так сроднился, что порой принимает ее за добродетель: «всегда желать большего».
Хмурое небо – хмуро у нас на душе, а не в небе. Если наши мечты неожиданно становятся реальностью, то самое хмурое небо не в силах омрачить нашу радость.
Гроза близко
Плохой урожай – а хорошим он бывает только тогда, когда о нем по ТВ расскажут? Зона рискованного земледелия всегда требовала от огородника и садовода посильного труда. Посадил 1,5 ведра картошки, собрал 41 ведро. Спрашивают: какой сорт? Отвечаю: да у вас же брал семена! – Да как же так? Как же ты сажал? – А я после посадки святой водичкой участок окропил. – А-а-а… Понятно… А мы с матюгами сажали…
Ненужные антенны – моя изба в какой-то информационной яме находится. Года два жил вообще без связи. Нелегко, скажу я вам. Теперь мобильная связь есть – но только с антенной, причем телефон лежит около самого усилителя. Интернета вообще не было, даже мобильного. Когда стало ясно, что без него не обойтись, пришлось установить спутниковую антенну и ежемесячно раскошеливаться, так что ненужными никак не могу их назвать.
Телевизоры вместо икон – у нас почти у всех они не вместо, а вместе с иконами, в красном углу. Это, конечно, не лучший вариант, но в большинстве городских квартир икон действительно нет.
Пьянка – у нас ее практически не стало. Меньшая часть пьющих, как у нас в деревне говорят, «закодировались» или сами «завязали». Почти всех пьяниц и тунеядцев Господь прибрал. Последние воспринимаются как исчезающий вид, я так к ним и отношусь – берегу.
Унылое умирание – наш маленький приход «молодеет» и потихоньку растет. Больше стало младенцев.
Делать нечего, безработица – про себя я уже говорил: работы (дел) хватит на десять жизней. Присоединяйтесь! Рабочих (бюджетных) мест, в привычном понимании этого слова, мало, и они все заняты. Некоторые работают на лесозаготовках, кто-то живет натуральным хозяйством (мясо, молоко, картофель, мед…).
Кто не чувствует красоты тварного Божьего мира, тому тяжело познавать Промысл Божий
Пустые храмы – причащаю на воскресной или праздничной литургии примерно от 20 до 30 человек, в будни – десять. Одному мне только-только в пору управиться. Без зарплаты (многие почему-то уверены, что нам, деревенским, платят зарплату, а храм восстанавливать помогает Патриархия, в крайнем случае местная администрация). А до пенсии, когда я начал служить, 15 лет оставалось… Сейчас два года осталось, и жив, слава Богу.
Унылый лес – это совсем не про меня. Я с детства рисовал, а было время, когда живописью кормил семью. Осень – живописнейшее время. «Унылая пора, очей очарованье…» и т.д. Чем лес «унылей», тем он сильнее просится на холст или бумагу. Кто не чувствует красоты тварного Божьего мира, тому тяжело познавать Промысл Божий.
Нет (светлого) будущего – думаю, что жить надо настоящим. Скажете, лукавлю? Нет, и если заблуждаюсь, то искренне. Прошлого (в определенном смысле) нет, потому что оно уже прошло, будущего (в определенном смысле) тоже нет, потому что оно еще не наступило. Мы с вами живем настоящим и в настоящем. Полистаем святых отцов – и там найдем подтверждение этому простому факту. Насчет «светлого» – очень относительное понятие. Мне, когда я маленький был, всерьез «светлое будущее» обещали. Родители мои, дедушки, бабушки его строили…Что получилось – сами знаете. Как для пастыря, нынешнее время жизни для меня очень светлое: Церковь не гонима, свободна, врата отверсты. Не надо, чтобы отслужить литургию, занавешивать ночью окна одеялами и расходиться под утро по одному, чтобы не арестовали. Как-то мы об этом не думаем совсем… Нашей с вами вере очень мало испытаний выпало, щадит нас Господь и Свет Свой подает в изобилии, с избытком. Светлое время!
Хитрости жизни без уныния
Священник Алексий Новиков
– Есть ли такие, которые преодолевают уныние и остаются жить здесь? Как это получается, почему? Благодаря кому?
– Конечно, есть. Очень даже остаются. В наших глухих деревнях. И давайте сразу оговоримся, что уныние борет и горожан, и успешно борет. На нашем приходе – молодая крепкая семья из Москвы, постоянно живут 6 лет, четверо детей, трое родились в деревне. На соседнем – большая семья из трех поколений с Урала, и еще три дома заняли люди с Магнитки (экология!), они еще раньше приехали. Недавно приехала молодая пара из Уфы. Уезжать назад никто не собирается. Наоборот, недавно одному горожанину экскурсию по продающимся домам проводил. Смотрите, соберетесь в деревню, а все пустые дома уже заняты!
«Не стоит село без праведника» – так говорили раньше. А кто мешает сейчас так сказать? – Ну, – скажете, – где же ты праведников столько наберешь? Сел-то, деревень вон сколько умирающих! – Давайте праведность на Божие усмотрение оставим, и тогда я так скажу: «Не стоит село без мужика». Если в современной глухой деревне (как наша, к примеру) есть хоть один самостоятельный мужик, деревню можно назвать живой! И этим мужиком вполне может стать переехавший из города. Будет и дорога расчищена зимой от снежных заносов, и электролинию отремонтируют после урагана, и дрова наколоты, и усадьба вспахана, и в больницу он, если надо, отвезет, и могилу выкопать поможет. Это так и есть в реальности, и это – по-Божьи!
– Прошу доказательств, батюшка. Обоснуйте, пожалуйста.
– Неподалеку есть деревня, в которой живет пара, им хорошо за 40, дети выросли, уехали, и еще одинокий дед. Так дед этот усадьбу свою мотоблоком по осени сам обработал, а ведь ему 92!
Другой дед держал пчел. Предвидя ослабление физических сил, он говаривал: если что – к пчелам на четвереньках поползу! И что вы думаете – пополз, когда ходить не смог.
Хотя не секрет, что в современной деревне есть и женщины, от безысходности со всем этим отлично справляющиеся. Ну, нет мужика – что делать? Самой надо поворачиваться.
– Глухие деревни. Недавно читал публикацию о «выживании молодой священнической семьи в умирающем селе». Так называемое «умирающее» село (цитирую) «хоть и тонет в безработице и алкоголе, но люди массово не уезжают, местные больница, школа, садик работают». Кроме того, «умирающее» село расположено как раз по пути в благословенную Оптину, в 20 км от паломнического центра мирового значения...
– В нашей округе садика давно нет уж и в помине, больница закрылась много лет назад, так называемые СПК (бывшие совхозы) обанкрочены, и их комбайны порезаны на металлолом, в алкоголе, как я уже сказал, тонуть практически некому.
Стекла в домах целы, занавески на окнах, цветы в палисадниках… И ни души
– Продолжу цитирование: «“Вернуть бы и парней, которые на корточках сидят у Дома культуры с пивом”, – говорит молодой священник».
– А у нас уже у ДК некому так сидеть. Есть разница? А ведь мы свою округу, свою деревню умирающей не называем! Мы живы и хотим жить!
На мой взгляд, умирающая деревня – это та, в которой уже никого не осталось, но еще есть электролиния, не снятая «охотниками» за цветным металлом. Я видел такие. Стекла в домах целы, занавески на окнах, цветы в палисадниках… И ни души. Ни петух не пропоет, ни кот не пробежит, ни собачка не залает… Как после нейтронной бомбы. Как в Простоквашино: дома свободные – живите, кто хотите. И все-таки ее можно оживить.
А вот если электролинии уже нет, тогда это практически мертвая деревня. Таких тоже много.
– Снова продолжу цитату: «Чтобы люди в храм пришли, нужно, чтоб он и смысл жизни давал, и помогал элементарно выжить. Тогда люди преобразятся, тогда все село преобразится. Нужно развивать социальную деятельность, а для этого нужны средства. Будем искать…».
– Я одного не понимаю: зачем их искать? Это что – грибы, что ли? В мегаполисах средства всегда были, есть и будут. Разве нельзя православному сообществу мегаполисов сорганизоваться и поделиться (по слову Спасителя) с провинцией, дать глоток воды смертельно раненой и умирающей русской деревне? Или у нас тех, кто о деревне, о своей малой родине, хоть иногда вспоминает, уже не осталось? Доподлинно знаю, что генеральный прокурор, например, о своей родной деревне заботится. Да, не из каждой же деревни вышли сенаторы, генералы и т.п. Ясно также, что далеко не все «выходцы» получили христианское воспитание, подразумевающее помощь нуждающимся. Но неужели среди православного народа мегаполисов нет личностей, печалящихся о деревне? Получается, что «верхи» напрочь оторваны от «низов» и не понимают друг друга не только в светской, но и в православной среде!
– Везде и всюду – только о Москве. Ну, еще о Крыме. Как будто другой России не существует. Посмотрите на карту нашей страны: что там, за Уралом? За Енисеем? Пустыня! Городов – и то «кот наплакал»!
– Пессимистический пассаж ваш, слегка отредактированный, можно с успехом применить и к городской жизни: жизнь в городе вполне оправдывает такой вид наказания, как ссылка. Тоска, хмурое небо, плохие (искусственные, синтетические, поддельные) продукты питания, рекламные баннеры на домах (можно: гаджеты поголовно у всех в руках), телевизоры вместо икон и – пьянка с наркоманией. Унылое умирание русского города при полной, но обманчивой, внешней видимости его процветания.
Что ждет молодого человека, уехавшего из нашей российской глубинки, из нашей глухой деревни в мегаполис? Работать на износ, чтобы потом почти все заработанное отдать за учебу, одежду, парковку, съёмное жильё, коммунальные услуги, ипотеку и другие кредиты, за лечение – и все ради того, чтобы купить подержанное авто или раз в год съездить на пару недель в Турцию (в кино, музей, филармонию сходить некогда или сил уже вечером нет, в воскресенье надо отоспаться, какой уж тут храм). Его выжмут, как лимон, и в сорок пять он станет никому в этом мегаполисе не нужен (если к тому времени еще здоровье останется), и вернуться будет уже некуда, деревня его к тому времени умрет! Но он-то этого не знает!
Видите, даже пострашнее, чем у вас про деревню, получилось.
Смертельная прописка
– Точно. Продолжим кладбищенскую тему. Сельские кладбища – страшная картина: они молодеют. Через могилу – молодые мужики. В чем причина? Как спасти положение, на ваш взгляд?
– Наше кладбище давно уже не молодеет. Молодыми в деревне умирают в основном пьяницы, а в нашей округе они практически все уже переселились в вечность. Последние годы отпеваю только пожилых, среди них, кстати, много долгожителей. На днях бабулю 85-летнюю проводили в вечность.
Это проблема не просто государственного масштаба – это настоящий геноцид
Не видящему смысла жизни, не имеющему работы (негде зарабатывать!), не обретшему Бога и не старому еще, не имеющему пенсии человеку остаются два пути: уезжать в поисках лучшей жизни или «калымить» (вскопать соседке огород, расколоть и сложить дрова… оплата – бутылка алкогольного суррогата). «Технический» спирт, 5-литровые баклажки очистителя с ласковым названием «Максимка», «Боярышник», и прочие подобные «маленькие радости» давно получили в деревенской глуши «постоянную прописку». За этими суррогатами стоят «большие» люди с большими деньгами. Бизнес еще тот! Это проблема не просто государственного масштаба – это настоящий геноцид.
Если на месте каждой исчезнувшей деревни поставить поклонный крест, то Россия будет представлять гигантское кладбище деревень, которое неумолимо молодеет. Есть карта нашей округи 1929 года, на ней – сотни деревень, одна на другой, в буквальном смысле слова. А сейчас их, живых? – на двух руках пальцев хватит, чтоб сосчитать, а от остальных одни названия остались…
Предложили: «Напишите что-нибудь о просвещении селян». И я вдруг почувствовал, что та деревня, которая мне дорога, с ее тоской, хмурым небом, пьянкой и могилами молодых мужиков – действительно никому не нужна. Гораздо приятнее читателям дать пищу к размышлениям о «просвещении, смирении, спасении, воздержании» и т.д., нежели соприкасаться с этими отвратительными, но, увы, реальными атрибутами деревенской жизни. Но ведь не обязательно же быть врачом, чтобы понимать, что тяжелая болезнь зачастую сопровождается неприятным запахом от больного, рвотой, гнойными язвами и т.п. Слова «просвещение селян» меня не просто задели, а отрезвили (пишу это без всякой улыбки). Во-первых, по ассоциации сразу вспомнилась реплика Фарады: «Селянка, хочешь большой и чистой любви?», а во-вторых, о каком «просвещении» вообще может идти речь, когда скоро вообще некого будет просвещать, не останется людей? У нас нередко утром выходишь и видишь на дороге следы не человека или машины, а лося, кабана, волка, а то и самого «хозяина» – медведя. Вот так тайга приходит на смену бывшим сельхозугодьям, сосны да березы, бурьян, бредьё и всякий хмызник заняли некогда сенокосные луга и пашни, кормившие не так давно миллионы людей…
Кого унижает нищета?
– …И ко всему этому давайте добавим нищету сельского прихода. Только не говорите, что всё хорошо! Или, быть может, именно бедность (не нищета, а бедность) и помогает укреплению церковной общины, делает людей действительными братьями и сестрами во Христе?
– Все без исключения наши прихожане – люди весьма скромного достатка. Растлевающего воздействия богатства, избытка, роскоши никто из нас не испытывает. Те, кто имеет возможность, помогают нуждающимся, делятся по заповеди. В деревне это просто происходит. Амбиций особых нет ни у кого, и, конечно, это приход укрепляет. Он, как и наша деревенская школа, маленький, «семейного» типа, так сказать. Радости и скорби общие.
При нынешнем культе комфорта, сытости, покоя, обеспеченности нищета выглядит совсем не так, как в XIX или даже в XX веке. Без хлеба никто не сидит. Но ведь сегодня у нас другие запросы! Помогает нищета? Вряд ли, а вот унижает она современных людей совсем не так, как тогда.
Митрополит Вениамин (Федченков)
Почему «унизительная»? Обратимся к книге митрополита Вениамина Федченкова «На рубеже двух эпох», в которой он так описывает дореволюционное время:
«…Про себя я не могу сказать, что мы голодали. У нас всегда была корова, а иногда и две, и они были нашими кормилицами. И доселе осталась у меня любовь к молоку. Правда, мать всегда снимала с горшков сливки на масло: все нужно было продавать, а мы пили «снятое» молоко, и ему рады. Зато по воскресеньям, после обедни, вдруг на столе самовар, пышечки и сливочки. Роскошь. А кроме молока всегда уже было довольно хлеба. Какой чудесный наш русский ржаной хлеб: вкусный, твердый (не как американский «ватный»), «серьезный», говорил я потом. Мать раз или два в неделю напекала шесть-семь огромных хлебов, фунтов по 10-12, сколько вмещала печь наша. Потом ставила их ребрами на полку на кухне. И мы знали, что самое главное, «хлеб насущный», у нас есть, слава Богу. Бывало, проголодаешься, и к матери:
– Мама, дай хлебца! (Не хлеба, а ласково – хлебца.)
А как мы почитали его! За обедом Боже сохрани уронить крошку на пол. Грех! А иногда отец за это и деревянной ложкой по затылку слегка даст: на память… И доселе (владыка почил о Господе в 1961 году) я берегу хлеб, не выбрасываю, подъедаю старый, сушу сухари: лишь бы ничего не пропало.
Деревенские ребята (владыка был из семьи «дворовых») еще больше нас тоже жили хлебом… И иногда слышится мне, будто по всей необъятной России чаще всего слышалось:
– Мамка, хлебца!
Но, повторяю, мы были довольны и этим. Другой жизни не знали, а хлеба тогда было вдоволь. После узнали и настоящий голод. Это уже во время революции. И тогда я еще больше понял, что такое хлеб!»
Кого из нас сейчас волнуют эти строки о хлебе? Теперь нищета для города – это наши деревенские «жигули»… Они теперь у всех (пьющих, повторюсь, у нас практически не осталось – кто «завязал», кто помер). Но мы же на город равнение держим! Совсем другое дело – «Нива-шевроле» или «Патриот»! А еще лучше – «Дастер». А хлеб в магазине или в автолавке черствый – брать не буду! Дождусь свежего.
Больше скажу. Давно налажен бизнес по продаже по дешевке просроченного хлеба из мегаполиса. Привозят на машине, разгружают у перекупщика, а он уже мешками, с небольшой наценкой продает на корм скоту тем, у кого корова, поросенок, коза, куры… Как вам такое отношение?
В нашей школе сейчас 17 учеников. Одна многодетная семья уже купила дом в райцентре – это уже минус 4, вторая тоже собирается уезжать – это еще минус 3. Основная причина отъезда – отсутствие работы, и как следствие – унижающая их нищета, причем это не пьяницы! В этой, второй, семье пятеро детей: старший в армии, двое в школе и двое младенцев, у мамы в связи с этим трудового стажа нет ни одного дня, а папа работает в лесу; в прошлом месяце лес «хороший» был – заработал 40 тысяч, а в этом месяце лес «плохой» – получил только 18. Ну и как на них прожить, даже при своей картошке? Арифметика простая: если закроется школа – это минус 14 рабочих мест, и всей нашей округе «хана» – детей учить негде будет, значит, и приезжать сюда к нам с мыслью рожать их здесь уже никто из молодых не станет… И окажемся мы «маргиналами» в полном смысле…
В Простоквашино или в Пхукет?
– Может быть, имеет смысл вспомнить наших «деревенщиков»? «Бегство в деревню» – возможно ли оно сегодня? Без вреда для души? Те-то «убегали», когда деревня худо-бедно, но жила еще. А сейчас? Сегодня дети даже не знают, как выглядят коровы с козами – что уж говорить о возможности жить в деревне?
– Деревня в определенном смысле будет жива всегда, пока на планете есть люди. Она и в нынешнем униженном, разрушенном виде будет нужна им. Разным людям для разных целей, еще скажу об этом. Ну, а бегство – как-то мне слово это не внушает доверия! Помните фильм «Бегство мистера Мак-Кинли»? От себя не убежишь, а вот осмысленное переселение, как у многих из нас, живущих здесь, вполне оправдано.
Нас, детей, помню, традиционно отправляли к бабушкам в деревню, а не в Турцию или в Дубай (Доминикану, Пхукет и т.д.). Почему не написал: «к дедушкам и бабушкам»? А потому, что по моим и многим другим дедушкам того поколения Великая Отечественная война катком прошла железным, вот и стали родители говорить ребёнку: поедешь в деревню к бабушке. И, кстати, помню, именно в деревне, летом, мне тоже ложкой по лбу за столом иногда попадало. Действует железно.
Но город, его амбиции, его престиж и прочие «преимущества», «привилегии» берут свое. Не хотим быть хуже других – даёшь Турцию! Поэтому в мегаполисах и появляются мини-зоопарки, в которых малышам их родители показывают невиданных зверей и птиц: козочек и овечек, кур, петухов и гусей – весьма успешное в коммерческом плане изобретение! Летом одна гостья – юная жительница мегаполиса – понюхав растертые в пальцах листики речной мяты, с искренним удивлением спросила: «Ой! А это что, жвачка?»
Да, деревня без мычания коровы и задорного петушиного кукареканья как-то не очень представляется… А ведь скоро станет не к кому привозить деток! Деревня ХХ века, не говоря уже о XIX-м, просто исчезла. Жалкий остаток ее исконно общинного уклада – того образа жизни, который веками сохранялся на Руси, – испаряется на наших глазах, как воспетая Василием Песковым капля росы в солнечный июльский день…
Возможность жить в деревне и желание жить в ней – разные вещи. Почти все, кто приезжает в деревню из мегаполиса в отпуск в гости (дети, внуки), говорят: «Как у вас тут хорошо! Воздух, природа, река! Благодать!» – «Так оставайтесь, живите, вот дома пустые стоят, и будет эта благодать и вашей тоже». – «Нет, мы завтра уезжаем в Египет (в Турцию, Сочи и т.п.)».
И потом, в деревне же надо трудиться!
Друзья рассказывали, как общались с юношей – агентом по недвижимости. У его родителей дом за городом, участок большой, воздух, озеро… «И что ты к родителям в деревню на выходные не поехал?» – спрашивают. Отвечает: «А я вообще там всего раз или два был». – «А что так?» – «Не нравится контент!» Слово-то какое (по-русски: «наполнение, содержание»)!
Наш прихожанин, у которого по-крестьянски крепкие, длинные руки, продававший в райцентре на рынке картошку, с улыбкой рассказывал, как подошедший пожилой покупатель говорил своей супруге про его товар:
– Вот эта картошка точно своя, домашняя!
– Почему?
– А потому что руки у продавца до колен оттянуты!
Сейчас труд не в почете. Вот что недавно нашел на «просторах» Интернета:
«Вы живете или собираетесь жить в деревне, загородном доме, на даче? Вы понимаете, что город с его ритмом и суетой – не ваше будущее? Вы хотите жить в гармонии с собой и с окружающим миром и при этом зарабатывать деньги? Заходите в нашу онлайн-деревню, получайте нужную информацию от экспертов и друзей, делитесь проблемами и их решениями, приглашайте в свою деревню тех, кто только решает вопрос о переезде (…). Что мешает российским людям построить ту деревню, в которой жить будет комфортно, интересно, перспективно? Как это сделать? Каковы наши представления о комфортной жизни вне города? Обязательно ли чем-то жертвовать, чтобы жить так, как тебе хочется, там, где тебе хочется? Ответы на эти вопросы мы будем искать вместе».
Прочитаешь такое и будешь думать: как все хорошо и просто! Действительно, а что мешает? Да ничего! И поеду! И построю! Предупреждаю – просто только читать такие строки, сидя на удобном стуле.
«Табель о рангах» для русской деревни
– Кто же живет в сегодняшней деревне?
С небольшой степенью условности можно разделить нас на следующие группы.
«Местные»:
– Доживающие, не желающие уезжать (это группа самая многочисленная; в основном это патриоты, любящие свою малую родину, свое деревенское кладбище, работающие в «бюджетной сфере»: в школах, медпунктах, магазинах, почтовых отделениях, в небольших совхозах – если они еще где-то остались; по большей же части это неработающие пенсионеры, молодежи очень мало).
– Желающие уехать (в более крупное село, в райцентр и т.д., вплоть до мегаполиса – у кого какие возможности обеспечения жильем) и пока работающие «на стороне» (вахтовым методом, на «халтурах», «шабашках» и т. п.; это люди молодые и среднего возраста).
Приезжие:
– Православные (нормальные верующие люди, реально осознавшие для себя гибельность жизни в городе; зачастую это целые семьи, часто – многодетные; они – там, где есть храмы).
– «Квазиправославные» (ждущие со дня на день апокалипсиса, живущие замкнутой общиной типа секты, не поминающие Патриарха, или «отшельники» вне социума – без паспортов, без денег, без электричества, «при лучине», на подножном корму – сныть, крапива и т.п., грибы, рыболовство (охота – редко), копающие землянки, непригодные для жизни…).
Диалог для примера:
– Ну как, сошел благодатный огонь?
– Да!
– Эх, придется опять репу сажать! (В смысле: «Эх, сорвалось! Конец света откладывается, огород опять разводить, чтоб жить дальше»).
– Живущие экологическим туризмом (обеспечивают туристов жильем, баней «по-чёрному» и прочей деревенской «экзотикой», едой из русской печи – вплоть до полного пансиона, разрешают взять лопату и поработать на огороде, подоить корову, запрячь коня и прокатиться на нем, покормить страусов, павлинов, волка в клетке и т.п.).
– «Собственники» (состоятельные люди, имеющие охотничьи хозяйства со штатом егерей, озера, огороженные высокими заборами, просто частные владения со шлагбаумами, охраной, видеокамерами и запрещающими простым людям вход и въезд предупреждающими надписями).
– «Выживальщики» (считающие, что третья мировая война и ядерная «зима» не за горами, и к этому планомерно готовящиеся; некоторые переоборудуют свои дачные домики в бомбоубежища, другие уезжают на постоянное жительство в глухие деревни, третьи копают землянки вдали от жилья, в которых можно жить по полгода и более; они обучаются навыкам выживания, изготовления луков и стрел и т. п. и владения самодельным оружием, метания ножей, создают запасы провизии, одежды, снаряжения, автономных средств связи и всего необходимого для выживания в сложных условиях, в местах, мало посещаемых людьми – в глухом лесу, в горах и т.д. и т. п. – их много, число их растет).
– Нео- и просто язычники (в основном это так называемые «родноверы») – явно коммерческая секта с нечистоплотными намерениями; периодически они собираются в глухих местах, на красивых лесных озерах, устраивают «радения», прыгают через костер, купаются голыми и т.п., возможны и всякие непотребства; соблюдают конспирацию.
– «Маргиналы» (случайные люди, выброшенные на обочину жизни, которым некуда деваться: пропили квартиру в городе, вернулись в бабушкину деревенскую хибару, освободившиеся из мест заключения…).
Обе группы, и местные, и приезжие, сейчас очень тесно взаимодействуют, переплетаются. Да и как иначе на «подводной лодке!» Это процесс, полезный для всех нас, живущих в малых деревнях. Так что «свято место» (в нашем случае – деревня) – пусто не бывает!
Однако надо помнить, что принесенные в глубинку дачно-городские мотивы жизни (попить водочки «на воле» под музыку на полную громкость и т. п.) будут приниматься если и не враждебно, то с неодобрением, и людей, привносящих это, запишут в категорию «чужие».
Не бойтесь и улыбайтесь друг другу
– Дайте, пожалуйста, совет: как можно спастись от уныния, особенно сейчас, когда всё так плохо, и кризис кругом, и военные слухи, и мор, и глад, и землетрясения. Может быть, имеет смысл выключить телевизор и взяться за старые добрые книги?
– Помните слова Христа, произносимые Им постоянно: «Не бойтесь!» Надо не забывать о Христе. О том, что Он жил с нами, людьми, учил нас, пострадал и умер ради нас, и воскрес – тоже ради нас! Мы, христиане, часто оказываемся как-то в стороне от Христа, от этого и уныние.
Мы, христиане, часто оказываемся в стороне от Христа, от этого и уныние
Разве от чтения Евангелия, в частности, от чтения строк, в которых говорится о военных слухах, болезнях, землетрясениях и т.п., наступает уныние? По-моему, совсем наоборот. В этих событиях нахожу лишний раз подтверждение истинности слов Спасителя.
Насчет телевизора и книг – думаю, тут единого рецепта нет. Человеку, склонному к анализу, к фильтрации предлагаемой ему информации, ни телевизор, ни Интернет не повредит, а возможно, и укрепит, а не привыкшему читать вряд ли удастся осилить даже небольших по объему «Старосветских помещиков» или «Бориса Годунова».
Вот чего нам явно не хватает, так это доброго общения и простой, искренней улыбки. Не сетевого, виртуального общения, а живого. Деревенский приход для простого человеческого общения гораздо больше подходит, чем городской.
Трудности жизни только закаляют дух христианина, делают из него настоящего человека. А вот изнеженному, привыкшему к комфорту и отвыкшему от простого физического труда (ведь мы «в поте лица» хлебушек свой должны добывать!) они не по душе. – Фу, деревня…Там туалет на улице, пива по ночам не продают и Интернета нет…
Их ответ Манилову
– Да, есть романтики-фанаты в городах, которые прекраснодушно мечтают, сидя в креслах, как хорошо бы пожить в деревне. Но, столкнувшись с серой действительностью, они, я думаю, прекращают мечтать и уезжают поскорее обратно?
– Были такие: приезжали, уезжали… Маниловы не только во времена Николая Васильевича Гоголя были, они и сейчас есть. Но знаете – их стало меньше! Обдуманнее стали шаги в сторону деревни!
В комментариях на одну из наших публикаций о деревне некто честно признался:
«Отец Алексий, я с Вами согласен, но как коренной москвич не представляю, как бросить здесь все и уехать... Хотя Вы, конечно же, правы: глупо любить на расстоянии...».
Как в песне: «Проклинал этот город я тысячу раз, а покинуть вовек не смогу…».
Если вы заметили, я не призывал и не призываю бросать все и переезжать к нам. Еще раз повторюсь: надо побывать у нас! Пожить (слава Богу, есть где), попробовать покормить комариков и прочих кровососов, помесить ноябрьскую грязь – и уж тогда решить, подходит вам такая жизнь или нет. Переезд в деревню для постоянного жительства – совершенно отдельная тема, которой стоит посвятить отдельный разговор.
Их ответ «ссыльным батюшкам»
– Каково значение храма в селе? Действительно ли, если есть в деревне церковь, в деревне другая жизнь? Ведь ни водка, ни безработица, ни уныние никуда не деваются. Итак, есть ли разница в жизни села с церковью и без нее?
– Говоря – «значение храма», мы, очевидно, имеем в виду не здание церкви, а значение священника, пастыря, и его прихожан, небольшой деревенской церковной общины. Конечно, разница есть. Значимость жертвенного служения священника, если он к этому стремится, в деревне многократно выше, чем в городе. Об этом как-то не принято говорить, из ложной скромности, что ли. И на обложках церковных календарей, богослужебных указаний, на страницах «глянцевых» журналов – Москва, Москва, Москва… Ну, или Афон, или, что якобы ближе к древне, какая-нибудь этнографическая или экологическая «редкость». Восстанавливающийся храм, подобный нашему, или восстановленный из руин трудами и молитвами пастыря-одиночки, если и появится на обложке такого издания, то нескоро. Догадайтесь с трех раз – почему?
«Ссыльный» священник не сплотит вокруг Христа даже небольшую общинку
Убежден: деревенский пастырь должен любить деревню, любить без лицеприятия всех людей, живущих в границах его прихода, любить деревенскую жизнь… Он должен искренне обрадоваться, когда глухим ноябрьским вечером раздастся звонок телефона и его попросят приехать за 10 (или 20, 30…) километров причастить умирающего, и он, оставив свои планы, уедет по слякоти во тьму, наполненную густым мокрым снегом, залепляющим лобовое стекло его потрепанной колесницы, моля Бога о том, чтобы не опоздать. Тогда имеет смысл говорить том, что наличие действующего храма в деревне – фактор позитивный, цементирующий, возрождающий. Напротив, «ссыльный» священник не сплотит вокруг Христа даже небольшую общинку: если нет любви, то что можно передать другим? Владыка Лонгин, митрополит Саратовский, недавно, отвечая на разные вопросы, сказал:
«Посмотрите все эти «исповеди» бывших батюшек: …самая главная проблема обычно – почему его, беднягу, коварнейшим и жесточайшим образом отправили служить в деревню. Это конец жизни, трагедия. Надо срочно всё бросать и писать жалобы в Интернет о самодурах-архиереях…».
Крестный ход на Троицу
И, конечно же, действующий храм меняет жизнь деревенского сообщества. Покаянный настрой пусть и немногочисленных прихожан, перемена образа жизни, устойчивое желание бывать на службах и участвовать в таинствах не остается без внимания, не проходит для остальных жителей бесследно. И вместо насмешек типа: «Вот ты ходишь в церковь, ну, и легче тебе стало?» или «Опять в церковь пошел (пошла) – наверное, сильно грешен, никак не отмолить грехов» – праздный зритель, снова и снова видя в окно идущего в храм соседа, задумывается: а может, все это правда? А что они там делают? Пойду посмотрю! А уж на Пасху, на крестный ход – тут дома не усидеть!
Говорю это не для красного словца, вижу, что Господь и после 12 лет служения приводит в храм все новых и новых чад Своих. Верю, что и будет приводить, а как же иначе! Просто не бывает таких важных, онтологических перемен за месяц-другой! Сначала душа должна ожить, насытиться, напитаться Христом, а уж потом так не нравящиеся вам антенны начнут отваливаться от стен изб.
– В чем вы видите будущее деревни? Есть ли оно?
– Недавно получил письмо от друга, который сам давно живет в мегаполисе. Привожу его с небольшими сокращениями, не затрагивающими сути:
«Батюшка, добрый вечер!
На прошлой неделе из нашей деревни Н-во уехал последняя жительница. Прошлую зиму зимовала одна, на эту уже не решилась остаться; в результате уехала навсегда.
Скажу честно: я плакал о нашей деревне, как об умершем человеке. Впервые за много сотен лет в ней не осталось ни одной живой души. Никто не затопит печку, никто не пойдет за водой. Деревни не стало.
Конечно, нахлынули воспоминания. Всё-таки это место для меня очень знаковое: мое детство – это и есть Н-во.
Теперь нет не только детства, но и того места, где оно прошло.
Такие вот печальные новости».
И опять прямо, как в песне:
«…Сам себя считаю
Городским теперь я,
Здесь моя работа
Здесь мои друзья.
Но все так же ночью
Снится мне деревня
Отпустить меня не хочет
Родина моя…»
Вторая часть письма – к предыдущему вашему вопросу:
«Храма у нас в Н-ве никогда не было. Мы относились к приходу в Б-во. Храм там был разрушен ещё в 1930-е годы, и, между прочим, за это местные крестьяне убили женщину-председателя колхоза (её был приказ о разрушении). А убив, спрятали тело так, что его не нашли. И вот эта самая последняя жительница училась тогда в школе, и их вместо уроков водили искать труп. Такая вот история.
А ближайший к нам из сохранившихся храмов находится в селе С-ки, там одно время служил отец святителя Т.»
Христианская – хрестьянская – крестьянская – деревенская цивилизация – это лучшее, что люди создали.
Два типа цивилизации – городская и деревенская – сосуществуют с незапамятных времен, и городская цивилизация всегда стремилась взять верх над деревенской: не нужно быть специалистом-историком или этнографом, чтобы согласиться с этим очевидным фактом.
– И что же мы видим сегодня? Разве не прав скептик, от имени которого я задаю вопросы?
– Сегодня мы видим, что деревенская цивилизация практически уничтожена, остались «рожки да ножки». Однако воспеваемое многими технологическое развитие, сосредоточенное в городе (городах), – это развитие «костылей». Конвейер делает костыли все более привлекательными – так, чтобы теперь уже не инвалид, а здоровый человек (который стал инвалидом, потому что ему дали костыли и сказали: пользуйся ими, это хорошо! – и он поверил) был бы не в силах обойтись без них.
Совершенно очевидно, что спираль истории сужается, исторические повторы учащаются (хорошая новость – промежутки между ними становятся короче!), и именно технологические костыли, без которых уже не мыслит себя человечество, этот процесс усугубляют и ускоряют.
Темные века сужающейся спирали хотя и будут темными, но уже никак не веками, а, скорее всего, десятилетиями. Сейчас мы все вспоминаем трагические события столетней давности, вспоминается и деревня того времени, так вот – перемены жизни за сто лет вполне адекватно сравнимы с нынешними переменами за 10 лет! Поэтому близорукость тех, кто сегодня мог бы повлиять на ситуацию, приведет к тому, что через 10–15 лет сегодняшней деревни, маленькой, уютной, такой родной, о которой мы с вами говорим, уже не станет. Будет что-то иное. И очень не хотелось бы, чтобы остались только развалившиеся избы, храм без прихожан и плачущий у престола ангел...
Недавно слышал, как, похоронив свою мать-старушку, сын сказал: «Ну, всё. Больше сюда незачем приезжать». Если человек не любит свой дом, свою родину, в том числе и малую родину, свою землю – как же он полюбит Небесное отечество, Царствие Небесное?
Если уподобить обсуждаемые нами «полюса» – деревню и город – частям дерева, то полагаю, что корни и, не побоюсь сказать, кора некогда могучего ствола этого дерева – Деревня (слова-то совершенно родственные!). Остальное (сам ствол – без коры, ветви и листва) – это Город.
– Таким образом, если у здорового дерева основательно попортить кору и подрубить корни, вряд ли оно сохранит ветви и многочисленную (многомиллионную) листву?
– Именно так. Уверен, что в очах Божиих величественные соборы мегаполисов и наши мало кого интересующие, скромные деревенские храмы, комфортные многоэтажные высотки и наши серые избы (у нас говорят ласково – «изобки») – как минимум равнозначны. Все дело в нас самих, в том, каков наш «внутренний, сокровенный сердца человек» и насколько близок (или далек) к нам наш «мысленный волк».
Будет на то воля Божия – дерево засохнет, погибнет. Все современные «городские», «мегаполисные» цивилизации роднит одно: их неизбежный закат, словно все миллионы их жителей, как и древние римляне, пьют из свинцовых труб, не ведая о мертвящих свойствах текущей по ним воды…
– Прямо апокалипсис какой-то. И что мне со всем этим делать?
– Апокалипсис написан давно, мы его читаем своей жизнью. Что делать? Может быть, помнить последние слова этой книги: Ей, гряди, Господи Иисусе! (Откр. 22, 20) И не унывать ни в коем случае. Честное слово, лучше встретить Христа в бодрости духа, чем в смертной печали. По крайней мере, Он об этом сильно просил. И, как мне кажется, русская деревня – да, умирающая, да, слабая, но всё еще живая и молящаяся – может научить нас такой бодрости и стойкости. Были бы ученики.
Если скептик и пессимист уверен в том, что ничего, кроме уныния, тоски и печали, от взгляда на в очередной раз умирающее село не возникает, то отец Алексий настроен по-христиански оптимистично: даже в тяжелейших испытаниях, которые переживает (дай Бог, переживет) деревня, можно и нужно, по его убеждению, найти повод и возможность смотреть на окружающий мир пусть печальным, но – добрым взглядом. И добрым сердцем.
Возражения скептику
– Отец Алексий, сейчас я буду говорить с вами как скептик, пессимист. Тоска русского умирающего села. Часто даже сама погода подсказывает – жизнь в деревне вполне оправдывает такой вид наказания, как ссылка. Тоска, хмурое небо, плохой урожай, ненужные антенны, телевизоры вместо икон и – пьянка. Унылое умирание русской деревни. Делать здесь больше нечего. Наблюдать, как умирает село – так себе удовольствие. Пустые храмы, безработица, унылый лес... Руки опускаются, и ни о каком будущем, тем более светлом, русской деревни речи нет вообще. Прав ли унылый скептик? Что вы, сельский священник, можете возразить такому человеку?
– С одной стороны, возразить нечего. Все так. А некую «потемкинскую деревню» с развесистой клюквой ни желания, ни смысла расписывать нет.
Но тем не менее должен, и очень даже много могу возразить! И как сельский, и как священник! Реквиемов деревне создано много, и в прозе, и в стихах, и в кино, но мы же с вами – реалисты, люди действия, давайте просто поразмышляем.
Из вашего пессимистического пассажа самые важные слова следующие: «наблюдать, как умирает село – так себе удовольствие». Согласитесь, что в принципе наблюдать, как что-то или кто-то умирает, и при этом бездействовать – мягко говоря, недостойное занятие. Попытаемся разобраться, у всех ли опустились руки, или кто-то ведет себя иначе, и если иначе – то как.
Говорить буду только то, что знаю, про свою округу. После травмы, полученной в аварии, путешествую мало. Для начала почти по всем пунктам:
Ссылка – только для того, кто не любит деревенской жизни. Для меня деревенская жизнь, как для братца Кролика – колючие кусты, в которые он умолял не бросать его братца Лиса («Сказки дядюшки Римуса»).
Тоска – она и в метро тоска, и в «офисе», и на городском диване, она – от неудовлетворенности, с которой в городе человек так сроднился, что порой принимает ее за добродетель: «всегда желать большего».
Хмурое небо – хмуро у нас на душе, а не в небе. Если наши мечты неожиданно становятся реальностью, то самое хмурое небо не в силах омрачить нашу радость.
Гроза близко
Плохой урожай – а хорошим он бывает только тогда, когда о нем по ТВ расскажут? Зона рискованного земледелия всегда требовала от огородника и садовода посильного труда. Посадил 1,5 ведра картошки, собрал 41 ведро. Спрашивают: какой сорт? Отвечаю: да у вас же брал семена! – Да как же так? Как же ты сажал? – А я после посадки святой водичкой участок окропил. – А-а-а… Понятно… А мы с матюгами сажали…
Ненужные антенны – моя изба в какой-то информационной яме находится. Года два жил вообще без связи. Нелегко, скажу я вам. Теперь мобильная связь есть – но только с антенной, причем телефон лежит около самого усилителя. Интернета вообще не было, даже мобильного. Когда стало ясно, что без него не обойтись, пришлось установить спутниковую антенну и ежемесячно раскошеливаться, так что ненужными никак не могу их назвать.
Телевизоры вместо икон – у нас почти у всех они не вместо, а вместе с иконами, в красном углу. Это, конечно, не лучший вариант, но в большинстве городских квартир икон действительно нет.
Пьянка – у нас ее практически не стало. Меньшая часть пьющих, как у нас в деревне говорят, «закодировались» или сами «завязали». Почти всех пьяниц и тунеядцев Господь прибрал. Последние воспринимаются как исчезающий вид, я так к ним и отношусь – берегу.
Унылое умирание – наш маленький приход «молодеет» и потихоньку растет. Больше стало младенцев.
Делать нечего, безработица – про себя я уже говорил: работы (дел) хватит на десять жизней. Присоединяйтесь! Рабочих (бюджетных) мест, в привычном понимании этого слова, мало, и они все заняты. Некоторые работают на лесозаготовках, кто-то живет натуральным хозяйством (мясо, молоко, картофель, мед…).
Кто не чувствует красоты тварного Божьего мира, тому тяжело познавать Промысл Божий
Пустые храмы – причащаю на воскресной или праздничной литургии примерно от 20 до 30 человек, в будни – десять. Одному мне только-только в пору управиться. Без зарплаты (многие почему-то уверены, что нам, деревенским, платят зарплату, а храм восстанавливать помогает Патриархия, в крайнем случае местная администрация). А до пенсии, когда я начал служить, 15 лет оставалось… Сейчас два года осталось, и жив, слава Богу.
Унылый лес – это совсем не про меня. Я с детства рисовал, а было время, когда живописью кормил семью. Осень – живописнейшее время. «Унылая пора, очей очарованье…» и т.д. Чем лес «унылей», тем он сильнее просится на холст или бумагу. Кто не чувствует красоты тварного Божьего мира, тому тяжело познавать Промысл Божий.
Нет (светлого) будущего – думаю, что жить надо настоящим. Скажете, лукавлю? Нет, и если заблуждаюсь, то искренне. Прошлого (в определенном смысле) нет, потому что оно уже прошло, будущего (в определенном смысле) тоже нет, потому что оно еще не наступило. Мы с вами живем настоящим и в настоящем. Полистаем святых отцов – и там найдем подтверждение этому простому факту. Насчет «светлого» – очень относительное понятие. Мне, когда я маленький был, всерьез «светлое будущее» обещали. Родители мои, дедушки, бабушки его строили…Что получилось – сами знаете. Как для пастыря, нынешнее время жизни для меня очень светлое: Церковь не гонима, свободна, врата отверсты. Не надо, чтобы отслужить литургию, занавешивать ночью окна одеялами и расходиться под утро по одному, чтобы не арестовали. Как-то мы об этом не думаем совсем… Нашей с вами вере очень мало испытаний выпало, щадит нас Господь и Свет Свой подает в изобилии, с избытком. Светлое время!
Хитрости жизни без уныния
Священник Алексий Новиков
– Есть ли такие, которые преодолевают уныние и остаются жить здесь? Как это получается, почему? Благодаря кому?
– Конечно, есть. Очень даже остаются. В наших глухих деревнях. И давайте сразу оговоримся, что уныние борет и горожан, и успешно борет. На нашем приходе – молодая крепкая семья из Москвы, постоянно живут 6 лет, четверо детей, трое родились в деревне. На соседнем – большая семья из трех поколений с Урала, и еще три дома заняли люди с Магнитки (экология!), они еще раньше приехали. Недавно приехала молодая пара из Уфы. Уезжать назад никто не собирается. Наоборот, недавно одному горожанину экскурсию по продающимся домам проводил. Смотрите, соберетесь в деревню, а все пустые дома уже заняты!
«Не стоит село без праведника» – так говорили раньше. А кто мешает сейчас так сказать? – Ну, – скажете, – где же ты праведников столько наберешь? Сел-то, деревень вон сколько умирающих! – Давайте праведность на Божие усмотрение оставим, и тогда я так скажу: «Не стоит село без мужика». Если в современной глухой деревне (как наша, к примеру) есть хоть один самостоятельный мужик, деревню можно назвать живой! И этим мужиком вполне может стать переехавший из города. Будет и дорога расчищена зимой от снежных заносов, и электролинию отремонтируют после урагана, и дрова наколоты, и усадьба вспахана, и в больницу он, если надо, отвезет, и могилу выкопать поможет. Это так и есть в реальности, и это – по-Божьи!
– Прошу доказательств, батюшка. Обоснуйте, пожалуйста.
– Неподалеку есть деревня, в которой живет пара, им хорошо за 40, дети выросли, уехали, и еще одинокий дед. Так дед этот усадьбу свою мотоблоком по осени сам обработал, а ведь ему 92!
Другой дед держал пчел. Предвидя ослабление физических сил, он говаривал: если что – к пчелам на четвереньках поползу! И что вы думаете – пополз, когда ходить не смог.
Хотя не секрет, что в современной деревне есть и женщины, от безысходности со всем этим отлично справляющиеся. Ну, нет мужика – что делать? Самой надо поворачиваться.
– Глухие деревни. Недавно читал публикацию о «выживании молодой священнической семьи в умирающем селе». Так называемое «умирающее» село (цитирую) «хоть и тонет в безработице и алкоголе, но люди массово не уезжают, местные больница, школа, садик работают». Кроме того, «умирающее» село расположено как раз по пути в благословенную Оптину, в 20 км от паломнического центра мирового значения...
– В нашей округе садика давно нет уж и в помине, больница закрылась много лет назад, так называемые СПК (бывшие совхозы) обанкрочены, и их комбайны порезаны на металлолом, в алкоголе, как я уже сказал, тонуть практически некому.
Стекла в домах целы, занавески на окнах, цветы в палисадниках… И ни души
– Продолжу цитирование: «“Вернуть бы и парней, которые на корточках сидят у Дома культуры с пивом”, – говорит молодой священник».
– А у нас уже у ДК некому так сидеть. Есть разница? А ведь мы свою округу, свою деревню умирающей не называем! Мы живы и хотим жить!
На мой взгляд, умирающая деревня – это та, в которой уже никого не осталось, но еще есть электролиния, не снятая «охотниками» за цветным металлом. Я видел такие. Стекла в домах целы, занавески на окнах, цветы в палисадниках… И ни души. Ни петух не пропоет, ни кот не пробежит, ни собачка не залает… Как после нейтронной бомбы. Как в Простоквашино: дома свободные – живите, кто хотите. И все-таки ее можно оживить.
А вот если электролинии уже нет, тогда это практически мертвая деревня. Таких тоже много.
– Снова продолжу цитату: «Чтобы люди в храм пришли, нужно, чтоб он и смысл жизни давал, и помогал элементарно выжить. Тогда люди преобразятся, тогда все село преобразится. Нужно развивать социальную деятельность, а для этого нужны средства. Будем искать…».
– Я одного не понимаю: зачем их искать? Это что – грибы, что ли? В мегаполисах средства всегда были, есть и будут. Разве нельзя православному сообществу мегаполисов сорганизоваться и поделиться (по слову Спасителя) с провинцией, дать глоток воды смертельно раненой и умирающей русской деревне? Или у нас тех, кто о деревне, о своей малой родине, хоть иногда вспоминает, уже не осталось? Доподлинно знаю, что генеральный прокурор, например, о своей родной деревне заботится. Да, не из каждой же деревни вышли сенаторы, генералы и т.п. Ясно также, что далеко не все «выходцы» получили христианское воспитание, подразумевающее помощь нуждающимся. Но неужели среди православного народа мегаполисов нет личностей, печалящихся о деревне? Получается, что «верхи» напрочь оторваны от «низов» и не понимают друг друга не только в светской, но и в православной среде!
– Везде и всюду – только о Москве. Ну, еще о Крыме. Как будто другой России не существует. Посмотрите на карту нашей страны: что там, за Уралом? За Енисеем? Пустыня! Городов – и то «кот наплакал»!
– Пессимистический пассаж ваш, слегка отредактированный, можно с успехом применить и к городской жизни: жизнь в городе вполне оправдывает такой вид наказания, как ссылка. Тоска, хмурое небо, плохие (искусственные, синтетические, поддельные) продукты питания, рекламные баннеры на домах (можно: гаджеты поголовно у всех в руках), телевизоры вместо икон и – пьянка с наркоманией. Унылое умирание русского города при полной, но обманчивой, внешней видимости его процветания.
Что ждет молодого человека, уехавшего из нашей российской глубинки, из нашей глухой деревни в мегаполис? Работать на износ, чтобы потом почти все заработанное отдать за учебу, одежду, парковку, съёмное жильё, коммунальные услуги, ипотеку и другие кредиты, за лечение – и все ради того, чтобы купить подержанное авто или раз в год съездить на пару недель в Турцию (в кино, музей, филармонию сходить некогда или сил уже вечером нет, в воскресенье надо отоспаться, какой уж тут храм). Его выжмут, как лимон, и в сорок пять он станет никому в этом мегаполисе не нужен (если к тому времени еще здоровье останется), и вернуться будет уже некуда, деревня его к тому времени умрет! Но он-то этого не знает!
Видите, даже пострашнее, чем у вас про деревню, получилось.
Смертельная прописка
– Точно. Продолжим кладбищенскую тему. Сельские кладбища – страшная картина: они молодеют. Через могилу – молодые мужики. В чем причина? Как спасти положение, на ваш взгляд?
– Наше кладбище давно уже не молодеет. Молодыми в деревне умирают в основном пьяницы, а в нашей округе они практически все уже переселились в вечность. Последние годы отпеваю только пожилых, среди них, кстати, много долгожителей. На днях бабулю 85-летнюю проводили в вечность.
Это проблема не просто государственного масштаба – это настоящий геноцид
Не видящему смысла жизни, не имеющему работы (негде зарабатывать!), не обретшему Бога и не старому еще, не имеющему пенсии человеку остаются два пути: уезжать в поисках лучшей жизни или «калымить» (вскопать соседке огород, расколоть и сложить дрова… оплата – бутылка алкогольного суррогата). «Технический» спирт, 5-литровые баклажки очистителя с ласковым названием «Максимка», «Боярышник», и прочие подобные «маленькие радости» давно получили в деревенской глуши «постоянную прописку». За этими суррогатами стоят «большие» люди с большими деньгами. Бизнес еще тот! Это проблема не просто государственного масштаба – это настоящий геноцид.
Если на месте каждой исчезнувшей деревни поставить поклонный крест, то Россия будет представлять гигантское кладбище деревень, которое неумолимо молодеет. Есть карта нашей округи 1929 года, на ней – сотни деревень, одна на другой, в буквальном смысле слова. А сейчас их, живых? – на двух руках пальцев хватит, чтоб сосчитать, а от остальных одни названия остались…
Предложили: «Напишите что-нибудь о просвещении селян». И я вдруг почувствовал, что та деревня, которая мне дорога, с ее тоской, хмурым небом, пьянкой и могилами молодых мужиков – действительно никому не нужна. Гораздо приятнее читателям дать пищу к размышлениям о «просвещении, смирении, спасении, воздержании» и т.д., нежели соприкасаться с этими отвратительными, но, увы, реальными атрибутами деревенской жизни. Но ведь не обязательно же быть врачом, чтобы понимать, что тяжелая болезнь зачастую сопровождается неприятным запахом от больного, рвотой, гнойными язвами и т.п. Слова «просвещение селян» меня не просто задели, а отрезвили (пишу это без всякой улыбки). Во-первых, по ассоциации сразу вспомнилась реплика Фарады: «Селянка, хочешь большой и чистой любви?», а во-вторых, о каком «просвещении» вообще может идти речь, когда скоро вообще некого будет просвещать, не останется людей? У нас нередко утром выходишь и видишь на дороге следы не человека или машины, а лося, кабана, волка, а то и самого «хозяина» – медведя. Вот так тайга приходит на смену бывшим сельхозугодьям, сосны да березы, бурьян, бредьё и всякий хмызник заняли некогда сенокосные луга и пашни, кормившие не так давно миллионы людей…
Кого унижает нищета?
– …И ко всему этому давайте добавим нищету сельского прихода. Только не говорите, что всё хорошо! Или, быть может, именно бедность (не нищета, а бедность) и помогает укреплению церковной общины, делает людей действительными братьями и сестрами во Христе?
– Все без исключения наши прихожане – люди весьма скромного достатка. Растлевающего воздействия богатства, избытка, роскоши никто из нас не испытывает. Те, кто имеет возможность, помогают нуждающимся, делятся по заповеди. В деревне это просто происходит. Амбиций особых нет ни у кого, и, конечно, это приход укрепляет. Он, как и наша деревенская школа, маленький, «семейного» типа, так сказать. Радости и скорби общие.
При нынешнем культе комфорта, сытости, покоя, обеспеченности нищета выглядит совсем не так, как в XIX или даже в XX веке. Без хлеба никто не сидит. Но ведь сегодня у нас другие запросы! Помогает нищета? Вряд ли, а вот унижает она современных людей совсем не так, как тогда.
Митрополит Вениамин (Федченков)
Почему «унизительная»? Обратимся к книге митрополита Вениамина Федченкова «На рубеже двух эпох», в которой он так описывает дореволюционное время:
«…Про себя я не могу сказать, что мы голодали. У нас всегда была корова, а иногда и две, и они были нашими кормилицами. И доселе осталась у меня любовь к молоку. Правда, мать всегда снимала с горшков сливки на масло: все нужно было продавать, а мы пили «снятое» молоко, и ему рады. Зато по воскресеньям, после обедни, вдруг на столе самовар, пышечки и сливочки. Роскошь. А кроме молока всегда уже было довольно хлеба. Какой чудесный наш русский ржаной хлеб: вкусный, твердый (не как американский «ватный»), «серьезный», говорил я потом. Мать раз или два в неделю напекала шесть-семь огромных хлебов, фунтов по 10-12, сколько вмещала печь наша. Потом ставила их ребрами на полку на кухне. И мы знали, что самое главное, «хлеб насущный», у нас есть, слава Богу. Бывало, проголодаешься, и к матери:
– Мама, дай хлебца! (Не хлеба, а ласково – хлебца.)
А как мы почитали его! За обедом Боже сохрани уронить крошку на пол. Грех! А иногда отец за это и деревянной ложкой по затылку слегка даст: на память… И доселе (владыка почил о Господе в 1961 году) я берегу хлеб, не выбрасываю, подъедаю старый, сушу сухари: лишь бы ничего не пропало.
Деревенские ребята (владыка был из семьи «дворовых») еще больше нас тоже жили хлебом… И иногда слышится мне, будто по всей необъятной России чаще всего слышалось:
– Мамка, хлебца!
Но, повторяю, мы были довольны и этим. Другой жизни не знали, а хлеба тогда было вдоволь. После узнали и настоящий голод. Это уже во время революции. И тогда я еще больше понял, что такое хлеб!»
Кого из нас сейчас волнуют эти строки о хлебе? Теперь нищета для города – это наши деревенские «жигули»… Они теперь у всех (пьющих, повторюсь, у нас практически не осталось – кто «завязал», кто помер). Но мы же на город равнение держим! Совсем другое дело – «Нива-шевроле» или «Патриот»! А еще лучше – «Дастер». А хлеб в магазине или в автолавке черствый – брать не буду! Дождусь свежего.
Больше скажу. Давно налажен бизнес по продаже по дешевке просроченного хлеба из мегаполиса. Привозят на машине, разгружают у перекупщика, а он уже мешками, с небольшой наценкой продает на корм скоту тем, у кого корова, поросенок, коза, куры… Как вам такое отношение?
В нашей школе сейчас 17 учеников. Одна многодетная семья уже купила дом в райцентре – это уже минус 4, вторая тоже собирается уезжать – это еще минус 3. Основная причина отъезда – отсутствие работы, и как следствие – унижающая их нищета, причем это не пьяницы! В этой, второй, семье пятеро детей: старший в армии, двое в школе и двое младенцев, у мамы в связи с этим трудового стажа нет ни одного дня, а папа работает в лесу; в прошлом месяце лес «хороший» был – заработал 40 тысяч, а в этом месяце лес «плохой» – получил только 18. Ну и как на них прожить, даже при своей картошке? Арифметика простая: если закроется школа – это минус 14 рабочих мест, и всей нашей округе «хана» – детей учить негде будет, значит, и приезжать сюда к нам с мыслью рожать их здесь уже никто из молодых не станет… И окажемся мы «маргиналами» в полном смысле…
В Простоквашино или в Пхукет?
– Может быть, имеет смысл вспомнить наших «деревенщиков»? «Бегство в деревню» – возможно ли оно сегодня? Без вреда для души? Те-то «убегали», когда деревня худо-бедно, но жила еще. А сейчас? Сегодня дети даже не знают, как выглядят коровы с козами – что уж говорить о возможности жить в деревне?
– Деревня в определенном смысле будет жива всегда, пока на планете есть люди. Она и в нынешнем униженном, разрушенном виде будет нужна им. Разным людям для разных целей, еще скажу об этом. Ну, а бегство – как-то мне слово это не внушает доверия! Помните фильм «Бегство мистера Мак-Кинли»? От себя не убежишь, а вот осмысленное переселение, как у многих из нас, живущих здесь, вполне оправдано.
Нас, детей, помню, традиционно отправляли к бабушкам в деревню, а не в Турцию или в Дубай (Доминикану, Пхукет и т.д.). Почему не написал: «к дедушкам и бабушкам»? А потому, что по моим и многим другим дедушкам того поколения Великая Отечественная война катком прошла железным, вот и стали родители говорить ребёнку: поедешь в деревню к бабушке. И, кстати, помню, именно в деревне, летом, мне тоже ложкой по лбу за столом иногда попадало. Действует железно.
Но город, его амбиции, его престиж и прочие «преимущества», «привилегии» берут свое. Не хотим быть хуже других – даёшь Турцию! Поэтому в мегаполисах и появляются мини-зоопарки, в которых малышам их родители показывают невиданных зверей и птиц: козочек и овечек, кур, петухов и гусей – весьма успешное в коммерческом плане изобретение! Летом одна гостья – юная жительница мегаполиса – понюхав растертые в пальцах листики речной мяты, с искренним удивлением спросила: «Ой! А это что, жвачка?»
Да, деревня без мычания коровы и задорного петушиного кукареканья как-то не очень представляется… А ведь скоро станет не к кому привозить деток! Деревня ХХ века, не говоря уже о XIX-м, просто исчезла. Жалкий остаток ее исконно общинного уклада – того образа жизни, который веками сохранялся на Руси, – испаряется на наших глазах, как воспетая Василием Песковым капля росы в солнечный июльский день…
Возможность жить в деревне и желание жить в ней – разные вещи. Почти все, кто приезжает в деревню из мегаполиса в отпуск в гости (дети, внуки), говорят: «Как у вас тут хорошо! Воздух, природа, река! Благодать!» – «Так оставайтесь, живите, вот дома пустые стоят, и будет эта благодать и вашей тоже». – «Нет, мы завтра уезжаем в Египет (в Турцию, Сочи и т.п.)».
И потом, в деревне же надо трудиться!
Друзья рассказывали, как общались с юношей – агентом по недвижимости. У его родителей дом за городом, участок большой, воздух, озеро… «И что ты к родителям в деревню на выходные не поехал?» – спрашивают. Отвечает: «А я вообще там всего раз или два был». – «А что так?» – «Не нравится контент!» Слово-то какое (по-русски: «наполнение, содержание»)!
Наш прихожанин, у которого по-крестьянски крепкие, длинные руки, продававший в райцентре на рынке картошку, с улыбкой рассказывал, как подошедший пожилой покупатель говорил своей супруге про его товар:
– Вот эта картошка точно своя, домашняя!
– Почему?
– А потому что руки у продавца до колен оттянуты!
Сейчас труд не в почете. Вот что недавно нашел на «просторах» Интернета:
«Вы живете или собираетесь жить в деревне, загородном доме, на даче? Вы понимаете, что город с его ритмом и суетой – не ваше будущее? Вы хотите жить в гармонии с собой и с окружающим миром и при этом зарабатывать деньги? Заходите в нашу онлайн-деревню, получайте нужную информацию от экспертов и друзей, делитесь проблемами и их решениями, приглашайте в свою деревню тех, кто только решает вопрос о переезде (…). Что мешает российским людям построить ту деревню, в которой жить будет комфортно, интересно, перспективно? Как это сделать? Каковы наши представления о комфортной жизни вне города? Обязательно ли чем-то жертвовать, чтобы жить так, как тебе хочется, там, где тебе хочется? Ответы на эти вопросы мы будем искать вместе».
Прочитаешь такое и будешь думать: как все хорошо и просто! Действительно, а что мешает? Да ничего! И поеду! И построю! Предупреждаю – просто только читать такие строки, сидя на удобном стуле.
«Табель о рангах» для русской деревни
– Кто же живет в сегодняшней деревне?
С небольшой степенью условности можно разделить нас на следующие группы.
«Местные»:
– Доживающие, не желающие уезжать (это группа самая многочисленная; в основном это патриоты, любящие свою малую родину, свое деревенское кладбище, работающие в «бюджетной сфере»: в школах, медпунктах, магазинах, почтовых отделениях, в небольших совхозах – если они еще где-то остались; по большей же части это неработающие пенсионеры, молодежи очень мало).
– Желающие уехать (в более крупное село, в райцентр и т.д., вплоть до мегаполиса – у кого какие возможности обеспечения жильем) и пока работающие «на стороне» (вахтовым методом, на «халтурах», «шабашках» и т. п.; это люди молодые и среднего возраста).
Приезжие:
– Православные (нормальные верующие люди, реально осознавшие для себя гибельность жизни в городе; зачастую это целые семьи, часто – многодетные; они – там, где есть храмы).
– «Квазиправославные» (ждущие со дня на день апокалипсиса, живущие замкнутой общиной типа секты, не поминающие Патриарха, или «отшельники» вне социума – без паспортов, без денег, без электричества, «при лучине», на подножном корму – сныть, крапива и т.п., грибы, рыболовство (охота – редко), копающие землянки, непригодные для жизни…).
Диалог для примера:
– Ну как, сошел благодатный огонь?
– Да!
– Эх, придется опять репу сажать! (В смысле: «Эх, сорвалось! Конец света откладывается, огород опять разводить, чтоб жить дальше»).
– Живущие экологическим туризмом (обеспечивают туристов жильем, баней «по-чёрному» и прочей деревенской «экзотикой», едой из русской печи – вплоть до полного пансиона, разрешают взять лопату и поработать на огороде, подоить корову, запрячь коня и прокатиться на нем, покормить страусов, павлинов, волка в клетке и т.п.).
– «Собственники» (состоятельные люди, имеющие охотничьи хозяйства со штатом егерей, озера, огороженные высокими заборами, просто частные владения со шлагбаумами, охраной, видеокамерами и запрещающими простым людям вход и въезд предупреждающими надписями).
– «Выживальщики» (считающие, что третья мировая война и ядерная «зима» не за горами, и к этому планомерно готовящиеся; некоторые переоборудуют свои дачные домики в бомбоубежища, другие уезжают на постоянное жительство в глухие деревни, третьи копают землянки вдали от жилья, в которых можно жить по полгода и более; они обучаются навыкам выживания, изготовления луков и стрел и т. п. и владения самодельным оружием, метания ножей, создают запасы провизии, одежды, снаряжения, автономных средств связи и всего необходимого для выживания в сложных условиях, в местах, мало посещаемых людьми – в глухом лесу, в горах и т.д. и т. п. – их много, число их растет).
– Нео- и просто язычники (в основном это так называемые «родноверы») – явно коммерческая секта с нечистоплотными намерениями; периодически они собираются в глухих местах, на красивых лесных озерах, устраивают «радения», прыгают через костер, купаются голыми и т.п., возможны и всякие непотребства; соблюдают конспирацию.
– «Маргиналы» (случайные люди, выброшенные на обочину жизни, которым некуда деваться: пропили квартиру в городе, вернулись в бабушкину деревенскую хибару, освободившиеся из мест заключения…).
Обе группы, и местные, и приезжие, сейчас очень тесно взаимодействуют, переплетаются. Да и как иначе на «подводной лодке!» Это процесс, полезный для всех нас, живущих в малых деревнях. Так что «свято место» (в нашем случае – деревня) – пусто не бывает!
Однако надо помнить, что принесенные в глубинку дачно-городские мотивы жизни (попить водочки «на воле» под музыку на полную громкость и т. п.) будут приниматься если и не враждебно, то с неодобрением, и людей, привносящих это, запишут в категорию «чужие».
Не бойтесь и улыбайтесь друг другу
– Дайте, пожалуйста, совет: как можно спастись от уныния, особенно сейчас, когда всё так плохо, и кризис кругом, и военные слухи, и мор, и глад, и землетрясения. Может быть, имеет смысл выключить телевизор и взяться за старые добрые книги?
– Помните слова Христа, произносимые Им постоянно: «Не бойтесь!» Надо не забывать о Христе. О том, что Он жил с нами, людьми, учил нас, пострадал и умер ради нас, и воскрес – тоже ради нас! Мы, христиане, часто оказываемся как-то в стороне от Христа, от этого и уныние.
Мы, христиане, часто оказываемся в стороне от Христа, от этого и уныние
Разве от чтения Евангелия, в частности, от чтения строк, в которых говорится о военных слухах, болезнях, землетрясениях и т.п., наступает уныние? По-моему, совсем наоборот. В этих событиях нахожу лишний раз подтверждение истинности слов Спасителя.
Насчет телевизора и книг – думаю, тут единого рецепта нет. Человеку, склонному к анализу, к фильтрации предлагаемой ему информации, ни телевизор, ни Интернет не повредит, а возможно, и укрепит, а не привыкшему читать вряд ли удастся осилить даже небольших по объему «Старосветских помещиков» или «Бориса Годунова».
Вот чего нам явно не хватает, так это доброго общения и простой, искренней улыбки. Не сетевого, виртуального общения, а живого. Деревенский приход для простого человеческого общения гораздо больше подходит, чем городской.
Трудности жизни только закаляют дух христианина, делают из него настоящего человека. А вот изнеженному, привыкшему к комфорту и отвыкшему от простого физического труда (ведь мы «в поте лица» хлебушек свой должны добывать!) они не по душе. – Фу, деревня…Там туалет на улице, пива по ночам не продают и Интернета нет…
Их ответ Манилову
– Да, есть романтики-фанаты в городах, которые прекраснодушно мечтают, сидя в креслах, как хорошо бы пожить в деревне. Но, столкнувшись с серой действительностью, они, я думаю, прекращают мечтать и уезжают поскорее обратно?
– Были такие: приезжали, уезжали… Маниловы не только во времена Николая Васильевича Гоголя были, они и сейчас есть. Но знаете – их стало меньше! Обдуманнее стали шаги в сторону деревни!
В комментариях на одну из наших публикаций о деревне некто честно признался:
«Отец Алексий, я с Вами согласен, но как коренной москвич не представляю, как бросить здесь все и уехать... Хотя Вы, конечно же, правы: глупо любить на расстоянии...».
Как в песне: «Проклинал этот город я тысячу раз, а покинуть вовек не смогу…».
Если вы заметили, я не призывал и не призываю бросать все и переезжать к нам. Еще раз повторюсь: надо побывать у нас! Пожить (слава Богу, есть где), попробовать покормить комариков и прочих кровососов, помесить ноябрьскую грязь – и уж тогда решить, подходит вам такая жизнь или нет. Переезд в деревню для постоянного жительства – совершенно отдельная тема, которой стоит посвятить отдельный разговор.
Их ответ «ссыльным батюшкам»
– Каково значение храма в селе? Действительно ли, если есть в деревне церковь, в деревне другая жизнь? Ведь ни водка, ни безработица, ни уныние никуда не деваются. Итак, есть ли разница в жизни села с церковью и без нее?
– Говоря – «значение храма», мы, очевидно, имеем в виду не здание церкви, а значение священника, пастыря, и его прихожан, небольшой деревенской церковной общины. Конечно, разница есть. Значимость жертвенного служения священника, если он к этому стремится, в деревне многократно выше, чем в городе. Об этом как-то не принято говорить, из ложной скромности, что ли. И на обложках церковных календарей, богослужебных указаний, на страницах «глянцевых» журналов – Москва, Москва, Москва… Ну, или Афон, или, что якобы ближе к древне, какая-нибудь этнографическая или экологическая «редкость». Восстанавливающийся храм, подобный нашему, или восстановленный из руин трудами и молитвами пастыря-одиночки, если и появится на обложке такого издания, то нескоро. Догадайтесь с трех раз – почему?
«Ссыльный» священник не сплотит вокруг Христа даже небольшую общинку
Убежден: деревенский пастырь должен любить деревню, любить без лицеприятия всех людей, живущих в границах его прихода, любить деревенскую жизнь… Он должен искренне обрадоваться, когда глухим ноябрьским вечером раздастся звонок телефона и его попросят приехать за 10 (или 20, 30…) километров причастить умирающего, и он, оставив свои планы, уедет по слякоти во тьму, наполненную густым мокрым снегом, залепляющим лобовое стекло его потрепанной колесницы, моля Бога о том, чтобы не опоздать. Тогда имеет смысл говорить том, что наличие действующего храма в деревне – фактор позитивный, цементирующий, возрождающий. Напротив, «ссыльный» священник не сплотит вокруг Христа даже небольшую общинку: если нет любви, то что можно передать другим? Владыка Лонгин, митрополит Саратовский, недавно, отвечая на разные вопросы, сказал:
«Посмотрите все эти «исповеди» бывших батюшек: …самая главная проблема обычно – почему его, беднягу, коварнейшим и жесточайшим образом отправили служить в деревню. Это конец жизни, трагедия. Надо срочно всё бросать и писать жалобы в Интернет о самодурах-архиереях…».
Крестный ход на Троицу
И, конечно же, действующий храм меняет жизнь деревенского сообщества. Покаянный настрой пусть и немногочисленных прихожан, перемена образа жизни, устойчивое желание бывать на службах и участвовать в таинствах не остается без внимания, не проходит для остальных жителей бесследно. И вместо насмешек типа: «Вот ты ходишь в церковь, ну, и легче тебе стало?» или «Опять в церковь пошел (пошла) – наверное, сильно грешен, никак не отмолить грехов» – праздный зритель, снова и снова видя в окно идущего в храм соседа, задумывается: а может, все это правда? А что они там делают? Пойду посмотрю! А уж на Пасху, на крестный ход – тут дома не усидеть!
Говорю это не для красного словца, вижу, что Господь и после 12 лет служения приводит в храм все новых и новых чад Своих. Верю, что и будет приводить, а как же иначе! Просто не бывает таких важных, онтологических перемен за месяц-другой! Сначала душа должна ожить, насытиться, напитаться Христом, а уж потом так не нравящиеся вам антенны начнут отваливаться от стен изб.
– В чем вы видите будущее деревни? Есть ли оно?
– Недавно получил письмо от друга, который сам давно живет в мегаполисе. Привожу его с небольшими сокращениями, не затрагивающими сути:
«Батюшка, добрый вечер!
На прошлой неделе из нашей деревни Н-во уехал последняя жительница. Прошлую зиму зимовала одна, на эту уже не решилась остаться; в результате уехала навсегда.
Скажу честно: я плакал о нашей деревне, как об умершем человеке. Впервые за много сотен лет в ней не осталось ни одной живой души. Никто не затопит печку, никто не пойдет за водой. Деревни не стало.
Конечно, нахлынули воспоминания. Всё-таки это место для меня очень знаковое: мое детство – это и есть Н-во.
Теперь нет не только детства, но и того места, где оно прошло.
Такие вот печальные новости».
И опять прямо, как в песне:
«…Сам себя считаю
Городским теперь я,
Здесь моя работа
Здесь мои друзья.
Но все так же ночью
Снится мне деревня
Отпустить меня не хочет
Родина моя…»
Вторая часть письма – к предыдущему вашему вопросу:
«Храма у нас в Н-ве никогда не было. Мы относились к приходу в Б-во. Храм там был разрушен ещё в 1930-е годы, и, между прочим, за это местные крестьяне убили женщину-председателя колхоза (её был приказ о разрушении). А убив, спрятали тело так, что его не нашли. И вот эта самая последняя жительница училась тогда в школе, и их вместо уроков водили искать труп. Такая вот история.
А ближайший к нам из сохранившихся храмов находится в селе С-ки, там одно время служил отец святителя Т.»
Христианская – хрестьянская – крестьянская – деревенская цивилизация – это лучшее, что люди создали.
Два типа цивилизации – городская и деревенская – сосуществуют с незапамятных времен, и городская цивилизация всегда стремилась взять верх над деревенской: не нужно быть специалистом-историком или этнографом, чтобы согласиться с этим очевидным фактом.
– И что же мы видим сегодня? Разве не прав скептик, от имени которого я задаю вопросы?
– Сегодня мы видим, что деревенская цивилизация практически уничтожена, остались «рожки да ножки». Однако воспеваемое многими технологическое развитие, сосредоточенное в городе (городах), – это развитие «костылей». Конвейер делает костыли все более привлекательными – так, чтобы теперь уже не инвалид, а здоровый человек (который стал инвалидом, потому что ему дали костыли и сказали: пользуйся ими, это хорошо! – и он поверил) был бы не в силах обойтись без них.
Совершенно очевидно, что спираль истории сужается, исторические повторы учащаются (хорошая новость – промежутки между ними становятся короче!), и именно технологические костыли, без которых уже не мыслит себя человечество, этот процесс усугубляют и ускоряют.
Темные века сужающейся спирали хотя и будут темными, но уже никак не веками, а, скорее всего, десятилетиями. Сейчас мы все вспоминаем трагические события столетней давности, вспоминается и деревня того времени, так вот – перемены жизни за сто лет вполне адекватно сравнимы с нынешними переменами за 10 лет! Поэтому близорукость тех, кто сегодня мог бы повлиять на ситуацию, приведет к тому, что через 10–15 лет сегодняшней деревни, маленькой, уютной, такой родной, о которой мы с вами говорим, уже не станет. Будет что-то иное. И очень не хотелось бы, чтобы остались только развалившиеся избы, храм без прихожан и плачущий у престола ангел...
Недавно слышал, как, похоронив свою мать-старушку, сын сказал: «Ну, всё. Больше сюда незачем приезжать». Если человек не любит свой дом, свою родину, в том числе и малую родину, свою землю – как же он полюбит Небесное отечество, Царствие Небесное?
Если уподобить обсуждаемые нами «полюса» – деревню и город – частям дерева, то полагаю, что корни и, не побоюсь сказать, кора некогда могучего ствола этого дерева – Деревня (слова-то совершенно родственные!). Остальное (сам ствол – без коры, ветви и листва) – это Город.
– Таким образом, если у здорового дерева основательно попортить кору и подрубить корни, вряд ли оно сохранит ветви и многочисленную (многомиллионную) листву?
– Именно так. Уверен, что в очах Божиих величественные соборы мегаполисов и наши мало кого интересующие, скромные деревенские храмы, комфортные многоэтажные высотки и наши серые избы (у нас говорят ласково – «изобки») – как минимум равнозначны. Все дело в нас самих, в том, каков наш «внутренний, сокровенный сердца человек» и насколько близок (или далек) к нам наш «мысленный волк».
Будет на то воля Божия – дерево засохнет, погибнет. Все современные «городские», «мегаполисные» цивилизации роднит одно: их неизбежный закат, словно все миллионы их жителей, как и древние римляне, пьют из свинцовых труб, не ведая о мертвящих свойствах текущей по ним воды…
– Прямо апокалипсис какой-то. И что мне со всем этим делать?
– Апокалипсис написан давно, мы его читаем своей жизнью. Что делать? Может быть, помнить последние слова этой книги: Ей, гряди, Господи Иисусе! (Откр. 22, 20) И не унывать ни в коем случае. Честное слово, лучше встретить Христа в бодрости духа, чем в смертной печали. По крайней мере, Он об этом сильно просил. И, как мне кажется, русская деревня – да, умирающая, да, слабая, но всё еще живая и молящаяся – может научить нас такой бодрости и стойкости. Были бы ученики.