Ибо он попадет в сеть своими ногами
и по тенетам ходить будет.
Книга Иова 18:8
В японском случае мы могли бы заметить целых три последствия: подъем капитализма катастроф и "правления террора" для приведения в ужас и удерживания под контролем народов; ускорение процессов деиндустриализации Японии (исполняемых по приказу свыше начиная со времен первой войны в Персидском Заливе) и конец атомной энергии, иначе говоря — конец по-настоящему современного вида энергии, который гарантировал независимость каждой стране. Находясь в зависимости от нефти и от доллара, мы обречены на нефтяные и газовые войны, которые США и их катарские или саудовские союзники доставляют во все концы планеты. У войны против Ирана не имеется другой причины. Однако же я хотел бы рассказать не об этом.
Японская катастрофа, которая позволила медиа срывать зло в первую очередь на атомной энергетике, не должна рассеивать истинного наблюдения: времена развития промышленности — это времена катастроф. Пусть речь будет идти о нефти, об индустриализированном питании, которое называют "нездоровым" или "калорийным", которое портит и деформирует человеческие тела, о технологическом отчуждении, развращающем умы и души, о смертоубийственных войнах и ценах, плаченных человеческими жизнями.
Индустрия, подобно настоящему Молоху, уже в течение двух веков лишь то и делает, что продвигает возвращение старых добрых времен язычества. Тут и коллективный гипноз, и поклонение материальному, и, конечно же, человеческие жертвоприношения, идущие рука об руку с мировыми империалистическими войнами; и не считая при этом уничтожения всех человеческих сообществ, не адаптированных к новому порядку, диктуемому промышленностью, автомобилем и средствами массовой информации. Именно это и происходит сегодня с Сирией, где христианские сообщества, пощаженные веками, сегодня будут замещены и истреблены наемниками из Залива, которые именуются Западом "борцами за свободу".
Апокалипсическое, чудовищное измерение индустриальной революции — настоящей мачехи глобализации, а также размеры ее последствий не избежали внимания самых внимательных из ее современников, особенно тех, которые сохранили качественный и христианский подход к цивилизации. Поскольку у нас много говорилось о Чернобыле, в этом вопросе уместно вспомнить об "Идиоте" Достоевского. В этом романе писатель развивает эзотерический и эсхатологический подход к проблеме расширения промышленности и железных дорог.
Для Достоевского ключевое слово для определения современного мира — это сеть (reseaux, networks — говоря по-французски или по-английски), ловушка. Ее предназначение — терзать и улавливать людей, как это было знакомо уже и Иову, и Псалмопевцу в Священном Писании. Но Достоевский идет гораздо дальше — он проводит связь между Апокалипсисом и железными дорогами:
— Я слышал, что Лебедев признает эту "звезду Полынь" сетью железных дорог, распространившихся по Европе… Выходит по-вашему, что железные дороги прокляты, что они гибель человечеству, что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить "источники жизни"?
Зачинателем данной дискуссии является персонаж по имени Лебедев. Достоевский, поняв, в какой эпохе живет, выставляет героя на посмешище, чтобы хоть в облегченной форме, но донести до читателя свое послание. Дьявол всегда впереди тех, кто клевещет или хочет позабавиться. У этого великого писателя мы часто можем увидеть, что персонаж, хранящий истину, слегка осмеян, как если бы он знал, что всей правды не скажешь во времена, когда общество лишь потребляет да насмехается.
Вместе с поездом Лебедев критикует и банк — его самый большой сообщник.Железная дорога испортила пейзажи, опустошила деревни, в финансовом плане разрушила целые страны, а в экономическом плане в ХІХ веке она не всегда была рентабельной. Она также благоприятствовала массовому исходу людей из деревень и обесчеловечению современного общества (вспомните хотя бы о том, как ею воспользовалась Германия во время Второй мировой войны). А главным же образом она позволила банкирам обогатиться, как в наши дни это происходить с сетями социальным — типа Facebook…
— Я вас всех вызываю теперь, всех атеистов: чем вы спасете мир и нормальную дорогу ему в чем отыскали, — вы, люди науки, промышленности, ассоциаций, платы заработной и прочего? Чем? Кредитом? Что такое кредит? К чему приведет вас кредит?
Всем очевидно, что охотника на 20 тысяч миллиардов долларов американского долгу в ближайшем времени не найдется; а у японцев и того меньше шансов. И они не смогут вечно обременять европейского налогоплательщика грехами (долгами!) бюрократов и "банкстеров".
Лебедев, конечно же, не дурак — он не винит машину как таковую:
— Собственно одни железные дороги не замутят источников жизни, а все это в целом-с проклято, все это настроение наших последних веков, в его общем целом, научном и практическом, может быть, и действительно проклято-с.
Все это "целое" предполагает некую математическую волю для досмотра реального. Впоследствии она порождает мировые конфликты и разрушение умов, деформацию тел и уничтожение всяких проявлений традиционной и разнообразной жизни. Это всеобщее уподобление посредственности. Такое уничтожение душ, в былые времена увиденное Токвилем или Бальзаком, сегодня проанализированное Зигмунтом Бауманом, презираемое остальными и вот как описанное Достоевским:
— И осмельтесь сказать, наконец, что не ослабели, не помутились источники жизни под этою "звездой", под этою сетью, опутавшею людей. И не пугайте меня вашим благосостоянием, вашими богатствами, редкостью голода и быстротой путей сообщения! Богатства больше, но силы меньше; связующей мысли не стало; все размягчилось, все упрело и все упрели! Все, все, все мы упрели!… Но довольно…
Выражение "упрели" так же гениально, как и вся тирада Лебедева у гениального Достоевского. Фраза "все упрело и все упрели" сегодня нам напомнит о "глобальном потеплении", а особенно — о понятии "термократического общества", развитом французским математиком Жилем Шатле. Очень похоже, что мы живем в модели, в которой нужно пребывать в жарком состоянии — hot, как в плане социальном, так в информативном и сексуальном, — чтобы быть на хорошем счету у масс-медиа. Эта одержимость жарой находит себе оценку вместе с глобальным потеплением, которое, в любом случае, послужит западным элитам для навязывания в большей мере их мирового порядка.
Наконец, Достоевский предвидел риск упадка наций пред лицом адской силы сетей. Однако он не был пессимистом, особенно в отношении русской нации! Своему персонажу Шатову из романа "Бесы" он вкладывает в уста такие слова:
— Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков. Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо.
И Шатов добавляет к тому, что имеет значение для народа:
— Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти. Дух жизни, как говорит писание, "реки воды живой", иссякновением которых так угрожает Апокалипсис.
Мы вспоминаем при этом о великой речи Достоевского, произнесенной им в честь Пушкина: он видел в единении нации и веры средство избавления души от разрушения ее сетями. И в этой мысли он следует за Псалмопевцем:
Очи мои выну ко Господу, яко Той исторгнет от сети нозе мои.
Псалтирь 24:15
Николя Бонналь
Правда.Ру