Ну, например... Газета, телеканал, радиостанция не несут ответственности за материалы, переданные информагентствами. Или: за высказывания чиновника, сделанные для прессы, отвечает он сам, а не СМИ. Нечто подобное и в отношение Сети: интернет-издания не отвечают за комментарии читателей на форуме сайта.

Верховный суд разъяснил и вот что: публичные политики не вправе считать себя абсолютно свободными от вмешательства прессы в их частную жизнь. Распространение информации о неслужебной деятельности чиновника, депутата или партийной персоны законом допускается, если это требуется "для обнаружения и предотвращения угрозы демократическому правовому государству, общественной безопасности, окружающей среде". Помните "банное дело"? Да-да, иск бывшего министра юстиции Валентина Ковалева к корреспонденту газеты "Совершенно секретно" Ларисе Кислинской. Суд все пытался докопаться, каким образом снимки с министром, запечатленным, деликатно говоря, не в парадном кителе и не в самой благопристойной компании, попали в редакцию. Журналистка утверждала, что фотодокументы ей предоставили некие сотрудники МВД. Кто именно? Отвечать ли на такой вопрос - это каждый журналист решает сам. В свое время более десятка представителей столичной прессы подписали "Московскую хартию журналистов". Помимо прочего там было: не раскрывать источники конфиденциальной информации - обязанность журналистов. Обязанность, а не только право. Эта моральная поправка к закону о СМИ была принята единогласно. Потому что источник информации - никакой не "источник". Это живой человек, опутанный по рукам и ногам множеством обязательств: профессиональных, корпоративных, политических, клановых, семейных, каких угодно. И если он просит не раскрывать его имя, он должен быть абсолютно уверен: анонимность гарантирована. А журналист в свою очередь доверяется собеседнику, что, впрочем, не освобождает его от обязанности проверить полученную информацию по другим источникам. Это азы журналистской профессии. И неписаный кодекс взаимного поведения между тем, кто дает конфиденциальное интервью, и тем, кто его берет. Если журналистам перестанут доверять секретную информацию, они перестанут быть журналистами, свободной прессой.

Но сокрытие источников информации приводит чиновников в жуткое раздражение. Они требуют назвать имя инсайдера. И так не только в России. В любой стране чиновничество оберегает свои тайны от общественного проникновения в них. В любой стране служащий гос аппарата, допустивший несанкционированную "утечку", подлежит выявлению с последующими оргвыводами. И уроки свободной прессе здесь дает не демократия - американская, британская или какая-то еще. Их дает бюрократический интернационал. Между прочим, российский закон о печати (ст. 41) гарантирует редакциям право сохранять в тайне источники информации, не называть лиц, предоставляющих те или иные сведения. Источник информации должен быть назван только если того потребует суд своим специальным решением. Союз журналистов России, участвуя в подготовке постановления ВС, предлагал особо, отдельной строкой подчеркнуть эту норму закона, но акцентировать и без того известное авторы документа, вероятно, сочли излишним.

Было и предложение (с ним выступала Общественная коллегия по жалобам на прессу) чаще использовать альтернативные способы решения информационных споров. Это предложение тоже пока не прошло. Хотя внесудебное, то бишь общественное разбирательство (не путать с административным) было бы не только гуманнее, но иногда и эффективнее свирепых разборок в суде. По данным Центра экстремальной журналистики, против репортеров ежегодно возбуждается 40-50 уголовных дел. Эта форма расправы с журналистами - через уголовное преследование за клевету - становится все более популярной. Элементарная месть за публикацию камуфлируется судебным разбирательством. Прежде такого не было. Тем, кто считал себя оскорбленными, прокуроры и следователи рекомендовали защищать свою честь и достоинство путем подачи гражданского иска. Так в конце концов легче получить сатисфакцию: любые ложные сведения, коли суд их признает таковыми, подлежат опровержению. В гражданском процессе у истца немало шансов, а в уголовном - практически никаких. Чтобы осудить за клевету, надо доказать, что виновный заведомо сознавал ложность распространяемых им сведений, имел преступный умысел, злонамеренно пытался опорочить. Должны быть установлены и мотивы - месть, зависть, ревность и т.п. Все это малодоказуемо. К тому же гражданин не может нести уголовную ответственность, если сведения, которые он считал правдивыми, оказались ложными. Словом, подобные дела были почти безнадежными. А чтоб за клевету дали срок журналисту - это было вообще немыслимо. Теперь же суды охотно принимают такие дела к рассмотрению и бестрепетно выносят вердикт: виновен. Если так пойдет дальше, в стране утвердится невиданный ни в советские, ни в постперестроечные времена вид цензуры. Это будет цензура судебная. И сопутствующая ей самоцензура, потому что кому же захочется рисковать свободой "ради нескольких строчек в газете".

Как бы там ни было, практика применения закона о СМИ удостоверяет главное: этот закон работает, он не устарел, снабжать его бесчисленными поправками - только портить. Но в Госдуму уже внесен законопроект, требующий "отнести к видам деятельности, имеющим стратегическое значение для обеспечения обороны страны и безопасности государства, осуществление всего телевизионного вещания и радиовещания, а также оказание социально значимых услуг в сети Интернет". А депутат Роберт Шлегель требует запретить прессе в любой форме воспроизводить заявления лиц, находящихся в розыске или осужденных по обвинению в причастности к террористической деятельности.

Ни один закон столь не подвержен постоянному совершенствованию, как закон о средствах массовой информации. Но, видно, нет предела совершенству.

Валерий Выжутович, Политический обозреватель 

Российская газета