Украина в контексте русского евразийства

Решить эту проблему только на поле боя невозможно. Она должна быть решена ментально, культурно, научно, информационно, духовно, религиозно. И статьи на эту тему – еще один шаг в сторону уврачевания застарелой язвы, разматывания клубка русофобии, западопоклонства, украиномании.


В недавно вышедшей статье «Петербург против Киева: два лика русского западничества» известный исследователь евразийства Рустем Вахитов поднял важнейший и болезненный вопрос о западном векторе русской цивилизации.

Конечно, в краткой статье невозможно всесторонне осветить едва ли не центральную тему русской политической мысли – противостояние Востока и Запада внутри России как зеркало русской (российской) идентичности. Речь может идти о постановке проблемы, о том, чтобы задать в кратком тексте верные координаты, указующие направление мысли, дать верные факты и, главное, их адекватную интерпретацию.


Петр Савицкий


Факты сами по себе «пусты», они наполняются смыслом в процессе интерпретации. Об этом основоположник евразийства Петр Савицкий создал теорию «всегда наполненного смыслом факта». Здесь всегда возможны варианты, ошибки, просчеты. Факты часто живут как бы «своей» жизнью за счет того, что не учитываются другие факты (ведь фактов может быть бесконечное количество).

Возьмем самый простой пример из статьи Вахитова. Он утверждает, что ко времени Петра I «Украина, в отличие от Великороссии, была покрыта сетью школ и имела даже университеты средневекового типа». Можно сделать вывод о том, что в Великороссии («в отличие от») школ не было, а на Украине процветали университеты европейского типа. Но это вряд ли правдивые утверждения, во всяком случае, их надо принять с существенными оговорками. Вспомним, что университеты Украины не породили Ньютонов или Эйнштейнов, это были, по сути, богословские коллегиумы, которые не дали даже известных богословов, скорее из стен этих «университетов» выходили начетчики.

А вот школы, библиотеки, активная интеллектуальная жизнь – все это было и в России, и даже не ко времени Петра, но на протяжении всей русской истории, достаточно вспомнить мятежного протопопа Аввакума, собеседника царя Алексея Михайловича. Аввакума считают создателем современного русского литературного языка. Еще Лев Толстой сокрушался о том, что русская письменная речь (сейчас говорим не о языке – он есть даже у приматов и низших животных, в отличие от устной и письменной речи) пошла путем не Аввакума, но, условно говоря, Симеона Полоцкого.

Свернув на украинскую дорогу Россия попала на тропу европейского барокко, с которой смогла выйти на исконную русскую широкую дорогу только в начале XIX века. Сам того не желая, Вахитов в своей статье по сути транслирует общеизвестный, устоявшийся шаблон мысли о том, что Россия была темной, отсталой страной, лишенной образования, университетов и вообще, цивилизационных перспектив, и только с приобщением к европейской цивилизации – посредством Украины – мы смогли импортировать культуру и худо-бедно привить ее к нашему мощному, но заскорузлому и неповоротливому русскому варварскому древу.

Одновременно свет воссиял и из оконца, прорубленного на Севере Петром Великим. Конечно, Рустем Вахитов не буквально транслирует это примитивное (в смысле упрощенное, без полутонов, и в этом смысле элементарное) мнение, но оно само пробивается сквозь его рассуждения. Причина такого неявного «проговаривая» западнического шаблона – массовая распространенность этого мнения, буквально укорененность его в подсознании: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

Это коррелирует и со вторым утверждением, высказанным в статье Рустема Вахитова, а именно, что Донбасс и Новороссия все же культурно, ментально иные области, недаром они восстали против «майданного Киева». Там живут «другие» русские, которые «были воспитаны в духе украинской политической традиции», предполагающей «шатание нравов», потенциальное вечевое начало, готовность к восстанию против центральной власти. «Можно себе представить русскую область из центра России, которая выступила бы против майданного Киева?» – задает риторический вопрос Рустем Вахитов. С его точки зрения – даже представить такую картину невозможно, что подтверждают, например, «болотные» события: «В городах-миллионниках на митинги протеста вышли по 100-200 человек», а пенсионная «реформа» вообще не вызвала недовольства, разве что глухой невнятный ропот.

На мой взгляд, все эти факты слабо связаны друг с другом. Русские, устроившие Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию, а еще раньше – великую Смуту, закончившуюся триумфальными событиями 1612 г., вряд ли могут считаться мирной, инертной, добродушной нацией, которая все стерпит, лишь бы не убивали слишком больно.

Недаром русские эмигранты, оказавшиеся заграницей после 1917 г., с ужасом писали о пробудившейся народной стихии, о страшном и бессмысленном русском бунте, о дионисийстве русской нации. Этому посвящены тысячи страниц мемуаров и исследований, не говоря уже о художественной литературе. «Болотные протесты» скорее подтверждают правило – они не были народны, исходили от столичных сибаритов (в глубинке русский народ их презирает как «зажравшихся» москвичей, которым жемчуг мелок и пармезан с хамоном недостаточно ароматен), поэтому такие протесты и не могли затронуть широкие народные массы.

Кроме того, во всех народных восстаниях и бунтах – от движения Стеньки Разина до восстания Ивана Болотникова (хотя он и шел через Польшу с грамотами уже убитого к тому времени Лжедмитрия I) и прочих – большую роль играли «инородцы» – татары, башкиры, народы Поволжья, приморья Каспия и других регионов. И даже «мирные» чукчи и буряты в момент «пробуждения» могли быть жестокими и воинственными, вопрос только в мере терпения, и, главное, в той самой «черте», через которую нельзя переступать, иначе за ней – пробуждение русского и других народов России, впадение их в диониссийство, в неистовство.

«Болотные протесты» глубинная Россия искренне презирала и с удовольствием бы сама снесла бунтующих изнеженных москвичей, правда, уже не в автозаки, как сделала гуманная московская власть.

Пенсионная реформа вызвала огромное раздражение и отчуждение от власти русского народа, она стала веским психологическим аргументом против негласного договора народа с властью («я тебя не трогаю, и ты меня не тронь»), поселила подозрение, недоверие к властям и в этом смысле была важным отрицательным социальным явлением. Но даже она не являлась переступанием грани, за которой – бездна неистовства.

Где же эта грань?

Ее продемонстрировали власти «майданного Киева», за которыми прячутся совсем иные персонажи. Эта грань – угроза национальной безопасности, попытки уничтожить Россию, русских, православие, народность, исконные принципы справедливости и нравственности. Экзистенциальная угроза пробуждает экзистенциальный протест. В этом смысле показательно и любопытно не столько пробуждение Новороссии, сколько равнодушие, покорность и западопоклонническое ослепление остальной Украины. Именно это является хорошей темой для философского и социологического анализа.

Можно также сослаться на недавно рассекреченные документы Конгресса США 1947-1954 гг., на так называемый план Американского завоевания Украины. Исследователи анализировали разные части Украины на предмет лояльности жителей к американцам и войскам НАТО, которые должны прийти на их земли (Украина – лоскутное одеяло в плане геополитики, в ней нет единой ментальности). Донбасс, Луганск, Крым были названы в документах областями «нелояльными», поскольку население их – исконно русское.

В этом смысле указанные области восстали не потому, что были воспитаны в некой украинской (несуществующей на самом деле) политической традиции, если, конечно, под этим не понимать политбардак, хорошо описанный философом Василием Зеньковским в работе «Пять месяцев у власти» о событиях 1918 г., а потому что явились концентрацией русских сил. Большому телу России в этом смысле «раскачаться» на политический протест гораздо сложнее, пространство давит на историческое время. «Малая Русь» в лице Донбасса, Луганска и Крыма явили яркий протест, и как ртуть стремится собраться в единую конгломерацию, притекли в Россию, напитав ее новыми интуициями, разбудив, хотя и не до конца, дремлющий на евразийских просторах русский-российский народ.

Возвращаясь к теме статьи Рустема Вахитова, я хотела бы отметить, тем не менее, не эти факты и их интерпретацию, но коснуться скорее историософского вопроса об образе Украины в русской культуре и в частности у евразийцев.

Есть Украина Гоголя, есть Украина советского социализма, «витрины» СССР с Днепрогэсом и прочими советскими «подарками». Есть образ Украины как «окна» (наряду с Санкт-Петербургом) в Европу, которая способствовала европеизации России и стала, таким образом, как бы удобным крючком, на который попалась Великороссия. Это мнение транслировал и обосновывал Николай Трубецкой.

Рустем Вахитов – исследователь евразийства, поэтому естественно, что он приводит мнение Трубецкого, цитирует его, развивает его концепцию. Я также являюсь исследователем классического евразийства, поэтому не могу не вступить с Рустемом Вахитовым в дружественный диалог и спор. Я хотела бы показать и другую сторону евразийского отношения к Украине. Это важно, хотя бы потому, что евразийство это, в целом – создание выходцев с Украины.


Петр Сувчинский


П.Н. Савицкий, который предложил, собственно, назвать движение «евразийством», был представителем малороссийского дворянского служилого рода, корни которого восходят к украинскому казачеству. Светлейший князь А.А. Ливен (он, собственно, собрал евразийский кружок и стал инициатором сборника “Исход к Востоку”) родился в родовом имении Змеево под Харьковом. Петр Сувчинский – отпрыск западнорусского дворянского рода, связанного с польскими корнями. Георгий Флоровский вырос в многонациональном новороссийском городе Одесса.


Николай Трубецкой


Среди этой малороссийской компании был только один великоросс – князь Николай Трубецкой, но и его евразийство родилось, собственно, не в Москве, но на Кавказе. В возрасте 14-15 лет юный Трубецкой увлекся этнологией, сначала северных народов, а потом фольклором и языками Кавказа. Евразийские идеи оформились у Трубецкого, по его собственному признанию, около 1910 г. во время кавказских экспедиций. Поэтому евразийство – это «окраинный синдром», концепция, рожденная на окраинах-украинах Российской империи. Сочетание Империи и окраин, осмысление феномена «империи» из перспективы окраины – вот истинный фокус «рождения» евразийства. Поэтому надо очень тщательно и с рассмотрением подходить к вопросу образа Украины и ее роли в истории с точки зрения евразийцев. Помимо мнения Трубецкого у евразийцев были и другие концепции образа Украины. Важно учесть эти концепции, поскольку они дадут нам перспективу видения роли Украины в истории как Великороссии, так и нашего общего Государства – Российской Империи, а потом СССР. Именно это я считаю важной задачей настоящей статьи.

Принято считать, что в среде евразийцев мнение Трубецкого по поводу европеизации и Украины было эталонным. Вкратце напомню его позицию, которую украинские националисты, спорившие с Трубецким, считали воинствующим антиукраинством.  Трубецкой полагал, что до XVII века Россия развивалась органично, согласно его культурологической схеме, предполагающей гармонию и взаимообмен информацией, энергией, языком, традицией и т.д. между «верхами» и «низами» общества. Россия была наследницей и самой талантливой ученицей Византии, от которой восприняла христианство. Второе наследство Руси – школа татарской государственности, опыт пребывания в лоне Евразии под единым управлением. Это был бесценный опыт  организации огромных пространств, налоговой системы, транспортного сообщения, необходимости находить компромисс и вступать в диалог с восточными народами. Китай и Россия тогда были единым государством, объединившим огромную территорию от края Восточной Европы до Японского моря.

После падения Константинополя и распада Монгольской империи на Золотую Орду, Чатагайский улус, Империю Юань, и последующим дроблением – Крымское ханство, Казанское ханство и т.д., Россия вступает в права двух наследств. Россия духовно становится Третьим Римом, держателем истинной веры – Православия, она же начинает собирать снова распавшиеся земли Монгольской империи  в единое государство.

Но оставался один нерешенный вопрос, который «портил» всю эту гениальную и простую историософскую схему – о третьем наследстве Руси, о его исконных восточноевропейских землях с духовным и культурно-символическим центром в Киеве. Встала необходимость бороться за это третье наследие, поскольку целых два славянских государства выступили претендентами: Польша и Литва (во всех их сложных конфигурациях, объединении в единое государство, вражды и дружбы).

Три конкурента на славянское наследие встретились в начале XVII века, когда решалась судьба славянства. Россия к этому времени покорила Астраханское царство и вышла к берегам Каспия, что открыло ей пути на Восток – в Персию (Иран), Армению и даже Индию.

Вопрос с Киевом был решен после покорения Казани и Крымского ханства. Польша и Литва не смогли взять Киев, поскольку между ними легло непреодолимое препятствие – разность христианских деноминаций. Малороссы не желали идти под ярмо католиков, а также чувствовать себя людьми второго сорта в Польше и Литве. Это был ключевой вопрос: соединения с единоверцами-православными в Москве и равные позиции с великорусами в социально-политическом плане.

Здесь возникло второе препятствие, как пишет Трубецкой: «В течение XV, XVI и первой половины XVII века культура Западной Руси и культура Руси Московской развивалась настолько разными путями, что к половине XVII века различие между этими двумя культурами стало чрезвычайно глубоким». Общим было византийское наследие, ощущение этнической общности. Но возникло две редакции, как пишет Трубецкой, русского народа, две ориентации, два различных опыта и встал вопрос о слиянии в единый этнос, в единое общерусское государство. Именно в этом вопросе московские руководители допустили постановку вопроса в довольно обидной для великорусского народа форме. Трубецкой предпочитает говорить не о «малороссийском» или «украинском» народе (он считал оба термина неудачным и случайным), но именно о западнорусском варианте русской этнической общности.

На Украине считали великорусский вариант культуры и религиозной практики «испорченной благодаря безграмотности москвичей», а свой вариант – единственно правильным, «вольной» и подлинной. Московиты платили той же монетой, полагая, что западнорусский извод испорчен латинской ересью и чуждыми религиозными практиками, как, например, барочным пением, неканонической барочной иконописью, употреблением троеперстия вместо древневизантийского двуперстия. Уже тогда московским правителям необходимо было действовать крайне осторожно, чтобы вопрос не ставился «или – или», то есть или украинский (западнорусский) вариант образованности и культуры, или великорусский.

Было принято решение о том, что Россию стоит модернизировать по образцу Украины. В этом Трубецкой видит главное, исходное зло русской истории. Далее последовал церковный раскол, реформы Петра Великого, разрыв «верхов и «низов» общества. Все это в конце концов привело к революции 1917 г., которая сбросила западную маску с России, обнажив ее исходную, евразийскую сущность. Петра I Трубецкой оценивал крайне отрицательно, он приписал ему «изничтожение» великорусской редакции общерусской культуры и делает вывод о том, что «старая великорусская, московская культура при Петре умерла; та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры».

Трубецкой полагает, что это обидно для национального самолюбия и вредно для истинного самопознания.  Украина в составе России получила все, о чем только могла мечтать – независимость и защиту от католиков, все высшие церковные и государственные должности, приоритет во всем, от языка (за эталонный был принят киевский, а не московский вариант как в светском, так и в церковном варианте во время «книжной справы») до подмены государственных идей. Россия стала не наследницей империи Чингисхана, но восприняла Константинопольский проект, ориентацию на Запад, водружение креста над Святой Софией, вхождение в «семью европейских народов». Старомосковское наследие тихо тлело в недрах России, выжидая своего времени, и вырвалось с силой и яростью наружу в 1917 г., уже в искаженном, истоптанном, помраченном виде.

Украинизация великорусской культуры, по Трубецкому, коснулась всех сторон жизни и культуры – поэтическая традиция, проза, ораторское искусство, драма, вообще, все основы жизни в России украинизировались. Украинская местечковая культура избавилась от провинциального налета и приобрела имперский размах. Украина как бы воплотилась через Россию, взяв от нее силы и энергию.

Трубецкой ставит вопрос о том, что произойдет, если общерусскую культуру на территории Украины попробовать заменить «новосозданной специально украинской культурой», как предлагали украинские националисты его времени. Трубецкой доказывает, что в этом случае культура будет осуждена на «вырождение и смерть», поскольку верхний этаж культуры теперь у России и Украины единый – общерусский, а нижний слишком слабо приспособлен для таких целей, он слабо развит, исполнен элементами фольклора, бытовой магии, примитивных представлений и т.д., то есть не годится для целей нацио- и государствостроения.

Создать новый «верхний» этаж культурной жизни, опираясь исключительно на ее низовые элементы не выйдет. Придется просто полностью снести общерусский «верхний» ее этаж и остаться наедине с нижними, примитивными, народными элементами. Выйдет «не культура, а карикатура…», «жалкий суррогат» с признаками «вопиющей провинциальной ветоши». Таков суровый приговор Трубецкого и – вкратце – обзор его историософских взглядов.  В эмиграции профессор Д.И. Дорошенко откликнулся на статью Трубецкого «К украинской проблеме» и в духе окраинного сепаратизма отметил, что уже в XIII, а то и в XII веке якобы существовали разные «изводы», индивидуации русской культуры, а Северная Русь и вовсе по отношению к Киеву была колонией. Колония заявила «претензии».

Упомянул профессор и примесь «финского элемента» к крови жителей колоний Киева, не умолчал и о «примеси тюркского элемента». С восторгом и нескрываемой гордостью профессор писал о Ренессансе и Реформации, двух великих ступенях европейской жизни, которые были пройдены Украиной вместе с Европой, о ее «сыновьях», посылаемых в европейские университеты, в то время как Петр силой загонял боярских недорослей на учебу в Европу. Одним словом, «Там, в Московии, мы видим господство пытки и кнута» (наследие «татарщины»), а в прекрасной Украине – свободу, образованность, равноправие, одним словом, – золотой век и почти царствие небесное.

Нетрудно фактами опровергнуть этот украинский дуалистический миф, согласно которому  Московия олицетворяет Зло и Тьму, а Украина – Добро и Свет. Самое любопытное состоит в том, что украиноманы (термин Трубецкого) получили в конце XX в. шанс воплотить на практике свои проекты. К огромному сожалению, реализовался сценарий не Дорошенко, а Трубецкого, во всяком случае, пока. Увы, и этому никто не рад. Было бы весьма интересно и знаменательно увидеть реализованный в полноте вариант западнорусской культуры и государственности. Анализ того, почему это не вышло – одна из самых важных и продуктивных задач настоящих и грядущих исследователей.


Георгий Вернадский


Теперь необходимо обратиться к другим образам Украины у евразийцев. Иную позицию отстаивают П.Н. Савицкий и Георгий Вернадский. Последний вообще выступает против того, чтобы винить Петра в европеизации и представлять его душителем великорусской культуры. По мнению Вернадского, Петр Великий – универсальный политик, он рассматривал Европу как школу научных знаний и навыков. Именно последователи Петра «перегнули палку». Вернадский приводит высказывание Петра: «Европа нужна нам на сто лет, а там мы можем к ней повернуться задом».

Петр был только отчасти виновен в «беспринципной европеизации» своим пристрастием к протестантизму и легкомысленным отношением к православию и институту Патриаршества. По сути его политика – продолжение дела Ивана Грозного. Восточная политика Петра преследовала цели сближения с Китаем и Индией, для этого он начал войну с Персией в 1722 г., в результате которой Россия присоединила все южное побережье Каспийского моря (Дагестан, Ширван, Гилян, Мазендаран). Петр даже мечтал о захвате Мадагаскара, снарядив для этой цели экспедицию, но она была неудачной.

Дальневосточная политика и ее успехи также есть дело Петра. Его ошибка – церковная реформа, она обескровила великорусское тело государства. Что касается Украины, то она после монгольского завоевания подпала под власть Польши, Литвы, Угрии, Молдавии, что стало первопричиной девиации ее культуры. Вслед за Трубецким Вернадский полагает, что после воссоединения России и Украины был создан общерусский язык и общерусская культура, разъять которые означает просто-напросто отбросить Украину как минимум в XVII в., а если националисты будут настаивать, то и в более отдаленные, доцивилизационые времена.

Савицкий явился ярким представителем «общерусской» культуры и ментальности. Он рассматривал современный русский язык именно как общерусский, а малороссийский диалект – как разговорный, свойственный «низам», поэтический, но «дикий», засоренный массой слов иных языков. Украинский язык есть «местный говор». Вместе с тем он ощущал себя именно малороссом, был предан своей малой Родине и не разделял крайних суждений Трубецкого.

В статье «Великороссия и Украина в русской культуре» Савицкий пишет о том, что в X-XII веках русский народ был един, разделение на две отдельные ветви (или индивидуации – евразийский термин) оформилось между XIII и XVII вв.  Основное событие, предопределившее разделение русского народа есть церковный раскол на две митрополии в начале XIV в., когда появляется митрополит Киевский и митрополит Московский. Именно с этого момента начинается создание двух различных культур – русской и украинской. На Украине возникает своя школа иконописи, свой вариант зодчества, свой тип образованности. Таким образом, все евразийцы признавали, что церковный вопрос является центральным для «украинской проблемы». Стоит присмотреться к их выводу, поскольку он был основан на тщательном изучении истории (Вернадский), литературы и языка (Трубецкой), зодчества и живописи (Савицкий).

Вместе с тем, у Савицкого есть и скептические мысли относительно так называемой «Киевской Руси». Он пишет, что расцвет культуры при Владимире, крестившем свой народ, сменяется быстрым упадком, который проявляет отсутствие геополитических и государственных перспектив для Киевской Руси. В статье «Степь и оседлость» Савицкий говорит о культурном измельчании Киевской Руси, которое «выразилось в смене хотя бы относительного политического единства первой половины XI в. удельным хаосом последующих годов», в сфере архитектуры, которая, по Савицкому, является отражением всех политических и общественных процессов; оно проявляется в том, что во всех центральных храмах той эпохи самыми значительными являются самые ранние, как София Киевская. Здесь мы имеем дело с «обратным развитием», то есть вспышка расцвета, а потом постепенная деградация.  Западнорусский народ вел неравную борьбу за самоидентичность, потом мы наблюдаем второй скачек развития к XVI-XVII вв., на пике которого, как бы изнемогая, Украина уходит под протекторат Москвы, осознавая, что далее бороться в одиночку сил уже не будет.

Новая общерусская культура XVII – нач. XX вв., которую создавали малороссы и великороссы вместе – необъяснима, если не принять во внимание, что «в нее вошли целиком элементы украинской образованности XVII в.». Эту прививку украинской культуры Савицкий рассматривал как огромное и положительное дело строительства общерусской культуры: «В сращении великорусского и украинского культурных стволов – едва ли не основной смысл перелома, который отделяет Русь Московскую от императорской России». Именно это слияние создало Российскую империю, предопределило появление новой живописи (Д.Г. Левицкий, В.Л. Боровиковский), нового зодчества (И.П. Мартос), новой литературы (Н.В. Гоголь). Савицкий утверждает, что в XIX в., напротив, украинская культура постепенно вырождалась, отдав лучшие силы великорусской. Тогда на официальном уровне провозгласили примат великорусского элемента, как бы в ущерб малороссийскому. После 1850 г. украинская культура не дала ничего соразмерного прежнему вкладу в общерусскую сокровищницу, разве что В.Г. Короленко несколько красит эту картину культурного упадка.

К началу XX в. происходит провинциализация украинского начала вообще. Савицкий с тревогой замечает новые тенденции в украинской интеллигенции – она старается отгородиться от «своего славного прошлого», то есть общерусской культуры, которую Украина творила вместе с Великороссией. Украинская интеллигенция отрицает Империю, общую нацию, общую культуру. Савицкий указывает выход – принять это общее прошлое, творить вместе с Великороссией дело общерусской, мировой по размаху и целям культуры. Савицкий понимает, что в одиночку Украина создать и удержать мировой размах культуры не сможет. Говоря о культуре, Савицкий включает в это понятие все элементы проявления вовне национального бытия, включая геополитическое, дипломатическое, поэтическое, литературно художественное, научное творчество.

Из статьи Савицкого можно сделать следующие выводы. Блестящий расцвет украинской культуры падает на век барокко – именно в нем украинство выразило себя в полноте. После наступления эпохи «большого стиля», эпохи империи, – барочная, лубочная, витиеватая, сложносплетенная культурная украинская традиция осталась невостребованной. Украинство затаило обиду – вся культурная и церковно-государственная гегемония оказалась в руках у великороссов. Взлет украинства пришелся на момент борьбы с латинским Западом в деле отстаивания своей национальной идентичности, которая ассоциировалась с православием. Именно для этой цели были открыты школы и «университеты», которые были, по сути, форпостом православных начетчиков, отстаивающих себя против окатоличивания и ополячивания. После исчезновения этой угрозы (вызова) украинское начало вливается в общерусское русло, творчески себя реализует в нем, а потом «успокаивается», постепенно кристаллизуясь в формах классически малороссийских – фольклор, народная традиция с одной стороны и претензии украинской интеллигенции с другой.

Итак, мы видим три варианта образа Украины у евразийцев. Первый представлен работами Трубецкого. Слияние Украины и России он оценивает скорее отрицательно, но не само по себе, а скорее по тем последствиям для русской культуры, которые явились причиной этого слияния. Виновники краха великорусской культурной и языковой традиции – правители Московского государства, которые поддались соблазну Запада и решили использовать Украину как мост к европеизации России. Центральной фигурой-обольстителем, скорее символом европеизации у Трубецкого выступает Петр Великий.

Вернадский высказывает ставшую хрестоматийной, но вряд ли доказанную мысль о том, что Россия становится империей именно через Украину и посредством Украины. Таким образом, и для России и для Украины выбор Империи, которая есть наследие Чингисхана, есть реализация исконного геополитического задания для русской нации. Петр I становится универсальным политиком, объединяющим восточную и западную геополитическую традицию, а его преемники извращают его дело, насаждая европеизацию, которая уводит Россию от исторической задачи созидания Евразии как единого, уникального, универсального государства.

Савицкий говорит об обреченности Киевской Руси, которая зачахла после XIII в., но расцветает в XVI-XVII вв. В момент объединения культурное превосходство Украины перед Великороссией несомненно, хотя Московская Русь является государством, а территории Украины – это место, раздираемое войнами, нестроениями, это просто спорная территория для окружающих держав – Крымского хана, Польши, Литвы, Московской Руси. В этом смысле Украина не субъект, а только объект политики. Он полагает, что Украина всемерно выиграла от объединения, поскольку дело созидания общерусской, мировой, великой культуры это, в основном, рук дело украинцев, которые, освободившись от опасности польско-литовского окатоличивания, раскрыли свои творческие силы. Тревогу Савицкого вызывает остановка развития живых творческих сил Украины. Кстати, и само евразийство можно считать «лебединой» песнью западноруссов, воспринявших в полноте имперскую мысль, захваченных грандиозностью геополитического замысла Великороссии. Далее Украина выразила себя в советское время в грандиозным строительстве индустриальной советской культуры.

Нужно отметить, что Савицкий не понимает причины истощения и провинциализации живых творческих сил Украины. Можно только предположить, что как взлет культуры западнорусского этноса начался в ответ на угрозу окатоличивания и ополячивания, так и упадок украинского начала может быть связан с религиозным упадком, хотя, конечно, это не единственная причина. Тем не менее, можно считать ее основной. Одновременно поднимают головы украинские националисты, все в основном – в изгнании. Уже тогда речь националистов окрашена в отчетливые расистские тона, во всяком случае, они претендуют на то, что якобы западнорусский этнос есть исконно «чистый», без примеси татарских и финно-угорских элементов.

Остается только доказать, что данные примеси есть нечто низшее, а также то, что на западной Руси никогда не было татар (это, конечно, доказать невозможно). Также как невозможно доказать «чистоту» крови в таком бурном регионе, как западнорусские окраины Великороссии, которые стали настоящими «вратами народов» – от половцев и татар до западноевропейских народов (хотя расовое и культурное влияние последних, с точки зрения украинских националистов, есть нечто положительное).

Чисто этнографически самые нетронутые славянские элементы (если уж упирать на расовую «чистоту») сохранились на Русском Севере, который никогда не знал ни татар, ни других южных кочевых народов, ни даже крепостного права, и сохранил, в основном, как основную религию старообрядчество, которое очень ревниво и консервативно относится к брачным, семейным традициям. Но в данном случае «укроиноманам» (термин Трубецкого) нужны не факты, им нужен миф, который создается из чувства ущербности, обиды, чувства несправедливости.

Украинским националистам-расистам кажется, что живой украинский гений был подавлен в объятиях Великороссии, но он жив и готов выразить себя, ему надо только дать волю. Пока же исторические факты свидетельствуют скорее об обратном: Украина могла в полноте выразить себя – и в век барокко, и в век Империи, и в век СССР – через Великороссию, которая для Украины была как бы «телом», через которое действовала украинская душа. Как только Украина выходила от безопасного берега государства – которое созидала именно Великороссия, в ней шли процессы бесконечного феодального дробления и упадка. В этом смысле взлет украинства к моменту объединения с Великороссией есть факт самый интересный, его можно объяснить только религиозным подъемом.

Краткий обзор позиций темы Украины у евразийцев свидетельствует о том, что эта проблема не была достаточным образом тематизирована как геополитическая, экономическая, социо-культурная проблема в русской культуре. Украинская проблема не была осмыслена – глубоко и  серьезно, не была проанализирована хотя бы на уровне того анализа, который осуществили наши геополитические противники; в ней не усмотрели опасностей и вызовов, возможных провалов и  срывов. Теперь Россия расхлебывает это упущение в полной мере.

Но как часто бывало в случае геополитических поражений России, наши упущения открывали всю бездну проблемы, которая получала шанс быть, наконец, решенной.


Лев Гумилев


Украинская проблема зрела более 100 лет. Государство Украину искусственно создавали – теоретически Австро-Венгерская империя, потом Польша и США. Территориально Украину сознательно и бессознательно создавали: в советское время урезывая в ее пользу исконно русские земли, после Второй мировой пристегнули другие территории, не связанные исторически и культурно с историей Малороссии. Так постепенно создалась страна-химера, о которой писал Лев Гумилев.

Химера-Украина стала главным оружием против России в XXI в.

Решить эту проблему только на поле боя невозможно. Она должна быть решена ментально, культурно, научно, информационно, духовно, религиозно. И статьи на эту тему – еще один шаг в сторону уврачевания застарелой язвы, разматывания клубка русофобии, западопоклонства, украиномании. И чем больше будет статей на эту тему – тем лучше, даже если оттенки мнений авторов будут отличаться.

Должна быть открыта широкая дискуссия на тему «Россия и Украина». Историки, философы, исследователи, политики должны сказать свое веское слово.


Автор: Ксения Ермишина
Историк русской философии, научный сотрудник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына

Поделиться