На самом деле, и в случае с докладом «Образ России XXI века» тоже, мы имеем дело не с научным исследованием и даже не с утопией, а с политическим манифестом, призывающим всех своих сторонников к разрушению всего, что создавалось «нулевыми». Авторы стоят на позициях радикального разрыва не только с путинским, но и со всем русским прошлым. Им нужна «другая Россия, другие ценности».

Но неизбежная даже для серьёзных экспертов, включённых в большую политику, идеологическая зашоренность ведёт к наркотизации своих собственных познавательных способностей, к стремлению уйти от трудных прежде всего для своей либеральной партии проблем и особенно неприятных фактов.

Сотрудники Инсора не ищут истину, они только проповедуют свою партийную, либеральную правду. Среди них много тех, кто в 1993 году призывал «давить гадину», открыто призывал к гражданской войне, кто через новую Конституцию закреплял всевластие победившего Ельцина. Кстати, именно по этой причине они, провозгласив на словах борьбу с «вертикалью власти» и «административным ресурсом», защищают как священную корову Конституцию 1993 года, породившую нашу бутафорную демократию. Разве можно всерьёз говорить о демократии в стране сверхпрезидентской власти? Где есть партии, которые по определению не могут победить на выборах и прийти к власти?.. Конституция, закрепившая чрезвычайщину 1993 года, по определению сковывает развитие демократии.

Нельзя всерьёз говорить о развитии демократии в России, настаивать на «модернизации политической системы», не принимая во внимание и причины, и последствия политического кризиса 1993 года. Из сознания авторов доклада Инсора выключен тот факт, что Россия является единственной посткоммунистической страной, где конфликт между исполнительной и законодательной властями решался с помощью танков.

Тема национальных особенностей демократии в России со всей её предысторией и в контексте драматических событий 90-х не ставится и не анализируется ни в одном из докладов Инсора. Реальная Россия со своим опытом политических модернизаций как бы выведена за скобки. Прошлого для авторов нет, ибо, с их точки зрения, нет ничего, что бы мы могли почерпнуть из него для русского будущего XXI века. Хотя в России была успешная модернизация Александра II, которая продвинула страну на пути превращения её из аграрной в индустриальную и которая не сопровождалась ни политическим насилием, ни ограничением свобод, ни снижением конкурентоспособности российской экономики.

Если встать на почву своей национальной истории, то можно было бы увидеть, что есть очень много общего между процессом и последствиями отмены крепостного права в 1861 году и отменой советской системы в 1991 году.

Доклады Инсора раскрывают глубинную причину и нашей отсталости, и нашей углубляющейся духовной деградации. Мы слабы и беспомощны прежде всего из-за лености ума тех, кто претендует на роль хранителей и создателей российской истины.

Наша драма состоит не только в том, что потребности в инновациях нет как в экономике, так и в общественной мысли. Наша драма состоит в том, что идеологи новой российской модернизации всем своим сознанием, всеми стереотипами своего мышления находятся в нашем уже далёком марксистском и большевистском прошлом. Они живут стереотипами большевистского консерватизма, рассматривающего разрушение, немедленную расправу с прошлым как предпосылку любого обновления.

Здесь всё та же характерная для большевиков, партии радикального меньшинства, логика осаждённой крепости. Восприятие всего, что находится за границами своей узкой либеральной корпорации, всей другой России как враждебного, чужого мира, который необходимо разрушить до основания. В рамках такой психологии действительно не может быть ни грана демократии и демократичности. Демократия исходит из христианского принципа морального равенства людей, их моральной равноценности.

Из большевистской психологии осаждённой крепости вытекает ставка и на «неординарную политическую волю», могущую наконец-то преодолеть инертность и консерватизм путинской России. Речь идёт об «управляемой сверху либерализации политической жизни». Об отношении к России как к территории, которую необходимо завоевать и перестроить в соответствии со своими убеждениями. Отсюда и ставка на силу, «неординарную волю», неординарного президента, могущего переломить инерцию масс и привести страну в счастливое инновационное будущее.

Примечательно, что авторы доклада «Образ России в XXI веке» смотрят на людей, работающих в аграрном секторе, как и большевики в прошлом, как на политических консерваторов по определению, как на носителей патриархальщины, как на людей, не могущих до конца проникнуться духом инновации. Отсюда и прогноз, что в будущей новой России люди, работающие в аграрном секторе, обязательно будут голосовать за правоконсервативную партию. Кто, где доказал, что инновации не могут рождаться в аграрном секторе? Но там, где политика, нет логики.

Понятно, что мыслители такого рода, как и их идейные вдохновители – большевики, – атеисты и им чужды любые религиозные пристрастия и ценности. Но раз они взялись судить о будущем России, то должны были сказать хоть что-то о многоконфессиональной природе страны, о месте и роли православия, всех традиционных конфессий в противостоянии угрозам аморализма.

Но их логика – логика завоевателей. С их точки зрения, в будущем России не должно быть ничего такого, что им не по душе. Отсюда и стремление свести все российские традиции, в том числе и религиозные, к «архаике» и объявить ей, всей этой архаике, всему этому русскому консерватизму, священную войну.

Понятно, что в рамках этой логики и традициям «авторитаризма в политике» тоже объявляется священная война. При этом не приводится абсолютно ни одного аргумента, ни одного факта, свидетельствующего, что новая Россия может сегодня обойтись без пресловутой «вертикали власти». Что предлагаемое разрушение вертикали власти по всем линиям не приведёт, как в 1917 и в 1991 году, к очередному срыву в пропасть. Перед нами – настоящие революционеры. Они ничего не боятся. Как будто не было ни драматического двадцатилетнего опыта развития посткоммунистической России, ни опыта последнего глобального финансового кризиса, которые показали, что рано, даже опасно выводить государство из сферы экономики.

Не может Инсор и иные с ним создать продукт для общенациональной дискуссии, ибо их специфическая повестка дня в главном не совпадает с повесткой дня обычного россиянина. Мечты о вступлении России в НАТО, о праве Запада беспрепятственно финансировать наши правозащитные организации, о стратегическом партнёрстве с США имеют малое отношение к болям российского человека, живущего в действительно увядающей России.

Обезлюдевает даже околомосковская Россия… Мёртвые деревни, бесконечные, заросшие бурьяном десятки миллионов гектаров земли, сельское население, убивающее православных священников и грабящее церкви своих предков, вечно пьяные мужики, не могущие работать на современных предприятиях, наркотики, убивающие молодых, беспредел преступного мира, ставящего под угрозу жизнь простого человека…

Дефект революционизма – не только в его политической пристрастности, но и в стремлении свести сложное к простому, найти ту панацею, которая сразу же чудесным образом изменит мир. Как известно, большевики, как и все марксисты, страдали экономическим детерминизмом, связывали общественный прогресс, духовное обновление с уничтожением мира частной собственности. И поэтому их врагами были все те, кто думал по-иному. Марксисты игнорировали фундаментальные сложности переделки психологии человека, мотивов его поведения.

Но и сегодня мы видим всё ту же методологию сведения сложного к простому. Только в данном случае экономический детерминизм сменяется политическим детерминизмом, убеждением, что ослабление роли государства в общественной жизни, прорывы в области электоральной демократии сами приведут к экономической модернизации, к расцвету инновационной активности людей.

В результате оказывается, что рассказ о будущем России является рассказом о путях полного и окончательного «демонтажа государства». Но при описании образа счастливого российского будущего не принимается во внимание специфика российской ментальности, к примеру, так и не преодолённый российский анархизм. Не принимается во внимание дефицит способности к самоорганизации. Не учитывается, что в России мы имеем дело с самыми различными культурами, от патриархальной, клановой культуры на Северном Кавказе до культуры вестернизированных мегаполисов… А негативные последствия 70-летнего коммунистического эксперимента, приведшего к подавлению у людей чувства ответственности за свою судьбу, к подавлению какой-либо инициативы!..
Не всегда сам по себе слом мегагосударства стимулирует дух самосовершенствования и саморазвития. Я был противником нынешней сверхпрезидентской республики и сейчас являюсь противником института «преемничества». Но я должен признать: нет ни одного доказательства, что наша так называемая авторитарная политическая система действительно сковывает научно-технический прогресс, создание инновационных технологий, что наши молодые люди в чём-то несвободны, что они какие-то «винтики»… Всё это демагогия. Мы страдаем не столько от авторитаризма, сколько от новой русской вольницы. От отсутствия чувства личной ответственности за свою судьбу, за судьбу своей страны.

Модернизацию Японии, Южной Кореи совершал не просто бизнес, а патриотический бизнес. Но для наших либералов патриотизм, даже классическая христианская мораль – это самая опасная архаика.

И ещё одна проблема, о которой нельзя забывать. Есть ли у нас элита, способная выстроить честную, прозрачную конкуренцию политических сил, способная смириться со своим возможным поражением? Чем объяснить, что политики, называющие себя демократами, оказавшиеся в 1993 году в меньшинстве в парламенте, спровоцировали малую кровавую гражданскую войну в пределах Москвы?

Люди, которые принимали участие в российской идейной борьбе последних двадцати лет, увидят в новом докладе Инсора лишь набор довольно старых, банальных, по-большевистски простых идей, выдвинутых идеологами демократической России ещё в конце 90-х. Когда же дошло до рассказа о том счастливом времени, когда в России дословно «государства будет мало», огромная Россия превратится в малое, скромное государство с малыми, сокращёнными территориями… Психоневролог смог бы обнаружить здесь лишь навязчивую идею разрушения государства и государственности, полного и окончательного вытеснения государства из экономики, из политики, из всего социального бытия.

Все идеи о желаемом будущем России превращаются в рассказ о шагах на пути победы над государством. Начинается этот путь с вытеснения государства из сферы экономики и резкого ограничения его распределительных функций, а кончается ликвидацией ФСБ и МВД…

Конечно, президент имеет право выбирать себе сотрудников для аналитической работы, имеет право оставаться учредителем и попечителем нынешнего Института современного развития. Но никакой аналитики в этих трудах нет. Сплошная идеология революционного толка, за которой стоит большевистская страсть к разрушению сложившейся политической системы, к разрушению основ нынешней политической стабильности.

Полагаю, что в нынешних условиях все эти призывы не только опасны, но и противоречат глубинным интересам России. А разговоры о «сломе сопротивления назревшим реформам» носят провокационный характер. К счастью, моральный и политический престиж наших либералов сегодня близок к статистической погрешности.

Александр ЦИПКО

Литературная газета