Надежды не сбылись – кубанцы встретили добровольцев так же недоброжелательно, как донцы проводили. В конце тяжелейшего, героического, жестокого похода отряд Корнилова ждало жестокое разочарование: Екатеринодар уже сдался большевикам; казачье пополнение было мизерным; сделать Кубань своей опорой не получилось. Чуть ли не половина добровольцев полегла при безуспешных попытках отбить Екатеринодар. Там погиб и харизматический лидер армии Лавр Корнилов. И в итоге новому командующему Антону Деникину пришлось уводить остатки Добрармии обратно, в низовья Дона…
"Ледяной поход" по сути своей был отступлением и окончился поражением – однако в белой мифологии он стал настоящим героическим эпосом. "Знак первопоходника", учрежденный Деникиным, в белых армиях был самой почетной наградой. А сам поход – чем-то вроде роландовой битвы. Сплошной героизм и белые ризы.
В тот же день, 23 февраля 1918 года важные боевые столкновения случились и намного севернее. Передовые отряды наступающей германской армии столкнулись под Нарвой и Псковом с выдвинутыми навстречу частями только что образованной Красной армии. Немцев было мало, вооружены они были слабо и никакой серьезной боевой силы не имели. Однако красные (преимущественно – балтийские матросы) при первых же выстрелах обратились в бегство.
"Братишки", всю войну просидевшие в тылу и "прославившиеся" в 1917 году (зверскими убийствами своих адмиралов и офицеров; грабежами и буйством; насилием над девчонками-"ударницами", пытавшимися защищать Зимний дворец и тому подобными подвигами) никак не желали подставлять головы под пули. Они рванули из-под Пскова и Нарвы со спринтерской скоростью и стайерской дальностью. "Легендарный большевик" Павел Дыбенко – глава Центробалта и большевистский нарком по военно-морским делам - через месяц обнаружился со своими эшелонами аж под Самарой.
Путь на Петроград был открыт. Вечером того же дня совет народных комиссаров издал грозное истерическое воззвание "Социалистическое отечество в опасности!" Столицу спасло лишь то, что у немцев на этом участке фронта совсем не было войск, способных наступать. В течение следующей недели был ратифицирован "похабный" Брестский мир, а затем Совнарком и ВЦИК поспешно убрались из прифронтового Петрограда в Москву…
Когда красные победили в гражданской войне, было объявлено, что 23 февраля 1918 года первые красноармейцы "дали отпор" германским империалистам. И это стало днем рождения РККА. Дату назначили праздником – днем Красной (а затем Советской) армии. Поскольку все тот же героизм – только под красным знаменем.
Сейчас, 95 лет спустя, 23 февраля остается государственным праздником России. День, когда белые отступали, а красные бежали, называется Днем Защитника Отечества… К чему я об этом? К призыву президента Путина создать новый, правильный учебник истории.
Владимир Владимирович призывает, чтобы этот учебник был правдивым и воспитательным. Вот скажите, можно ли написать такой учебник, чтобы там было честно написано про 23 февраля?.. А вот и не угадали – можно. Просто надо точно сформулировать задачу: что такое "учебник истории" и для чего он пишется?
В позапрошлом веке французский философ Огюст Конт придумал, что все отрасли знания должны быть систематизированы и приведены к общему знаменателю. Эта мысль понравилась многим тогдашним мыслителям – в том числе некоему доктору философии Марксу из Рейнланда. Все прочие идеи Конта он подверг презрению и критике, а вот единую для всех научность поднял на щит и понес. В ХХ веке один из последователей рейнского философа – юрист с берегов Волги Владимир Ульянов (Ленин) – сумел взять в руки власть в своей стране. И сделал учение Маркса (которое, как писал его русский адепт, "всесильно, потому что верно") обязательным для исповедания всеми своими подданными.
Несколько поколений жителей России и нескольких соседних стран воспитывались в убеждении, что для всех наук имеется тот самый "общий знаменатель". Что любая физика партийна, а всякая история должна быть точной, как математика. И как бы этот подход не подрывался практикой, от него не отказывались. И даже теперь, когда от ленинской утопии остались одни руины, в глубине сознания каждого советского человека (а мы все – советские люди; даже родившиеся после 1991 года – ведь другой модели воспитания и образования еще нет) сидит убежденность, что история – тоже наука, как и математика, физика, химия, биология…
Хотя на сознательном уровне почти все понимают, что это не так. Да, в "исторической науке" есть эмпирическая составляющая, где знание может быть точным. Археология, палеография, источниковедение – тут есть место объективному знанию. Но как только начинаются трактовки, объективность заканчивается. Мы не можем иметь ВЕСЬ объем знаний о прошлом. Мы не знаем наверняка, какова иерархия значения фактов, которые известны достоверно. Мы не можем с уверенностью судить о мотивах участников исторического процесса.
Историческое исследование – это больше искусство, чем наука. Здесь слишком многое зависит от личности исследователя, здесь интуиция бывает важнее информации, здесь всегда избыточное влияние оказывает конъюнктура. Причем, даже если речь не идет о заведомой недобросовестности, когда факты искажаются или игнорируются. Мы ведь не можем сказать наверняка, насколько значимо было то или иное событие. Рэй Бредбери считал, что история может измениться, даже если в далеком прошлом случайно погибнет бабочка. Пол Андерсон полагал, что время эластично – и мелкие изменения сглаживаются в течение дней и веков. Ни тот, ни другой не могли подтвердить свое мнение эмпирически…
Но кому это в действительности интересно? Очень немногим: историкам-профессионалам и энтузиастам-дилетантам. Тем, кто по работе или по страсти копается в остатках прошлого. Кому важно, как именно стояли войска Помпея при Фарсале, была ли у смерда лошадь, какого фасона кружева носили при дворе Людовика XIV, насколько различаются ТТХ Т-34 и Т-34-85… Обычному человеку все это неважно. Ему надо иметь общее представление о том, что было раньше. Кто был плохой, а кто хороший. Чем стоит гордиться, а чего стыдиться. А более всего ему нужно иметь достоверные свидетельства того, что "мы хорошие".
У историков-дилетантов есть любимое занятие: разоблачать "мифы". Кто-то разоблачает "миф о кровавом царизме", кто-то "миф о сталинских репрессиях", кто-то "миф о демократии", кто-то еще о чем-то. Занятие увлекательное, но бесполезное. Потому что задача историка – не как исследователя, а как повествователя – прямо противоположна: создавать миф. Потому что для человека, не погруженного в кастальские игрища исследователей прошлого, история существует только в виде мифа.
Первый римский историк Тит Ливий утверждал, что история существует для того, чтобы наставлять и воспитывать. И эту задачу с историков не сняли ни Конт, ни Маркс. Да, конечно – историк должен быть добросовестным. Он не должен искажать известные ему факты и утаивать важную информацию в угоду своей теории. Но при том он обязан сознавать, что его взгляды – сколь бы убедительно он их не обосновывал – это только взгляды, а никак не доказанные теоремы. И что, обращаясь к обычным людям, он участвует в формировании мифологии.
И не надо думать, что мифология – это ругательство. Нация начинается тогда, когда формирует свою мифологию. Когда и большого сообщества людей появляется общее ощущение прошлого и общие причины для гордости. Это важнее, чем общий язык – англичане и американцы говорят на одном языке; баварский диалект ближе к австрийскому, чем к хох-дойч; в Индии языков и наречий больше, чем в Дагестане. Чтобы стать "Отечеством" стране нужно "отчество" - общая судьба, общее прошлое, общие триумфы и трагедии.
И тут достоверность отодвигается на второй план. История с Жанной д’Арк запутана и темна – но всякий француз знает, что Орлеанская Дева спасла Францию. "Отцы-основатели" в большинстве своем в мыслях не имели создавать "первую новую нацию" - но любой американец знает, что они именно это сделали. Фридрих Великий был весьма неоднозначной фигурой и потерпел поражение в Семилетней войне – но средний немец знает, что он был великим полководцем, просветителем и государственным деятелем, утвердившим правосудие ("у короля есть суд в Берлине"). И так далее, и тому подобное.
Национальный миф русской истории создавался дважды – и дважды уничтожался. В позапрошлом веке его сформировала "великая тройка": Карамзин, Соловьев, Ключевский. В 1917 его отвергли и попытались заменить чем-то классовым. Однако к 1945 практически полностью вернулись к "карамзинской школе", подкрасив ее марксизмом-ленинизмом. То есть, переведя Разина и Пугачева из душегубов в герои и прибавив к строителям империи "пламенных революционеров". Получилось криво и некругло; пришлось изрядно подвирать и передергивать – но получилось. Этот миф рухнул вместе с СССР в 1991 году. Сегодня, двадцать лет спустя, пришло время конструировать новый миф.
Именно об этом и сказал Владимир Путин, даже если сам этого не понял. Ведь именно официальный школьный учебник истории – средоточие национального мифа. И его действительно пора писать, потому что некое общее представление о нашем прошлом уже сформировалось. В нем еще немало шероховатостей, особенно в отношении событий ХХ века, но это уже больше вопросы нюансов, чем базовых трактовок.
Правда, тут есть две опасности, которые могут свести всю затею на ноль, если не в минус.
Первая – возможная путаница между исследовательской и мифотворческой составляющими. У Путина новь прозвучало словосочетание "историческая правда" (спасибо тт. Конту, Марксу и Ленину). То есть, от историков могут потребовать "сказать, как было в действительности" - и запретить иные трактовки. И это убьет историческое знание. Точнее, оторвет исследовательскую часть от воспитательной – а это оставит национальную мифологию без фундамента.
Вторая – избыток энтузиазма. Люди, готовые прямо сейчас писать национальную мифологию, не отличаются ни терпимостью к чужому мнению, ни широтой кругозора, ни пониманием ограниченности собственных возможностей. Они охотно возьмут на себя роли "инквизиторов-от-истории" - и станут каленым железом выжигать ереси… В лучшем случае их просто засмеют – и вместе с ними утонет и недосформированный миф. В худшем – они получат в руки власти и превратят российскую историографию в бледное подобие убогой советской историографии.
Опасности вполне реальные. В современном "дискурсе" каждый желающий без труда отыщет проявления и первой, и второй. Однако куда деваться? Какими бы ни были опасности, а национальная мифология нужна. Есть и общественный спрос, и государственная необходимость. "Волков бояться – в лес не ходить". В лес ходить, тем не менее, приходится. Остается ходить опасно…
Да, а как же быть с 23 февраля? Праздник уже устоялся, ломать не хочется. Значит, надо его легитимизировать. Способ легитимации – изменение трактовки. Не день победы кого-то над кем-то, а день перелома. После него и красные, и белые всерьез взялись за военное строительство. Через тяжелые испытания, через братоубийство и репрессии, через поражения и победы – выросла армия, способная защищать Отечество. И еще – именно 23 февраля выяснилось, сколь гибелен раскол страны.
Да, такая трактовка убедит не всех. Лично меня – никогда. Но о таких, как я, речь не идет: нам скепсис и ревизионизм профессионально показаны. А вот тех, кому нужны простые ответы (их, напомню, большинство), вполне может устроить. "Почему Киев – мать городов русских? – Потому что Москва – порт пяти морей". А для тех, кому важно, правильное ли направление для похода выбрал генерал Корнилов, существует журнал "Вопросы истории".
you-gir Юрий Гиренко
Liberty.ru