Как закончить революцию

От редакции. 19 февраля 1861 года в шестую годовщину своего восшествия на престол Александр II подписал Манифест об отмене крепостного права. С тех пор прошло уже 150 лет, а споры о политической свободе до сих пор не стихают. Об уроках тех событий и об их значимости для сегодняшнего дня рассуждает публицист Сергей Митрофанов. 

* * *
Я всегда считал, что прошлое лучше понимается через настоящее, хотя многие с этим не согласны. Они возражают, говоря, что прошлое лучше оставить в прошлом и не приклеивать нашу сегодняшнюю ментальность к совершенно другому уже несуществующему этносу. Тем не менее, я вижу некоторую повторяемость «русской ошибки», проистекающую из среднеевропейского темперамента и глубинных, как бы даже уходящих к центру Земли, народных архетипов.

150 лет назад в России произошла удивительнейшая социальная модернизация – самостоятельный, неспровоцированный катастрофой отказ от рабства. Конечно, кто-нибудь, с высоты своего цинизма, скажет, что он произошел не вовремя, но мне кажется, что «не вовремя» для либеральной (с ударением на Liberty) модернизации не бывает. Просто иногда вырывается вперед одна нация – французская ли, американская, а в данном случае вырвалась вперед Россия, вдруг посредством своей тогдашней элиты озаботившись свободой народных масс, которые сами не в состоянии были эту потребность выразить.

И мировой опыт обогатился новой точкой отсчета, новым ценностным критерием, новым правилом элитарного поведения, служения национальному интересу. Однако – и тут вступает в действие архетип – в России ничего не додумывается до конца. И благородный порыв как бы иссякает после спринта.

Герцен один раз описал это в следующем эпизоде. К нему в эмиграцию приехал однажды русский, чтобы пожертвовать на «Колокол» огромные деньги, вырученные чуть ли ни с продажи имения. Но по дороге у этого русского украли кошелек, и он так расстроился, что чуть не умер от расстройства, и его пришлось долго успокаивать. Так и в случае провозглашенной свободы – это был спринт, а ситуация требовала огромного еще и труда: нужно было иметь в голове картину желательного, понять, как будто соотноситься между собой свободные люди, что они будут делать, грубо говоря, как это все заработает на благо страны.

Элита этот труд не выполнила, бросила на полдороге. И, как известно, лишь раздула пламя будущей Революции, которая, в конце концов, привела к катастрофе семнадцатого года, и тут началась уже наша привычная, родная, «модернизация через катастрофу». Но это все равно не значит, что предыдущая модернизация была ошибочной или что поэтому нам сегодня «не время демократизировать свою страну», мол, она якобы «не созрела». Это значит, что ошибкой было то, как элита распорядилась подарком судьбы, неожиданным лучом социального прозрения, пришедшим к нам откуда-то из Космоса, от Бога или от Солнца, как считал Гумилев, или от странного сочетания звезд, как думали астрологи…

Расплата ужасна, и на этот счет у меня есть одна теория, которую я сначала озвучил в качестве публицистического эпатажа, а потом нашел приблизительно такую же интерпретацию и у более «серьезных» людей, чем я.

Дело в том, что благодаря заброшенной реформе, Россия вступила в полосу неоконченной революции, наиболее грозно извернувшейся раскаленной лавой в семнадцатом, но так же и длящейся до сих пор. Эта Революция временами затихает тлеющими углями, а временами снова прорывается какими-то невероятными социальными катаклизмами, но она никак не может закончиться.

150 лет назад придумали свободу, но не знали, что с ней делать. А в семнадцатом году большевики практически предложили проект совершенного нового государства. С неведомыми доселе институтами, носящими неведомые диковинные названия – ЧК, Совет народных комиссаров, наркоматы, кооперативы, колхозы и т.п. Все новое.

Проблема, однако, в том, что придуманное на бумаге государство требовало постоянного додумывания, чем мы и занимаемся до сих пор. Так, если мы взглянем на тридцатые годы XX века, то вот вам архетипные «правые», бухаринцы, бухаринский, так сказать, ИнСОР. А вот архетипные левые государственники-троцкисты, тот же дискурс, что и сейчас с поправкой на время. Укрупнения, разукрупнения всю дорогу. Борьба с излишествами. В 91 году мы это недоделанное, противоречивое, проблемное государство отменили и снова наполнили наш недострой совершенно новыми институтами: капиталистами, олигархами, банкирами, финансовым рынком, налоговой полицией.

Потом в 99-ом году снова пришлось додумывать проект. Правление Путина началось с декларации, как и в cемнадцатом году, базовых реформ – самой федерации, судебной системы, образования. Так оно и подавалось, если помните, как Революция, захват банков, почты телеграфа, обращение к народу поверх голов бюрократии. Опять все перестроили практически заново, погружаясь при этом в неизведанные глубины последствий.

Но вечно неоконченная революция, она, естественно, вызывает у населения чувство растерянности, которая компенсируется социально неосознанными реакциями, которые «недалекие» социальные философы, в свою очередь, пытаются упростить, сведя их к какой-то ненависти или правовому нигилизму. Но я бы сказал, что люди в России ненавидят самих себя за то, что не могут вырваться из порочного круга неоконченной революции. И здесь мне тоже нужно поставить какую-то точку в моих рассуждениях. Она будет такой. Революция началась с поисков свободы. А в свободу сейчас не верят. Но свобода – это ведь официальный приз оконченной революции.

Иными словами, будет Свобода – Революция закончится. Разве не этого мы хотим?

Сергей Митрофанов

Russian Journal
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе