И, надо сказать, выступление оказалось не таким мутным, как, например, рассуждения дорогого (во всех смыслах) гостя конференции Иммануила Валлерстайна с его мир-системами, неуклюже подражающими общественно-экономическим формациям Карла Маркса.

Правда, по отсутствию конкретики речь Медведева вписалась в общий хор неопределенностей и общих мест, прорабатывавшихся в секционных заседаниях. Так какую функцию выполняло выступление президента?

С одной стороны, слушателям был представлен эскиз политико-философского подхода, но опять-таки крайне расплывчатого: демократия, явствовало из выступления, лучше, чем недемократия. Хотя, как разъяснил на днях один очень насупленный и бескомпромиссный борец с либерализмом, который все никак не отдаст концы под ударами его пера, расширение свободы, о котором писал Медведев в «Газете.Ru», возможно только внутри самой системы. Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. В смысле квалифицирующий статью президента как «опиум для народа». С другой стороны, Ярославле была сделана попытка выступить с заявкой на внешнеполитическую доктрину России, несколько менее казенную, чем задумчивая кривая унылого мидовского словоблудия родом из середины XX века.

Но для полноценной доктрины в выступлении было маловато конкретики. Недостаточно повторить трюизм, согласно которому в мире теперь не один, а несколько центров силы. Хотя почему-то создается впечатление, что эти народившиеся полюса многополярного мира как-то уж очень механически требуют, чтобы Соединенные Штаты дали им порулить: сказано ведь, что гегемония заканчивается. А Штаты и рады бы поделиться властью, только «баранку» сил нет крутить у новых полюсов. Старые новые полюса, такие как Россия, упорно пытаются перехватить роль мирового жандарма и законодателя мод у США, пока, правда, всего лишь ехидно брюзжа. То по поводу «утопических проектов господства» (почему же утопических – со времен Вудро Вильсона и уж тем более в послевоенное время мир обретал зримые черты Pax Americana), то насчет того, что «финансовая политика одной страны стала причиной мирового экономического кризиса» (минуточку, было ведь сказано, что полюсов много, почему же виноват всего один полюс?), то на предмет того, что «никто не должен диктовать… правила в одностороннем порядке».

Понятно, что хотелось бы диктовать эти правила самим, но не хватает ресурсов и мощи: кольчужка Советского Союза великовата, да и несколько старомодна в век нанотехнологий и прочих постиндустриальных прорывов, не помнящих родства.

И, тем не менее, Россия на такую роль претендует, резервируя за собой право «указывать на недостатки» национальной политики той или иной страны. Понятно, что речь идет о наших братьях меньших по Молотову – Риббентропу – странах Балтии и поляках, «империи зла», то есть стране Грузии, ну и немного о США, хотя вроде у нас с ними перезагрузка каких-то там проржавевших механизмов то ли эпохи Хрущева – Эйзенхауэра, то ли Брежнева – Никсона.

«Государства, с моей точки зрения, должны знать друг о друге как можно больше и вправе критически оценивать не только внешнюю, но и внутреннюю политику друг друга, может быть, и указывать на недостатки этой политики, если она может привести к проблемам международного масштаба или игнорирует общепринятые этические нормы, принципы гуманизма», – сказал президент. Это уже технология использования Россией «мягкой силы». Только у нас ее точно нет. С Россией надо считаться, говорим мы. Хорошо, надо, соглашаются западные демократии. Скажите только – как?

Что еще поправить, чтобы Россия не надувала щеки, не пугала кремлевским призраком из Мавзолея, делающего по ночам шаг вперед и два шага назад, не пыхтела вонючей сталинской трубкой, не стучала хрущевским ботинком по международной трибуне, не посверкивала андроповскими очками, не поигрывала вентилем, как владелец «Жигулей» горделиво поигрывает ключами от автомобиля.

«Мягкая сила» – это влияние языка, ценностей, идей, образования, культуры, в том числе культуры политической. А какая может быть «мягкая сила», когда Россия принимает поправки к закону «Об обороне», регулирующие порядок применения армии за рубежом?

Почему Россия не Америка? Потому же, почему она и не Советский Союз: применение силы, уже не мягкой, за рубежами страны будет стоить России остатков международной репутации, которой пока хватает на приглашение стертых от частого употребления звезд политологической попсы.

Чтобы доминировать в мире, надо предложить геополитическому рынку реализуемые идеи.

Дмитрий Медведев снова повторил, что надо реформировать международные финансовые институты, но не пояснил как. Не говоря уже о том, что никто не знает, в каком именно направлении их реформировать и вообще зачем. Тем более если и сам Медведев справедливо замечает, что ключевую роль в борьбе с кризисом играют именно национальные государства. Напомнил российский президент и о Договоре о европейской безопасности, товаре несколько залежалом, прошлогоднем. В октябре 2008 года в Эвиане Медведев говорил о том, что договор должен объединить всю Евроатлантику, чем, как говорят литературоведы, «обнажил прием»: мы хотим доминировать не где-нибудь, а на пространстве западных демократий. Нас же не пускают и пусть и вежливо, но придерживают с инициативами.

Строго говоря, это кризис внешней политики. А кризис внешней политики – это всегда кризис самоидентификации. Россия в этом смысле не первый и не последний случай. Та же Америка переживала подобного рода кризис при позднем Эйзенхауэре, и он был разрешен только с приходом молодого Джона Кеннеди. 35-й президент США, конечно, тоже философствовал. Но куда более дерзко и при этом реалистично.

Андрей Колесников

Газета.RU