Юный партизан Валуев

Аркадий Михайлович Валуев родился в деревне под Минском. Когда началась война, ему исполнилось тринадцать лет. Тот день запомнился очень хорошо. Аркадий пас с ребятами телят, когда кто-то из сверстников принёс только что услышанную новость.

– Мы поначалу обрадовались. Война – это же здорово! Найдём пистолет или винтовку, пойдём в лес, постреляем. Пришли домой, а там все плачут. ...Но всё встало на свои места только тогда, когда в деревню вошли немцы и я увидел первых повешенных. У нас в деревне был дядька, видимо, участник гражданской войны, он всегда ходил с орденом, мальчишки бегали за ним по пятам. Его повесили одним из первых. А кроме него – председателя сельсовета, лесника с сыном... Трупы на улице стали обыденным делом.

Отец был на фронте, у матери восемь детей, из них пять девочек. Перед приходом нем­цев скот раздали колхозникам, семья жила каким-никаким хозяйством, Аркадий был теперь главным помощником. Школу немцы сожгли сразу, так что учёба отпала. Впрочем, директор Лаврентий Игнатьевич Судникович и учитель математики Емельян Ефимович Оленчик иногда как бы ненароком попадались на глаза своим ученикам.

Во время одной из таких вроде бы случайных встреч зашёл разговор об оружии, сколько, мол, его теперь вокруг валяется. Мальчишки поняли всё без длинных объяснений: Оленчик показал место, куда складывать оружие – яму, прикрытую ворохом веток, на дальнем болотистом, труднопроходимом краю леса, и с энтузиазмом принялись за дело. Попутно однажды содрали и сожгли фашистский флаг, не упускали других случаев напакостить немцам. Аркашка признался Оленчику, что одну винтовку он всё же припрятал дома, замаскировав в соломенной крыше. «Ну гляди», – только и сказал тот.

Через пару месяцев последовало новое задание. Оленчик свёл его с человеком по фамилии Шумилов, и тот подробно рассказал, что и как. Мальчику предстояло устроиться пастухом на дальний хутор – от родной деревни километров сорок. Паренёк уговорил ничего не подозревавшую мать определить его к хуторянину пасти коров. Поехал туда вдвоём с мамой, она условилась, что оплата будет зерном – так у Аркашки началась новая, очень опасная жизнь.

Недалеко от хутора проходила шоссейная дорога. Ему предстояло отслеживать продвижение военной техники и живой силы. Раз или два в неделю писал огрызком химического карандаша донесение и прятал его под старой могильной плитой на еврейском кладбище.

Шло время. Как-то паренёк обнаружил в «почтовом ящике» скомканную бумажку, в которой оказалось всего два слова: «Немедленно уходи».

Ничего не сказав хозяину, он бросил коров и рванул домой. Матери объяснил, что хозяин хутора с ним обращается плохо, обижает, и он назад ни за что не вернётся. «Ну и не надо. И платы его нам не надо», – утёрла слезинку мама. Аркадий снова погрузился в домашние заботы и стал ждать, изредка под разными предлогами наведываясь в лес.

Однажды из-за деревьев навстречу ему вышел Оленчик. Расспросил о последних новостях и закончил так: «Ты уже человек взрослый, пора тебе в комсомол».

Приём происходил на опушке. Стояла поздняя осень, вокруг всё было припорошено первым снежком. Чисто, торжественно. Рядом примостились три-четыре члена бюро подпольного райкома и рекомендатели – Оленчик и командир роты партизанского отряда Малахов. О чём-то спрашивали – Валуев сейчас уже не помнит о чём, а потом Оленчик сказал: «Парень надёжный. Я за него ручаюсь».

А вскоре ему и ещё семерым мальчишкам из их деревни сообщили, что они зачисляются в партизанский отряд.

Незадолго до того немцы сожгли дом Валуевых. Маму с сестрёнками приютили род­ственники. На лесной поляне он вместе с другими ребятами принял присягу «под роспись». Валуев и сейчас помнит последний абзац наизусть: «Если я нарушу эту присягу, то пусть умру я позорной смертью от рук моих товарищей».

Самые страшные из возможных проступков (вслед за предательством, страшнее которого и быть не могло) считались невыполнение приказа, мародёрство, насилие. Немцы забрасывали на оккупированную территорию специально обученных людей, которые, выдавая себя за партизан, издевались над местным населением, дискредитируя партизан­ское движение. Одновременно действовали обычные уголовные банды.

– Становление партизан­ского движения происходило поэтому в сложной обстановке, – вспоминает Аркадий Михайлович. – Но оно быстро крепло и организовывалось.

Глядя из сегодняшнего дня, Валуев не устаёт удивляться чёткой постановке всего дела. Когда он пришёл в отряд, там уже было почти как в армии. Отряд – это как батальон. Три отделения – взвод. Три взвода – рота. Три роты – отряд. Плюс хозвзвод, взвод разведки, санитарная служба.

Его зачислили вторым номером в пулемётный расчёт. Жили в землянках, бочка из-под горючего – вместо печки. Лес глухой, немцы заходить в него боялись настолько, что вдоль железных и шоссейных дорог деревья вырубали вглубь метров на двести.

Тем не менее основной целью партизанских диверсий были дороги:

– Подобраться к железной дороге ох как непросто! Её охраняли немецкие патрули, и если бы дело было только в них! На подходе к железнодорожному полотну фашисты устраивали хорошо замаскированные «волчьи ямы» – ловушки, утыканные внизу торчащими вверх кольями. Чтобы не угодить в такую яму, приходилось продвигаться с длинным шестом наперевес, как канатоходцу. Провалишься, то хотя бы не угодишь на кол. И при этом надо было подобраться к цели бесшумно.

В первые же дни пребывания в отряде юный партизан Валуев разжился немецкими сапогами. Тяжёлые, не по размеру огромные, они прослужили ему недолго: при переходе через болото один сапог завяз и утонул. Потом носил трофейные ботинки, мечтая о наших кирзачах, не сравнимых ни с какой другой обувкой. Но эта мечта так и не исполнилась. В тёплое время года выручали лапти – их умел плести каждый партизан. Самые лучшие – из пеньки и верёвки, но они требовали много времени, чаще плели из лыка. Идёшь по сырому месту, вода не задерживается, вытекает. Выберешься на твёрдое – сохнут моментально.

– Ничего героического в моей партизанской жизни не было, – несколько раз повторил во время нашего разговора Валуев. – Было тяжело, трудно.

– А самый тяжёлый эпизод за всё это время какой?

– Их было два, – не задумываясь, начинает он. – Первый – это когда я почти не ел семь дней. Продовольствие коман­дование отряда добывало организованно: иногда мы отбивали его у немцев, иногда помогали коменданты деревень, назначенные партизанами в своей зоне. Сложно обстояло, правда, с солью, случалось, собирали калийную соль с полей, а так не скажу, что голодали. Но в тот раз ушли мы небольшой группой на задание, и немцы блокировали нас в Березинских болотах. За семь дней мы тогда съели по горсти овса. Когда пришли в отряд, старшина боялся, чтобы мы не переели, дал по две-три ложки супа и приказал: хватит. Но трое не послушали, наелись и умерли...

– А второй эпизод?

– Он тяжёлый, но не только тяжёлый, – загадочно произнёс Валуев. – В лесу тогда можно было встретить и мирное население. Многие покидали деревни и уходили от зверств врага далеко в лес, становились там лагерем – со стариками, малыми детьми, скотом. Однажды нас, троих парнишек, направили сопровождать обоз с ранеными. Вокруг всё разорено, ни хлеба, ничего, раненых кормить нечем. Смотрим, в лесу гражданский лагерь. Старшина приказал мне: иди и приведи две коровы. Как я их возьму у этих людей? Но приказ есть приказ. На моё счастье одна женщина оказалась знакомой, из соседней деревни, она мне корову сама отдала, та уже не доилась и была чуть жива. А вторую я насильно взял тоже у знакомого по фамилии Красовский. Его у нас не любили, хоть и верующий, а хмурый такой был, смотрел исподлобья.

Долго я его уговаривал, увещевал – не отдаёт он корову, и всё. Пришлось пригрозить. Отдал. Но потребовал: пиши бумагу. Сунул мне Евангелие, и на последней чистой странице я написал: «Мною, партизаном Валуевым, взята у такого-то корова». Он: «Пиши, какой масти». Я написал: «Рябая».

Мать потом прислала мне в отряд письмо: «Красовский тебя проклинает. Говорит, чтоб тебя первая пуля убила».

Но это был уже 1944 год, скоро наши подошли, а потом стали гнать обратно через границу угнанный немцами скот и раздавать его населению. Красовский пошёл в сельсовет, предъявил своё Евангелие и потребовал корову. Там говорят: ступай в стадо и выбирай любую. Он выбрал, да так удачно, что не мог потом на эту коровушку нарадоваться. Я уже был в регулярной армии, когда мама мне написала: «Красов­ский молится, чтобы тебе бог здоровья дал».

Партизанский отряд имени Суворова, в котором воевал Валуев, соединился с регулярными частями летом 1944 года. Валуев участвовал в освобождении Вилейки, Молодечно, разгроме группировки немцев под Минском.

А потом участвовал в знаменитом партизанском параде в Минске. Шёл в колонне партизан по улицам только что освобождённого города в чужом пиджачке, с красной ленточкой на кепке, и было ему шестнадцать лет.

В Ярославле Аркадий Михайлович с 1984 года. После войны он уехал на Север. Начал молотобойцем в дистанции пути Печорской железной дороги. Двадцать пять лет проработал на шахте, ушёл на пенсию с должности заместителя директора предприятия «Инта-уголь». Жена у него волжанка, закончив работу на Севере, они выбрали для жительства Ярославль. Город выделил участок под строительство дома для северян, Валуева избрали председателем кооператива. Он и сейчас живёт в этом доме на Красноборской улице и до сих пор входит в правление ТСЖ. Хотя, ссылаясь на возраст, говорит, что работает теперь «только как поэт – по вдохновению». У них с женой двое детей, три внука и правнучка.

Северный край

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе