В начале 1807 года у города Прейсиш-Эйлау (в тогдашней Восточной Пруссии) русская армия впервые нанесла весьма чувствительный удар по доселе непобедимой армии Наполеона.
Происходившее на поле битвы действо поэт-гусар Денис Давыдов описал так: «Черт знает, какие тучи ядр пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими! То был широкий ураган смерти, все вдребезги ломавший и стиравший с лица земли все, что ни попадало под его сокрушительное дыхание, продолжавшееся от полудня 26-го до одиннадцати часов вечера 27-го числа и пересеченное только тишиною и безмолвием ночи, разделившей его свирепствование на два восстания».
После проигрыша под Аустерлицем союзники желали реванша, и уже через год образовалась 4-я коалиция — союз России, Пруссии, Швеции и Великобритании.
Пруссаки атаковали врага первыми и были разгромлены под Йеной и Ауэрштедтом. В ноябре 1806-го на помощь их поредевшим войскам был отправлен 60-тысячный русский корпус Леонтия Беннигсена.
Определив своих солдат и офицеров на зимние квартиры, Наполеон стал подтягивать туда подкрепления из Франции. К началу 1807-го его армия насчитывала до 200 тыс. человек, россияне тем временем увеличили свои силы до 105 тысяч. Далее события развивались по совершенно неожиданному для всех сценарию.
Недовольный плохим жильем, выделенным для его бойцов, маршал Ней двинул свою кавалерию на Гуттштадт, а Беннигсен принял это за начало большого наступления на главный город Восточной Пруссии Кёнигсберг (союзники должны были удержать его любой ценой). Увлекшись контратакой и преследованием неприятеля, наши войска едва не попали в окружение. Наполеон решил прижать их к побережью и уничтожить, но к тому времени русские успешно практиковали рассылку дальних казачьих дозоров, призванных заранее обнаруживать противника. В результате станичники перехватили курьера с письмом французского императора маршалу Бернадоту.
Узнав о планах Бонапарта, Леонтий Беннигсен решил отойти к Кёнигсбергу, чтобы выбрать там наиболее подходящее место для обороны. Такого поворота событий Наполеон не ожидал. «Ни в каком случае не думал он и не мог думать, чтобы сражение ожидало его под Эйлау — на пункте, не представляющем не токмо стратегического, но даже тактического преимущества перед Янковом, Вольфсдорфом и Ландсбергом, оставленными нами без спора оружия», — писал об этом Денис Давыдов.
Упустившие удобный момент (когда русские двигались на северо-восток) французы смогли довольно быстро сориентироваться и догнать наш арьергард, которым командовали генералы Барклай де Толли и Багратион. Почти неделю будущим великим героям войны 1812 года пришлось отбиваться от наседавшего врага, дав два тяжелых боя: 25 января (6 февраля) при Гофе и на следующий день — в предместьях Прейсиш-Эйлау.
Этот город, теперешний Багратионовск, несколько раз переходил из рук в руки. Служивший тогда во французской армии военный писатель Антуан-Анри Жомини (Генрихом Вильямовичем он станет позже) рассказывал: «Бой в самом городе Эйлау был не менее упорен. Барклай де Толли, поддержанный дивизией Голицына, два раза занимал его даже посредством ночной темноты и уже только после третьей атаки уступил дивизии Леграна».
Давыдов в своих мемуарах отметил один из самых примечательных эпизодов затянувшегося противостояния: «Багратион, которого неприятель теснил так упорно, так неотступно... начал оставлять Эйлау шаг за шагом. При выходе из города он встретил главнокомандующего, который, подкрепя его полною пехотною дивизиею, приказал ему снова овладеть городом во что бы то ни стало. Багратион безмолвно слез с лошади, стал во главе передовой колонны и повел ее обратно к Эйлау. Все другие колонны пошли за ним спокойно и без шума, но при вступлении в улицы все заревело ура, ударило в штыки — и мы снова овладели Эйлау».
И все-таки, несмотря на чудеса русской доблести, город в итоге остался за французами. Наша армия заняла позиции северо-восточнее. Ее правым крылом командовал генерал Николай Тучков, центром — Фабиан Сакен, левым — генерал Александр Остерман-Толстой. Силы сторон были примерно равны: по 68–70 тыс. человек. Однако пушек у неприятеля было больше.
Три четверти своих сил Бонапарт сосредоточил против русского левого фланга. Ней имел приказ не допустить соединения отрядов Беннигсена с корпусом прусского генерала Антона фон Лестока.
Дальнейшие события, по свидетельству Дениса Давыдова, развивались так: «Канонада с обеих сторон загоралась по мере развития французской армии параллельно нашей. Уже огонь из нескольких сот орудий продолжался около трех часов сряду, но ничего замечательного не происходило ни с неприятельской, ни с нашей стороны».
Наконец Наполеон получил известие о прибытии корпуса Даву и приказал центру своей армии двинуться на соединение с ним. Но тут началась сильная метель, и ослепленные непроглядной снежной пеленой полки маршала Ожеро неожиданно для себя оказались перед русской батареей. «Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы, в продолжение всей эпохи войн наполеоновских, справедливо наименованной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в средине, ни вокруг его слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысячей храбрых. Груды мертвых тел осыпались свежими грудами, люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету вдруг воздвигнутого укрепления. Наконец наша взяла!» — вспоминал Давыдов.
Понеся огромные потери, корпус Ожеро стал отступать. Ставка Наполеона находилась в тот день на кладбище Прейсиш-Эйлау, и наша кавалерия почти прорвалась к ней, бой кипел уже совсем рядом. Среди невообразимого грохота и шквального огня приближенные французского императора услышали, как тот, наблюдая за атакой русских, раздумчиво произнес: «Какая отвага! Какая отвага!» — а затем приказал Мюрату ударить в ответ.
«Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее. Вторая линия и резерв устояли, не поколебавшись, и густым ружейным и батарейным огнем обратили вспять нахлынувшую громаду. Тогда кавалерия эта, в свою очередь преследуемая конницею нашею сквозь строй пехоты первой линии, прежде ею же смятой и затоптанной, а теперь снова уже поднявшейся на ноги и стрелявшей по ней вдогонку,— отхлынула даже за черту, которую она занимала в начале дня» (Денис Давыдов).
Многие командиры французов были убиты или ранены. Среди последних был и сам маршал Ожеро, а от его корпуса остались «одни обломки».
Затем противники отвели свои силы на исходные позиции и продолжили артиллерийскую дуэль. В полдень вступил в сражение корпус Даву. К нему примыкали полки генерала Сент-Илера, а чуть позади держались две драгунские дивизии. Все эти силы пошли в наступление против левого фланга русских. «Перекрестный огонь умножавшихся батарей неприятеля пахал, взрывал поле битвы и все, что на нем ни находилось. Обломки ружей, щепы лафетов, кивера, каски вились по воздуху; все трещало и рушилось» (Денис Давыдов). Ожесточенное сопротивление многократно превосходившим по численности французам оказала дивизия под командованием графа Остермана-Толстого. Колонна Сент-Илера обошла ее позиции и ударила с тыла, а передовые части Даву нависли с правого фланга. Но русский генерал организовал вокруг Павловского полка оборону и не позволил ни себя окружить, ни ударить по тылам отрядов Беннигсена.
В этот критический момент 23-летний генерал Александр Кутайсов направил им на подмогу три конно-артиллерийские роты под командованием подполковника Алексея Ермолова. Огнем 36 орудий подоспевшая батарея отбросила неприятельскую пехоту.
В пять часов вечера на поле боя показались передовые части Лестока. Ему было уже почти 70 лет, но он в первых рядах гусар бросился на Даву. На этом сражение при Прейсиш-Эйлау фактически завершилось. Канонада продолжалась до темноты, однако обессилевшие армии уже не помышляли о возобновлении схватки.
Потери обеих сторон составили более 40 тысяч человек. «Никогда прежде такое множество трупов не усеивало столь малое пространство. Все было залито кровью», — писал безымянный очевидец. А Денис Давыдов подытожил: «Подобному урону не было примера в военных летописях со времени изобретения пороха... штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта. Ни в каком почти сражении подобных свалок пехоты и конницы не было видно».
Ночью русские войска отошли с поля боя. Наполеон простоял там десять дней, а затем начал поспешное отступление. Впервые за много лет он не являлся безусловным победителем.
После той битвы в России изготовили специальные офицерские — бронзовые с позолотой — кресты: на одной стороне отчеканили надпись «За труды и храбрость», на другой — «Победа при Прейш-Ейлау. 27 ген. 1807 г.».