Расшифровка передачи «Книжное казино. Истории» от 12 ноября 2022 года.
Гость — Николай Митрохин, кандидат исторических наук, сотрудник Бременского университета. Ведущие — Никита Василенко и Николай Александров.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодня программа вдохновлена одним сюжетом, который я увидел в социальных сетях. На днях начали вспоминать, что прошло 40 лет со дня смерти Леонида Ильича Брежнева. И соцсети наполнились разными постами, в том числе и ностальгического содержания. Вспоминали эпоху застоя с самых разных сторон. Подчеркну: именно ностальгические нотки, что трава была зеленее. И, как пелось в песне Тимура Шаова, «в целом всё было кайфово, строилось всё на века для членов такого родного, родного такого цэка». Всё это присутствовало. Я тоже решил поговорить про эпоху застоя, но с другой стороны зайти и поговорить о советской экономике того периода. И сегодня нам поможет в этом разобраться наш гость, историк, автор книги «Очерки советской экономической политики» Николай Митрохин. Николай, здравствуйте!
Н. МИТРОХИН: Здравствуйте!
Н. ВАСИЛЕНКО: Тоже хочется предаться ностальгическому настроению, но в академическом ключе: как вам кажется, почему именно такие воспоминания о советском прошлом так сильны, даже спустя 30 лет.
Н. МИТРОХИН: Потому что мы живём, скажем так, граждане постсоветских государств живут в том, что было в значительной мере построено и обустроено в этот период. И у старшего поколения значительная часть детства, юности, молодости, первых лет профессиональной работы прошла в тот период. Когда действительно всё выглядело лучше. Я лично не испытываю никакой ностальгии по советскому периоду. Для меня лучший период был в постсоветские годы, я о нём вспоминаю с удовольствием.
Н. ВАСИЛЕНКО: В 1990-е мы тоже подберёмся, но давайте начнём по теме беседы. Ваша книга начинается с контрреформ по следам деятельности Хрущёва на посту председателя Совнаркома. И многие сейчас вспоминают отстранение Хрущёва как большой политический акт, связанный с его политическими ошибками. Действительно ли было и много экономических ошибок, которые создал на своём посту Никита Сергеевич?
Н. МИТРОХИН: Он был председателем Совета министров и, кроме того, он был Первым секретарём ЦК КПСС. Он совмещал обе должности. И в этом качестве он приобрёл слишком большую власть. Во-первых, он как человек, занимающий два таких высоких поста, не мог одновременно управлять всеми процессами и адекватно думать о них. Слишком большой объём информации поступал. Это была первая крупная управленческая ошибка, которую его последователи постарались тут же исправить, разведя эти посты и дальше соблюдая до конца советского периода, пока Горбачёв не избрался в качестве президента и не объединил, оставаясь генсеком ЦК КПСС, эти должности, после чего СССР рухнул. Они это исправили. Вторая была крупная ошибка — создание совнархозов, то есть советов народного хозяйства как территориальных экономических, управленческих органов. И фактическая ликвидация большинства министерств, особенно экономических. Быстро оказалось, что в СССР основу экономики составляют сложные производственные комплексы, которые сильно зависят от множества поставщиков. И на региональном уровне совнархозы начали тянуть каждый в свою сторону. В результате производственные цепочки стали очень сильно напрягаться внутри СССР. Потребовалось создание всяких промежуточных органов, которые стали фактически выполнять функции министерств, пребывая в перманентном конфликте с этими совнархозами. Это тоже многим чиновникам из центральных демократических ведомств сильно не нравилось. Хотя региональные чиновники были довольны, что создание совнархозов позволило им перебрасывать ресурсы из одной отрасли в другую, координировать на местах какую-то работу. В результате во многих регионах пошёл экономический рост, связанный именно с существованием совнархозов. Но центральная бюрократия была недовольна тем, что средства, аккумулированные в рамках централизованной финансовой, управленческой, производственной системы начали тратиться на местные сообщества. Поэтому министерства были быстро восстановлены вскоре после увольнения, ухода в отставку Хрущёва.
Тоже важным аспектом было, что Хрущёв видел приоритетом государственного инвестирования, государственного строительства продолжение отстройки огромной тяжёлой промышленности. Его фишка, особенно в первой половине 1960-х, — большая химическая промышленность. Условно говоря, он потратил весь золотой запас на закупку в США химических технологий, химических комплексов американского банка.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но в 1930-е тоже тратили деньги на закупку американских технологий и оборудования. Почему здесь это не сработало?
Н. МИТРОХИН: Кто говорит что не сработало? Сработало! Построили. СССР всю свою историю был зависимым от западных технологий. Другой вопрос, в каких объёмах надо было тратить эти деньги и надо ли было доводить дело до голодных бунтов, как это было в Новочеркасске и в других городах. В первую половину 1960-х в СССР это время десятков случаев массовых беспорядков на уровне средних и малых городов. Его коллеги, смотря на всё это, отмечали с удовлетворением достигнутый результат. И они пользовались этими результатами инвестирования этого в последующие 20 лет. И считали, что надо перестать так много инвестировать в тяжёлую промышленность, в оборонную промышленность, а начать по-другому со всем этим делать. В качестве приоритетной темы для Брежнева и Косыгинга стала выступать нефтегазовая промышленность. Она достаточно активно развивалась при Хрущёве. Основные месторождения были разведаны в конце 1950-х — начале 1960-х. И тогда уже были приняты планы по масштабному инвестированию в нефть.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но сначала Хрущёв вроде как не понимал, в чём прелесть этих залежей и не был готов направлять, например, потоки газа на Запад или к другим странам.
Н. МИТРОХИН: Хрущёв именно что недооценивал значимость газовой промышленности. Это было, я думаю, во многом связано с тем, что газовая промышленность куда более требовательная к качеству труб и к уровню технологий, прокачки, переработки, чем нефтяная. Нефть — это жидкость, а газ — то, что в любой момент может протиснуться, утечь и имеет гораздо больший потенциал для взрыва. что уже в перестройку это было продемонстрировано, когда протёкший газопровод взорвал поезд в 1989 году. Погибло 600 человек, это была крупнейшая катастрофа. Хрущёв достаточно трезво оценивал способности советской промышленности производить надлежащее оборудование и трубы. Поэтому считал, что не надо активно развивать газ, а надо больше инвестировать в систему переработки.
Брежнев с Косыгиным посчитали по-другому. Именно Косыгин занялся отстройкой гигантской трубопроводной системы, которая в результате принесла газ на Запад и стала одним из важных источников поступления валюты в СССР.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть именно при Брежневе и Косыгине мы сели на ту самую нефтегазовую иглу.
Н. МИТРОХИН: Скажем так, Россия всегда сидела на какой-то игле, поскольку надо было что-то всегда продавать на Запад, чтобы получать валюту. Продавать на Запад российские или советские технологические продукты было довольно сложно, потому что не так много продуктов внутри страны производилось. И в принципе Россия всегда была более отсталая по сравнению с Западом в плане технологий и технологического развития. Здесь это многосотлетнее отставание трудно преодолеть. Сначала когда-то продавали меха, потом пеньку, лес, зерно. СССР начал продавать при Брежневе нефть и газ. Я не вижу в этом никакой большой проблемы, потому что это естественное преимущество России, так же, как в Испании (часто приводят в сравнение) естественное преимущество — хорошая погода и длинные пляжи, обеспечивающие постоянный приток туристов и валюты.
Вопрос был в том, что Брежнев и Косыгин нашли способ получать для страны значительное количество валюты, которая могла тратиться на различные экономические цели, включая в первую очередь покупку материалов и оборудования, которые не производились в стране. Тут интересно, что СССР не смог наладить достаточной добычи цветных металлов. Все знают про советское золото, которое тоже шло на экспорт. А вот, например, что в СССР не хватало цинка и свинца и приходилось это дело закупать на Западе, об этом мало известно. Закупали шерсть в огромных объёмах для работы текстильной промышленности. Закупали многие виды проката. Закупали те же самые трубы, которые в СССР начали нормально производить только в конце 1980-х. Много чего закупали. И в первую очередь — оборудование для заводов, технологий, компьютеров, заканчивая станками для производства обуви для солдат. 75% оборудования для обувной промышленности закупалось в Германии. Кроме того, валюта была необходима для закупок продовольственных товаров. То есть по мере роста городского населения и сокращения сельского населения всё более ужесточалась проблема с недостатком продовольствия базового. Поэтому нужно было больше зерна. Зерно было необходимо, помимо того что булки печь (это 20% печёного хлеба)…
Н. ВАСИЛЕНКО: Самое известное — из Канады завозили, насколько я помню.
Н. МИТРОХИН: Из Канады, США, Аргентины. СССР в конце 1970-х стал крупнейшим экспортёром зерна в мире, обогнав Японию в этом плане.
Н. ВАСИЛЕНКО: Экспортёром или импортёром?
Н. МИТРОХИН: Импортёром. 20% печёного хлеба было из импортного зерна. Самое главное — зерно нужно было для корма скота. Советские люди хотели есть мясо, аграрный сектор не мог произвести достаточного количества. Поэтому начали меняться технологии в сельскохозяйственной сфере. Как раз при Брежневе и Косыгине начали массово строиться серьёзные промышленное откормочные комплексы как для скота, так и для птицы. И самые знаменитые синие куры появились из этих комплексов, построенных по голландским технологиям голландскими специалистами, иногда даже обслуживаемые голландскими специалистами в дальнейшем. Оборудование обслуживалось. И на всё это надо было огромное количество зерна кормового, которое и закупалось.
Н. ВАСИЛЕНКО: Неужели в ЦК, в президиуме дорогой Леонид Ильич не понимал, что так долго продолжаться не может, что страна должна обрести самостоятельные возможности, самостоятельные мощности, чтобы призвать те самые трубы, по которым гнали нефть и газ, производить то самое зерно, пшеницу, из которого печь хлеб. Неужели не было какого-то конкретного плана реформ, помимо тех косыгинских, о которым мы ещё успеем поговорить?
Н. МИТРОХИН: Это советская уверенность в том, что экономика может быть сепаратной. На самом деле они как практические экономисты понимали, что это невозможно. Ни одна страна, кроме Северной Кореи, да и Северная Корея не способна себя обеспечить всем. И даже самым необходимым. Страны так или иначе встраиваются в мировой рынок, продают то, что они успешно производят и покупают то, что неуспешно производят. Есть объективные экономические условия. Мясо дешевле выращивать там, где есть в течение года более или менее постоянное орошение и где достаточно высокие температуры, чтобы трава росла хотя бы 9 месяцев в году, а лучше все 12. Поэтому есть дешёвая баранина, например, из Австралии или Новой Зеландии, Аргентины. Но нет дешёвой баранины или говядины из Северной Европы, просто потому что коров приходится по полгода держать в коровнике и каким-то образом кормить. Сено надо косить, собирать и всё прочее. И если каждый человек. условно говоря, хочет есть мясо три раза в неделю, это мясо для Северной Европы приходится завозить.
И вот из таких эпизодов складывается вся эта история. Да, производить трубы в СССР было бы выгоднее, но для этого надо было инвестировать в строительство завода на западном оборудовании, потому что советская промышленность не была способна производить весь спектр оборудования необходимого с западными изолирующими материалами, поскольку для производства определённого типа материала в СССР требовалось бы строить новые огромные заводы и именно такую плёнку производить. И тогда бы это получилось. Вопрос был в том, что в приоритете, на что есть деньги, на что можно инвестировать. В СССР старались соблюдать финансовую дисциплину, и баланс бюджета сводился с небольшими дырами. Но именно с небольшими. Если в приоритете советского руководства было ВПК и поддержка сельского хозяйства, то на всё инвестирование тяжёлой промышленности оставалось, хотя треть советского бюджета в принципе тратилась на инвестиции, на инвестиции в тяжёлую промышленность всё время денег не хватало. Особенно это касалось так называемых базовых отраслей, включая металлургию, добычу угля, руды, железные дороги. И хрущёвское наследие, инвестиционное наследие, было промотано за 10 лет. В 1976 году начался кризис систематический, где друг на друга завязались такие отрасли, как энергетика, железные дороги, добыча угля, металла. Недостаток инвестиций привёл к тому, что железнодорожники не могли возить уголь, потому что у них не хватало вагонов. Вагонов у них не хватало, потому что вагоностроительные заводы предпочитали выпускать танки, а не собственно вагоны. На простые вагоны не хватало металла, потому что металлургическая отрасль была недоинвестирована. И у них было устаревшее уже оборудование. Нужно было оборудование нового поколения. И металлургам не хватало угля. А уголь им не могли привезти железнодорожники из-за нехватки вагонов. А угольщики не могли произвести достаточно угля, потому что им не хватало металла для крепления и оборудования и им не хватало дерева, которое не могла произвести деревообрабатывающая промышленность, которая тоже была недоинвестирована.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сразу все прелести плановой экономики здесь видны. Тут у нас в чате небольшой спор появился про талоны: были ли они при Брежневе или появились только при Горбачёве. Николай, сможете рассудить этот спор?
Н. МИТРОХИН: Появились в некоторых городах в конце 1970-х, но больше в начале 1980-х. Это была отчасти инициатива местных властей. Но само по себе распределение продовольствия через прежде всего крупные производственные комплексы в СССР было с начала 1970-х. Предприятия сами по себе обзаводились своими собственным колхозами, совхозами, производили там собственную сельскохозяйственную продукцию. Потом продавали тем же сотрудникам. Это был важный метод обеспечения рабочих и их семей продовольствием. При этом могли вводиться отдельные талоны, ещё что-то.
Н. ВАСИЛЕНКО: Когда-то мне приходилось с моим дедушкой спорить про сталинское наследие. Все наши аргументы сводились к тому, что у него была такая оборонительная позиция, что в итоге Никита Хрущёв всё переписал к XX съезду, а потом демократы просто всё переписали и клевещут на товарища Сталина. И вот то же самое. Когда вспоминается брежневский период, многие стараются как-то забыть, не замечать те пробелы, которые были в экономике. И когда доводы становятся очевидными, что были проблемы и проблемы большие, они списывают на то, что в архивах всё переписали, а всё было не так. Я хотел бы поговорить об источниках, которые вы используете в своей книге. На что вы опирались, когда занимались своей исследовательской работой?
Н. МИТРОХИН: Книга основана в первую очередь на личных свидетельствах руководства страны: людей, входивших в Политбюро, сотрудники аппарата, министры. Это мемуарные, дневниковые записи. Часть высокопоставленных чиновников вела дневники. В частности, я использую подробный дневник министра энергетики Непорожнего, записи высокопоставленного сотрудника Госплана, который занимал разные должности, включая парторга Госплана, который записывал все совещания по сельскохозяйственной тематике, проходившие на уровне руководства страны с начала 1970-х по 1991-й. Второй тип моих источников — архивные документы из личных фондов некоторых руководителей страны. Прежде всего Суслова, Черненко, которые стали доступны буквально в последние два года. И там достаточно интересные личные записи и официальные записи совещаний бывшего руководства. Проекты, тексты различных документов по разработке реформ, поскольку разработка реформ не прекращалась всё время. Также я использую и прочие источники, начиная от мемуаров и свидетельств директоров крупных предприятий, научных работ, работ коллег. Многие цифры и анализ статистики уже был провёден ранее. И вплоть до каких-то расследований. У меня есть раздел про советскую теневую экономику, экономические преступления, вплоть до текста журнала «Крокодил» 1970−1980-х. Экономические практики теневые описывались достаточно подробно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Тут очень интересно узнать, откуда брались реформаторы. Тем более рыночники. СССР — страна с командной, плановой экономикой. И, вроде как, капиталистические буржуазные науки у нас не преподавались. И экономика долгое время в том плане, в каком она в западном понималась, презиралась. У нас, скорее, это было такое ведение народного хозяйства. Откуда брались реформаторы?
Н. МИТРОХИН: Идеи реформ советской экономики и её более рыночного наполнения пребывала внутри советской политической и экономической элиты на протяжении всего советского времени. На самом деле при Сталине существовали квазирыночные формы экономические. Это в первую очередь артельное производство. Во вторую очередь — огромный частный сектор в сельском хозяйстве. Самостоятельное производство и торговля крестьянами. Даже единоличники просуществовали до 1950-х. Или золото скупалось у населения с использованием экономических рыночных механизмов, в том числе добыча золота фактически частная была или через артель. Внутри СССР было много людей с рыночным мировоззрением. Я ещё 15 лет назад написал статью на основе одной из советских книг, чудом вышедших в начале 1950-х, где описывался мир позднесталинского частного предпринимательства. И по всей стране были люди с опытом: кто с дореволюционным, кто с нэповским. Они пытались в сталинских условиях выжить, занимаясь частным предпринимательством. И ждали изменений, прихода настоящего рынка. Даже на персональном уровне можно отследить, как высокопоставленные чиновники, готовящие, например, косыгинскую реформу, начинали в артели. И сам Косыгин начинал в артели как артельщик, как кооператор. Более того, он даже первые шаги делал в американском совместном предприятии, существовавшим в 1920-е в Сибири. Он был вполне рыночного мышления. Другой вопрос, какие этические ограничения накладывала система на это самое мышление.
Если говорить об идейных реформаторах 1960−1970-х, которые формировались, скажем так, в двух средах. В первую очередь, что неожиданно, в Госплане, где была большая команда реформаторов, даже был официальный советский реформатор, ответственный за разработку новых предложений, прогрессивных экономических идей в статусе зампреда Госплана Бачурин. Это одна команда. Вторая команда складывалась в экономических институтах, обслуживавших центральные экономические ведомства: совмины, госпланы, ЦЭМИ, всё прочее. ЦЭМИ и подобного рода институты были местом, куда отправляли прямо скажем евреев, которых не могли и не хотели использовать в качестве специалистов внутри политических структур.
Н. ВАСИЛЕНКО: А как расшифровывается ЦЭМИ?
Н. МИТРОХИН: Центральный экономико-математический институт. В ЦК КПСС и в аппарате Совмина принимать на работу евреев было запрещено. Негласно, разумеется, но по факту. Например, в Госплане и Госснабе такого жёсткого запрета не было. И в экономических ведомствах, и в экономических институтах. Изучая их биографию, всё время натыкаешься, что они были детьми людей, так или иначе вовлечённых в сталинскую теневую экономику. Или потомками тех дореволюционных еврейских предпринимателей, которые чем-то владели, в чём-то участвовали до революции. Надо сказать, что и в аппарате ЦК КПСС, в отделе плановых финансовых органов тоже работали потомки дореволюционных купцов и людей, так или иначе связанных с экономикой. Глава отдела плановых и финансовых органов, Гостев, у него все старшие родственники, дедушки и бабушки, в Москве владели лавками. А папа был директором фабрики в советское время. Это экономические традиции, передававшиеся из поколения в поколение. И какие-то нарративы, умения, с этим связанные. Поэтому все люди, которые более или менее активно занимались в СССР экономикой, имели по большей части старших родственников, ранее работавших в рыночной экономике и передававших какие-то практические навыки в этом плане. Поэтому жёстких противников рынка в той или иной форме на самом деле в аппарате власти было немного. И в основном это были, как это ни смешно, потомки духовенства. Главные оппоненты рыночных реформ, сторонники плана в аппарате ЦК, например, или среди учёных экономистов в МГУ были выходцы из священнических семей. Столкновение всегда идеалистов с семейными идеалистическими традициями с торговцами. В этом плане советская элита ничем не отличалась от любой другой элиты.
Н. ВАСИЛЕНКО: Очень интересный сюжет. Почему советская система не поддавалась реформированию? Часто даже получалось так, что был шаг вперёд и два назад. Я считаю, пусть наши зрители найдут ответ в вашей книге. Напомню, она называется «Очерки советской экономической политики» и вышла в издательстве НЛО. Я спрошу другой вопрос. Буквально в трёх словах: с чем советская экономика подошла к Перестройке и почему Перестройка, та самая последняя реформа, не получилась?
Н. МИТРОХИН: Советская экономика испытывала серьёзные проблемы в связи с перекосом в инвестициях. В первую очередь — излишние инвестиции в аграрный сектор непроизводительный. Во вторую очередь — в ОПК, не очень производительный. Но вместе с тем она подошла со стабильным бюджетом. И то, что сделал Горбачёв, он потратил весь бюджет на собственные проекты, часть из которых была вполне разумна и должна была привести к прибыли в последующие годы. Но одновременно начал политические реформы. Столкновение между собой тяжёлых экономических реформ с серьёзными политическими изменениями привело к полному дисбалансу системы. К тому же он начал уничтожать институты, которые держали СССР в ежовых рукавицах. И это привело к разрушению страны.
Н. ВАСИЛЕНКО: У нас сегодня в гостях был историк Николай Митрохин. И мы говорили об экономике Застоя. Не всё мы разобрали, но тем интереснее и важнее будет обратиться к книге, о которой мы сегодня говорили. Николай, спасибо, что нашли время. Надеюсь, до новых встреч. А мы продолжаем. Скоро к нам подключится Николай Александров с новым обзором «Книжечек».
Я буквально пару слов скажу. Недавно в Киеве на всеобщей волне декоммунизации и даже дерусификации появилась улица в честь советского писателя, что было весьма неожиданно. Я когда увидел эту новость, даже перечитал её: не поверил. Видишь трагические для русской культуры сюжеты. В одном городе снесён памятник Пушкину, в другом — тоже какому-нибудь русскому писателю, который составляет наше национальное достояние вместе с народом Украины. Но сейчас даже дело не в памятниках. Сейчас, когда идут боевые действия, важно говорить о сохранении жизни людей. Памятники — наша вторая история. Но всё равно не могу пройти мимо сюжета. В Киеве появилась улица одного советского писателя, уроженца Киева, естественно, — Виктора Некрасова. Один из сооснователей жанра «лейтенантская проза». Я напомню, Виктор Некрасов воевал, является участником боевых действий в Великой Отечественной войне. Он прошёл Сталинград. Наверное, главная его книга связана с этим трагическим сюжетом военной истории, когда Виктор Некрасов там служил. И служил на самых острых участках фронта, в том числе на Мамаевом кургане, где высота переходила от одной стороны к другой. И боевые действия шли буквально в разных окопах. В одном окопе немцы, в другом — советские солдаты. Иногда это как-то чередовалось. И вот Виктор Некрасов на основе своих воспоминаний написал книгу «В окопах Сталинграда». Начинается она с большого отступления советской армии, где он, насколько это было возможно в сталинский период, подробно описал, в том числе вкладывая какие-то личные переживания. И он там прикоснулся к сюжету обороны Сталинграда. И потом даже сняли фильм в оттепельный период, хотя производство при Сталине запустили, в 1956 году, «Солдаты». И книга, и фильм были удостоены множества наград. Сам Виктор Некрасов был удостоен Сталинской премии, вообще одной из важных.
Дальше его судьба сложилась другим образом. Он стал самым настоящим диссидентом. И не то чтобы он хотел, он как-то был противником советской власти. Нет, такого не было. Он всего лишь пытался до конца доносить правду и отстаивать права в том числе своих сограждан. Например, одна из претензий была, когда он выступал за защиту мемориала, кладбища, захоронений, которые были в Киеве в Бабьем Яру. Его обвинили чуть ли не в сионизме, потому что политика СССР на тот момент заключалась в том, что Бабий Яр — общесоюзная трагедия, это не только геноцид еврейского народа, но вот там с определённым словом выступил Виктор Некрасов, за что получил гонения. Последние его годы в СССР были ужасные. Советская власть делала всё, чтобы его выдворить, чтобы каким-то образом наказать и намекнуть, что пора покинуть Советскую Россию. И его буквально задерживали, устраивали банально шмон. Знали, что он состоит в Союзе писателей. Но эти сюжеты мы неоднократно проходили. Такое же мы могли наблюдать к Александру Галичу, участнику боевых действий, когда его убрали из Союза писателей. Об этом, кстати, есть очень хороший спектакль, который делает Мастерская Брусникина, который называется «Право на отдых». Очень рекомендую всем, кто сейчас находится в Москве. Следите по афише, идёт ли он. Он в очень необычном формате проходит, необычном пространстве. Он проходит в одной из столичных библиотек. По сути это иммерсивный спектакль. Там имитируется заседание Союза писателей. Много-много знакомых фамилий. Это почти документальный спектакль, который основан, вроде, на протоколах заседания. Там увидите много-много знакомых советских писателей, не буду перечислять эти имена. Для некоторых, возможно, станет шоком. Кто-то из них, казалось бы, представлялся таким зайкой, а оказался волком в овечьей шкуре. Посмотрите сами. Это именно о том, как в советское время карательно расправлялись с неудобными писателями. И в том числе и такая же участь постигла Виктора Некрасова. И вот сейчас он удостоился улицы в Киеве за те свои дела, деяния, которые он совершил именно как диссидент, правозащитник. Да, он в итоге покинул СССР, последние годы провёл, если не изменяет память, во Франции. Например, у Александра Гениса сейчас в его соцсети есть очень замечательная фотография, обязательно обнаружьте её, поищите, я её сам потом репостну в телеграм-канал, где Генис, Вайль, Довлатов и Виктор Некрасов. Вот есть теперь улица Виктора Некрасова в Киеве. И есть улица Сергея Довлатова, как подсказывали комментаторы. А сейчас я передаю слово Николаю Александрову.
Н. АЛЕКСАНДРОВ: Я, наверное, ограничу свой сегодняшний рассказ одной книгой. Тем более давно я хотел о ней рассказать. Новый роман Виктора Пелевина KGBT+ вышел и уже, наверное, многими прочтён. Но, поскольку вышел относительно недавно, хочу сказать о нём несколько слов. Уже на протяжении более 30 лет каждый новый роман Пелевина становится если не событием, то ожидается и вызывает безусловный интерес. Два писателя определяли на протяжении десятилетий лицо актуальной литературы неизменно: Пелевин и Сорокин. У Виктора Пелевина многие чувствуют усталость от того, что он повторяет один и тот же художественный приём. Хотя известно, что писатель на протяжении жизни пишет одну книгу. И в этом смысле повторения неизбежны. У Пелевина игра с буддистскими максимами и сутрами на тему иллюзорности мира и иллюзорности «я» соединяются с фельетонным описанием современности и с богатым использованием разного рода мифов: от Вавилона до мифологии манго японской, как в его последнем романе. Современность, соединяясь с буддизмом, создаёт такую отстранённость в изображении современности. Читать можно Пелевина по-разному, реагируя на его иронию, на удивительную игру образов. Или на то, каким образом актуальность выражается в этом художественном мире. Виктор Пелевин многое не только угадал и зафиксировал, но и предугадал. Мы находим знакомого Пелевина. Японский самурай и по совместительству буддийский послушник во время Японо-китайской войны (ну или во время Второй мировой) разговаривает на Бирме с буддистским монахом Бахией, который постиг тайну перерождения человечества. И оказывается в некоем условном мире. Этот условный мир и определяет всё дальнейшее повествование. Он, как всегда у Пелевина, с одной стороны завязан с японско-самурайской экзотикой. С другой стороны, он непосредственно связан с современностью. Это некий мир, которым уже правит компания, где виртуальность внедряется в материальность. И здесь, конечно, многое из того, чем дышит сегодняшний день. Разворачиваются события в этом условном мире. И сам этот приём метаморфозы и перерождения используется Пелевиным в наибольшей степени. Читателю можно следить или за развитием просто буддистских спекуляций Пелевина, или за тем, каким образом актуальность и современность в этом странном мире отражается. И, наверное, не случайно, если Пелевину и не удаётся (кстати, немногим писателям удавалось создавать совершенно новые миры. И Ромэн Гари и Эмиль Ажар, пожалуй, единственный пример), но переродиться, заставить своего героя пройти череду миров или из романа в роман показывать эти миры, устроенные одинаково, но в то же время разные, Пелевину удаётся. Немножко сегодня был спринт, но тем не менее. Думаю, что многим этот роман доставит удовольствие. И многое прояснит во взгляде на окружающее.
Н. ВАСИЛЕНКО: Николай, время подошло к концу. Программа «Книжное казино. Истории» прощается до следующей недели. Берегите себя!