Никсон и Хрущев: последний диалог 'без бумажки' ("The New York Times", США)

 В пятницу исполняется 50 лет одному из самых гротескных столкновений за все годы 'холодной войны': знаменитым 'кухонным дебатам' между Ричардом Никсоном (ему тогда было 46 лет, и он занимал пост вице-президента в администрации Эйзенхауэра) и 65-летним Никитой Хрущевым - благодаря своей мужицкой хитрости он только что окончательно утвердился на вершине советской властной пирамиды.

Эта беседа - импровизированная и зачастую грубоватая - стала одним из немногих случаев публичного 'обмена любезностями' между советскими и американскими лидерами. После того, как непосредственный и эмоциональный Хрущев был отстранен от власти, советско-американские саммиты превратились в тщательно срежиссированные мероприятия.

Никсону тоже было суждено со скандалом покинуть пост главы государства - на 10 лет позже Хрущева. Оба они впоследствии с наслаждением вспоминали свои 'кухонные дебаты', отразившие самую суть различий между двумя системами - да и их личными убеждениями.

Дело было на американской выставке в Сокольниках, где организаторы, постарались 'показать товар лицом', до отказа набив павильоны разными приятными и полезными бытовыми 'примочками', что предлагала потребителям американская рыночная экономика. Впрочем, Хрущева - последнего из лидеров СССР, кто искренне верил в превосходство советской системы - выставка скорее не изумила, а разозлила. Еще больше его возмутила 'Резолюция о порабощенных народах', только что принятая американским Конгрессом: Хрущев возвращался к этой теме снова и снова, и каждый раз его ремарки звучали все грубее. Наконец, дело дошло до знаменитого обмена репликами: 'Эта резолюция дурно пахнет, - воскликнул Хрущев. - Она воняет, как свежая лепешка конского навоза', а это 'самый отвратительный запах на свете' (на самом деле он употребил словечко покрепче, чем 'навоз').

Никсон выслушал перевод, и 'выдал' ответ: 'Боюсь, Председатель ошибается'. Свиной навоз пахнет еще хуже, пояснил он, используя английский эквивалент того самого словечка, что употребил Хрущев.

В своих мемуарах Никсон изобразил свою реплику как продуманный 'шахматный ход'. Он где-то прочел, что советский премьер в юности был свинопасом, и к тому же 'Хрущев уважал только тех, кто не сгибался перед ним, кто способен был ему противостоять, и верил в свои убеждения не меньше, чем он сам'.

Думаю, дело было не только в этом. Хотя политическая карьера Никсона была отчасти связана с антисоветизмом, он всегда живо интересовался Россией. Когда я написал серию статей об упадке российской деревни, он прислал мне письмо - написанное от руки - с отсылками к тем эпизодам толстовской 'Анны Карениной', где либерал-помещик Левин пытается внедрить передовые сельскохозяйственные методы, но терпит неудачу, потому что крестьяне упорно делают все по старинке.

Именно Толстой и другие русские писатели, рассказал мне позднее Никсон, навсегда 'влюбили' его в Россию. Во многом именно с этим был связан азарт, с которым он схлестнулся с советским лидером, да и уважение, которым пользовался Никсон у русских.

Вначале девяностых, когда Советский Союз уже был на грани развала, мне выпала возможность встретиться с Никсоном в Москве. Ему было уже 78, а Уотергейт остался настолько далеко позади, что он мог спокойно упоминать об этой истории в разговоре. В России Никсона принимали как маститого политического деятеля, почти историческую личность: с ним беседовали и Михаил Горбачев, и Борис Ельцин, сошедшиеся в то время в политическом единоборстве не на жизнь, а на смерть.

Никсоновский анализ этой схватки буквально завораживал: особенно, когда он находил для характеристики двух противников афористичные аналоги из американской жизни: 'Горбачев - это Уолл-стрит, а Ельцин - Мейн-стрит'. Или вот такое сравнение: 'Горбачев - светский лев из джорджтаунской гостиной, а Ельцин - работяга из Ньюарка'.

Это были очень личные оценки искушенного ветерана политических баталий. Он говорил о ельцинском 'животном магнетизме', но ставку делал все же на Горбачева, видя в нем человека, который в буквальном смысле с боя взял высоту власти, и не отдаст ее без борьбы: 'Он любит власть. И хочет ее сохранить. Он - боец'. Возможно, Горбачев чем-то напоминал Никсону себя самого, и именно поэтому он не понял, что советского лидера ждет такое же болезненное падение - оно последовало 10 месяцев спустя, и вместе с ним обрушилась вся держава.

Никсон также поделился кое-какими новыми подробностями о 'кухонном споре': оказывается он не просто намеренно ответил Хрущеву 'навозом' на 'навоз', но и специально готовился к этому словесному поединку. По словам Никсона, он учел пристрастие Хрущева к грубоватой крестьянской речи, и придумал ответные реплики, вспомнив собственное деревенское детство.

После распада СССР российские архивы на какое-то время открылись. Среди документов, которые мне удалось там прочесть, была и оригинальная советская запись беседы на кухне, включая спор о свойствах конского/свиного навоза (автор записи, как и мы, заменил сочное хрущевское словечко на 'навоз'). Привожу этот отрывок целиком:

'Н.С. Хрущев: Прошу прощения, господни Никсон, но я люблю прояснять дело крепкими крестьянскими выражениями. Свежий навоз сильнее пахнет.

Никсон: Я тоже вырос на ферме. И у нас говорили: свиной навоз воняет похуже конского'.

К записи не прилагалась оценка этой беседы Кремлем. История не дает ответа и на вопрос, фигурировал ли этот обмен репликами среди обвинений в 'волюнтаризме и субъективизме', когда Хрущева отстраняли от власти. Впрочем, непосредственной цели Никсон своим ответом достиг: Хрущев сменил тему разговора.

Серж Шмеманн (Serge Schmemann)

ИноСМИ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе