Позвольте, как же так ненаписанная? Вот, пожалуйста, нашлись люди, сумевшие исполнить алябьевскую симфонию. Не правда ли, навевает мысли о Третьей Бетховена? Только оркестры в России и Австрии были разные. Юный Алябьев работал для роговых оркестров из крепостных. У каждого музыканта был рог, извлекавший всего одну ноту. Требовались исключительная сыгранность и чувство ритма, чтобы исполнить даже самые простые произведения.
Вообще Алябьеву достался от природы редкий, а в России и вовсе прежде невиданный талант - умение сочинить запоминающуюся мелодию. Повезло ему и с происхождением: сын вице-губернатора мог позволить себе лучших в стране учителей музыки и композиции. В 1810 году в печати появились первые сочинения Алябьева, которому было тогда 23 года.
Алябьев в 1850 году. Портрет работы Василия Тропинина.
А затем началась война, композитор записался в гусары. Воевал он в отряде Дениса Давыдова и при самовольном, без приказа, занятии Дрездена изображал на переговорах офицера высокого ранга, чтобы внушить противнику впечатление, будто перед ним не партизанская банда, а по меньшей мере корпус регулярной армии. За взятие Дрездена Давыдову от ревнивого командования как следует влетело. Алябьева начальственный гнев миновал, а затем он дважды отличился: взял батарею в битве при Лейпциге, и в 1814 году в ходе рейда по тылам противника захватил бумаги Главного штаба армии Наполеона, чем сильно облегчил Барклаю-де-Толли задачу взятия Парижа.
Алябьев вышел в отставку еще молодым, в 1823 году, имея чин подполковника и всеармейскую славу сочинителя гусарских песен вроде:
Ты, Федор, славный был гусар,
Товарищей надежным другом,
Оставя бранный сердца жар,
Теперь ты славным будь супругом.
Но мой совет ты затверди,
Что в браке к счастью путь недальний,
Жену хозяйкою веди
И крепче ключ держи от спальни.
Теперь он рассчитывал заняться одной лишь музыкой. Его струнные квартеты играли любители по всей России, в театрах шли под его музыку водевили.
Все складывалось хорошо до весны 1825 года, когда композитор обыграл в карты помещика Времева. Проигравший обвинил Алябьева в нечестной игре. Состоялась дуэль, в которой никто не пострадал. На следующий день Времев выехал из Москвы по Киевской дороге, однако на первой станции - в Тёплом Стане - умер. Свидетель ссоры написал заявление, будто смерть наступила в результате побоев, и явился к Алябьеву, требуя денег за свое молчание. Композитор спустил доносчика с лестницы и не придал инциденту значения.
Но тут Алябьеву отлились его гусарские выходки в адрес московского полицеймейстера, ещё тех времён, когда гусары вернулись с войны и чувствовали себя хозяевами спасённой ими России. По обвинению в убийстве композитора два года продержали в "следственном изоляторе" - подземной тюрьме Тверской части. Она находилась там, где сейчас стоит памятник основателю Москвы. Чтобы сочинять музыку, Алябьев захватил с собой в камеру фортепиано. Там и был написан "Соловей". А публика из созданного в подземелье больше всего ценила симфоническую картину кораблекрушения для постановки шекспировской драмы "Буря". Пьеса шла с громадным успехом до самого суда, пока автор не был признан виновным, и музыку, написанную преступником, стало нельзя исполнять в императорских театрах.
Хотя следствие провели халтурно, и факт насильственной смерти не был доказан, Алябьева осудили и сослали в родной Тобольск. В то время преступники должны были регулярно приносить церковное покаяние. Алябьеву предписали посещать тобольский Знаменский монастырь, где был отличный хор. Оставить это без внимания было невозможно, и композитор стал сочинять духовную музыку. В этот новый для себя жанр он привнёс бетховенскую страсть. Иным современным регентам его "Херувимская" ближе произведения Бортнянского на те же слова.
В 1833 году Алябьева перевели поближе к столицам, в Оренбург. Там было полно ссыльных со всей империи. Их песни оказались ценным источником мелодий. Алябьев первым из настоящих композиторов включил в свои произведения украинские, башкирские и кавказские напевы. Некоторые музыкальные темы, привлекшие его внимание, с появлением звукозаписи облетели всю страну.
При поддержке оренбургского губернатора Алябьев создал из уральских казаков свой первый и последний в жизни оркестр. Особенно помогала ему жена губернатора, говорившая: «России повезло, что у нее есть такие преступники. Вдвойне же повезло Сибири и Уралу, куда этих негодников сослали и где благодаря им наконец возникло культурное общество».
Семь лет спустя Алябьеву разрешили вернуться в Москву, где он и прожил последние годы. Его произведения по-прежнему не могли исполнять ни театральные, ни симфонические оркестры. Но его романсы пели повсюду, и чтобы слышать свою музыку, Алябьев до самой смерти сочинял всё новые романсы, не меньше двух в месяц. Пожалуй, больше других известна "Нищая" на слова Беранже - рассказ о бывшей звезде, которая просит подаяния. Не то чтобы это рассказ о самом композиторе, но ему хорошо знакомо главное настроение, переданное словами: "При счастье все дружатся с нами, а в горе нет у нас друзей".
Он так и умер, стоя на конвейере. Удивительное то было поколение: неприятности они воспринимали как удары судьбы, и протест их был направлен не столько против собственной страны и принятого в ней общественного строя, сколько против подлости и чёрствости окружающих. Здесь они видели главного противника. А важнейшими достоинствами, воспетыми Алябьевым не в одном романсе, были терпение, верность дружбе и своему делу. Видимо, они черпали силы в настоящей вере, угасшей в их потомках.
Михаил Шифрин