Виктор Ерофеев: Я не русофоб!

– Виктор Владимирович, в последнее время идут жаркие споры вокруг вашей книги «Энциклопедия русской души», вас обвиняют в разжигании межнациональной розни и русофобии. Почему именно сейчас, ведь это старое ваше произведение?

– Эта книга вышла 10 лет назад. Тут, конечно, стоит нанять следователя или частного сыщика, который смог бы распутать этот клубок – откуда взялась инициативная группа граждан и для чего потом их инициативу поддержали наши замечательные националисты из Движения против нелегальной иммиграции? Я не знаю, как это случилось. Может быть, это всё началось после того, как книга была процитирована в телепередаче «Гордон Кихот» около года назад. Но эта история, разумеется, в большей степени литературная, чем политическая. И я рад, что говорю об этом именно «Литературной газете», потому что здесь обыкновенное недоразумение, филологическая ошибка. Перепутаны позиции автора и его персонажа. В моей книге описаны похождения русского интеллигента, который сходит с ума и начинает поносить и власть, и наш народ, и Запад, и Восток. Оттуда можно надёргать любых цитат и на этом основании обвинить меня в антиамериканизме, антиевропеизме и так далее.


– Но никому же в голову не приходило обвинять Достоевского в том, что он разделял философию Смердякова…

– Совершенно верно, но вы же сами видите, как разворачиваются события. Весной этого года некая группа граждан обратилась в прокуратуру с целью проверки моей книги на предмет наличия в ней разжигания межнациональной розни. Это дело было принято к рассмотрению и прекращено где-то через месяц. Я принял участие в этом следственном мероприятии, разъяснив свою позицию. Экспертное заключение делал Евгений Сидоров, бывший министр культуры, так что формально всё вроде бы закончилось. Однако мои недоброжелатели оказались людьми упорными, мечтающими о продолжении. И когда я вступился за своего брата, Андрея Владимировича, которого обвиняли в том же самом за организацию выставки «Запретное искусство», обо мне снова вспомнили, и вновь посыпались обвинения в мой адрес.

– Хорошо, предположим, что это действительно филологическая ошибка. Но почему совсем недавно профессора и преподаватели МГУ выступили с открытым письмом «Об агрессивной русофобии», в котором говорят о необходимости изъятия этой книги из оборота и опять же о привлечении вас к суду? Они-то должны понимать, что автор и его персонаж – не одно и то же лицо.

– Вот именно – должны. Слово верно подобрано. Это открытое письмо, которое появилось в газете «Советская Россия» в начале сентября, – обычный политический донос. Что такое политический донос? Это когда группа людей обращается в вышестоящие инстанции, сигнализируя о том, что тот или иной человек, по их мнению, нарушает закон. В русском интеллигентском кругу всегда считалось, что таких вещей делать не следует. Некрасиво, неприлично. А я же ещё и выпускник МГУ, выходит, это против меня выступили коллеги. И этот донос, вне зависимости от того, прав я или не прав, явление отвратительное. Но я думаю, что он был ещё и ложным. Потому что уважаемая группа преподавателей и профессоров могла бы хоть вчитаться в книгу. Как видно, они её не читали. Мне рассказывали люди, связанные с филологическим факультетом МГУ, что некоторые подписанты сейчас сами не хотят говорить на эту тему и не могут объяснить, как случилось, что их фамилии стоят под письмом. И какие там встречаются фамилии! Вот Ремнёва. Очень хорошая фамилия для доноса. Я думаю, что следующими подписантами будут люди с фамилиями вроде Дыбенко. Или что-нибудь еврейское промелькнёт – Иосиф Карцер, например… По безумию своему это письмо – исключительное явление; как же можно в 2009 году такое написать? Ведь не в сталинское время живём…

– А чем, вы думаете, всё это закончится?

– Понятия не имею. У меня совершенно нет никаких представлений о том, чем это может закончиться. Поживём – увидим.

– Может быть, как гонимому русскому автору вам присудят Нобелевскую премию?

– Эту премию мне никогда не дадут, потому что я не отвечаю основному её критерию – мои произведения не носят гуманистический характер. У меня попросту нет таких книг. И в Швеции я непопулярный автор. А то, что Нобеля по литературе вручают каким-то непонятным писателям, часто по политическим мотивам, ни для кого не новость. Нобелевская премия – это не более чем расширение Швеции в пространстве. Вот недавно они дали премию мира Бараку Обаме, который ещё ничего для мира не сделал. Но премия-то шведская, соответственно и престиж Швеции поднимается.

– Вы сами – человек политизированный? Симпатизируете каким-то политическим партиям, лидерам?

– Я не принадлежу ни к одной из партий, ни в каких движениях не состою. А политические симпатии, наверное, как и у каждого русского писателя, у меня основаны на пожелании своей стране развиваться, на возможности гордиться ею, получать душевное и материальное удовольствие от жизни в ней. По-моему, у каждого из нас одна и та же цель. Просто все мы думаем по-разному о том, как этого достичь.

– То есть вы совсем не русофоб…

– Ну какой я русофоб?!. Самое смешное, что если исходить из тех определений, которые декларирует или по крайней мере может декларировать ДПНИ, то я-то как раз русский на 100%. У меня и мама, и папа, и бабушки-дедушки русские. В этом отношении у меня самого есть основания кого-то подозревать в русофобии – в том, что они недостаточно глубоко и душевно чувствуют мою Родину. Ну и, кроме того, папа мой был крупным дипломатом, всю жизнь боролся за достоинство Советского Союза и России на международной арене, мама тоже была дипломатом и переводчиком. Мой прадедушка – Попов – изобрёл радио. Менделеев тоже роднёй приходится. А через него, получается, что и Александр Блок…

– Менделеев, насколько известно, вообще состоял в «Союзе русского народа».

– Да, он был весьма близок к нему. И странно вот в таком специфическом родовом гнезде искать русофобию. Я вообще плохо себе представляю, что значит быть русофобом, если ты живёшь и работаешь всю жизнь в России, имеешь возможность уехать отсюда, проклясть эту страну, понаписать о ней всякого да и забыть, а я вот, видите, сижу здесь, рядом с вами, разговариваю на такие темы и никуда не собираюсь.

– Вы можете сказать о том, какое место займёте в русской литературе в будущем, какое занимаете сейчас?

– Очень трудно говорить о себе, даже если являешься патентованным литературоведом. Я ведь заведующий кафедрой литературы в Московском международном университете, профессор литературы. Только время указывает писателю на его место в словесности, а вовсе не сам он решает, в каком статусе ему пребывать.

– А из современников кто на вас производит впечатление?

– Я за последнее время не встречал авторов, которые вызвали бы у меня особый восторг. Может быть, просто мало читаю? Для меня серьёзный писатель – тот, кто создаёт свой мир. Последний из относительно молодых авторов, который создал свой собственный мир, – это Пелевин. Есть писатели симпатичные, которых можно почитать, а можно и не раскрывать их книги. Помню, когда я впервые прочитал рассказы ещё совсем молодого Пелевина, я сразу понял, кто он. И когда я прочитал Женю Попова в «Новом мире» в 76-м году, то тоже был впечатлён. Вот таких впечатлений я в последнее время не испытываю.

– Вы удовлетворены своим писательским образом ниспровергателя ценностей и противника морали?

– Я об этом даже не задумывался. Писатель не должен стремиться к тому, чтобы специально кому-то понравиться или не понравиться. Образ любого автора вообще складывается из совокупности многих вещей, часто он оказывается наносным, поверхностным или вовсе ложным. Мой любимый писатель – француз Селин. Это мой учитель. Его «Путешествие на край ночи» – любимейшее моё произведение. Я написал огромную работу о Селине. И это при том, что Селин был автором погромных антисемитских памфлетов, которые запрещены к печати во Франции по сей день. Вот как в одном человеке всё это совмещалось? Но он, безусловно, гений. Хотя и с большими странностями. Но и Достоевский был со странностями. Гоголь вообще идиотом, если вчитаться в его переписку с матерью. Платонов был человеком ярким, но не семи пядей во лбу. Однако он написал лучшую русскую прозу в ХХ веке. Ну и интеллект Набокова сильно преувеличен. Вот и думайте, что такое образ, кем были эти люди в действительности и соответствует ли исторической правде наше представление о них?

– Вам не надоело вести свой «Апокриф» на телевидении?

– Иногда я размышляю, где ещё мне представилась бы возможность вести такую литературную передачу о ценностях жизни? И мне приходят на ум только Лондон, Париж и Нью-Йорк. В других городах я просто не смог бы постоянно вытаскивать в эфир таких людей, которые на протяжении восьми лет были бы интересны зрителям. И, конечно, эта программа меня самого постоянно чему-то учит. Потом, мне хочется показать, что у нас в стране мощный интеллектуальный потенциал, который в должной мере не используется, что, безусловно, печально. У нас есть замечательные писатели, историки, серьёзные психологи, поразительные люди, которые связаны с разными – точными и неточными – науками. Но где они? На экранах вечно какие-то другие люди. Депутаты да телеведущие. И всякие гламурные придурки.

– Вам ближе западники или почвенники?

– Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Я слишком хорошо знаю Запад, чтобы его идеализировать. Достаточно открыть и прочитать мою последнюю книгу «Свет дьявола», главу «Европейский смысл жизни», чтобы увидеть, что к Западу у меня гораздо больше вопросов, чем у тех же почвенников, которые, конечно, меньше его знают. Кстати, когда Василий Аксёнов выехал на Запад, то испытал серьёзное разочарование. По крайней мере в Америке он разочаровался…

– Но ведь так и не вернулся.

– А Лимонов, разочаровавшись, вернулся, ну и что? Может быть, Лимонов хотел заниматься политикой, что мы сейчас и наблюдаем. А Аксёнову это было не нужно. Место проживания тут особой роли не играет, мне кажется. Западник – это обычно наивная такая фигура, которая полагает, что если Россия примет западный путь развития, то всё у нас в одночасье станет хорошо. А на самом деле мы не можем этого сделать – у нас другая культура, другая цивилизация. Нас ошибочно считают европейской страной, это всё равно, что Китай назвать Европой, или Америку. Мы, конечно, не Европа.

– Но и не Азия.

– И не Азия, разумеется, – не Индия, не Япония. Мы – самостоятельная культурная единица. Причём большая, значимая и очень сложная. Потому что смешение восточной и западной культур, произошедшее здесь, даёт нам своеобразные ощущения бытия. Это как два стула – если поставить их рядом, то получается небольшой диванчик. Но если стулья растащить в разные стороны (а ты привык уже к этому импровизированному диванчику), то можно оказаться между ними.

– Вы рассуждаете сейчас как славянофил.

– Мне нравятся и Достоевский, и Данилевский, и многое в Константине Леонтьеве. Так что какое уж тут западничество! Но с другой стороны, массу проблем я вижу и в так называемом славянофильском, почвенническом мировоззрении. Особый путь России подразумевает очень большую работу мысли по развитию и модернизации страны. Всем очевидно, что Россия должна развиваться. И каким образом она должна это делать – на этот вопрос я не вижу ответа в современном почвенническом лагере. Там всё только в общих словах, обтекаемо, без конкретики. Требуется огромная интеллектуальная и духовная жизнь, чтобы выработать те принципы, идеи, которые позволят изменить страну. А этого-то как раз и нет. Страна находится в удручающем состоянии. Равнодушие, апатия, моральный распад… Большое количество фактов свидетельствует о том, что она неблагополучна.

– Не в том ли ещё проблема, что власть не может опереться ни на западников, которые традиционно выступают против неё, ни на славянофилов, которые исповедуют державную идею, но по-своему?

– Это вполне объяснимо. Это тоже традиция. Русские славянофилы XIX века не являлись проправительственной партией. Их не любили, побаивались. Они никогда не были в фаворе у правительства, потому что требовали определить самобытность и отчётливость культурной позиции России. Странный правительственный конгломерат, полуевропейский-полуазиатский, не понимал славянофилов, существовал по своим каким-то правилам, что в итоге и привело к революции. И вот здесь я, конечно, ошибочная мишень для националистов. Я как раз выступаю за то, чтобы Россия нашла свой путь как культурная и современно развитая страна. Просто, когда стоишь на собственных позициях, не фундаменталистских, не конкретно западнических или почвеннических, а на своих, то оказываешься мишенью для многих. Западники ведь тоже не большие поклонники моей личности.

– Но так уж сложилось в России, что писателю нередко приходится позиционировать себя сторонником тех или иных идей, идеологических течений…

– Не скажу за всех, скажу за себя. Когда садишься писать – совершенно не думаешь о читателях, критиках или политических партиях. Если ты действительно писатель, а не просто прикидываешься, то становишься фактически рабом слова, которое тащит тебя дальше и дальше, вперёд. Начиная с «Русской красавицы» у меня так получалось. Мыслишь о чём-то одном, а выходит совершенно другое. Мне пришлось половину текста «Русской красавицы» выкинуть, потому что в середине книги зазвучал какой-то голос, и я понял, что всё, что написано до этого момента, не имеет никакого смысла. Настоящий писатель, если он действительно верен слову, обязан выразить то, что ему надиктовывается. Мне в этом вопросе близка позиция Гоголя, который утверждал в письме Жуковскому, что ненаписанные произведения – это небесные гости, которые должны слететь к писателю, посетить его. И это никакая не метафизика, а реальная писательская практика. Поэтому мне трудно говорить о каких-то идеологических факторах – они появляются только тогда, когда книга написана, издана и превращается в продукт, в товар, который представлен на книжном рынке. Но когда ты пишешь, ты ни о чём не думаешь. Во всяком случае, у меня всё именно так.

– Но восприятие читателем книги во многом зависит ведь и от её содержания.

– Тут довольно интересный момент. Книги мои читают в самых разных странах. Вот та же самая «Русская красавица» на 36 языков переведена, «Хороший Сталин» на 20 с чем-то. Однако я понял, что на мирового читателя не угодишь. У каждого книголюба своя культура, у каждого критика своё представление о том, что такое качественная литература. Так случается, что произведение, воспринимающееся у нас как боль и крик, где-нибудь в Финляндии встречается читающей публикой крайне прохладно, в Голландии – так, а в Америке – этак. Вот проживающий в Германии украинец Андрей Жолдак, которого принято считать «гражданином мира», только что привёз в Санкт-Петербург спектакль по моему рассказу «Жизнь с идиотом». Находясь под впечатлением от конфликта вокруг «Энциклопедии русской души», он прочёл эту книгу и, позвонив мне, сообщил: «После этой книги я ещё больше стал любить русских». Польстить он мне хотел или поддержать? Не думаю, с чего бы это?! Просто у него вот такое личное восприятие. У меня 17 книг, как 17 детей, – разного возраста, написанные в разных стилях. Я внутренне успокоился уже давно – с того момента, как отечественная критика приговорила меня к «мертворождённости» за «Русскую красавицу», а весь мир эту книгу с большим интересом прочитал. Мы в России привыкли слишком оглядываться на критические отзывы, на партийную принадлежность оппонентов, на настроение властей. Сейчас появилась книга Владислава Суркова «Околоноля». Я её прочитал – замечательный роман. А у нас от власти принято ждать только плохого…

– Точно ли автор Сурков? Об этой книге разное говорили и писали. Тем более что роман вышел под именем Натана Дубовицкого…

– Точно. Я с Сурковым разговаривал. У меня есть экземпляр с его автографом. И вот наше общество оказалось не готовым к тому, что человек из власти, «Бенкендорф», может написать что-то серьёзное, стоящее. К этому не готовы ни правые, ни левые, какой лагерь ни возьми. И когда я говорю, что не вхожу ни в какие лагеря, это не оттого, что задираю нос или что они кажутся мне неправильными. Очень хорошо, что у нас есть разные лагеря, исповедующие различные идеологии. Я просто не нахожу там места для себя. И либералы меня не любят, и почвенники, и националисты. Я вообще считаю, что не столько в идеологии дело, сколько ещё и в том, что России сейчас нужна крупномасштабная личность, президент, правитель, который сможет произвести модернизацию страны.

Беседу вёл Игорь ПАНИН

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Виктор Владимирович Ерофеев родился 19 сентября 1947 года в Москве в семье крупного советского дипломата. Часть детства провёл с родителями в Париже.В 1979 году был исключён из Союза писателей СССР за участие в самиздатовском альманахе «Метрополь». Автор многих книг; переведён на десятки языков мира. Автор и ведущий программы «Апокриф» на телеканале «Культура».

Литературная газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе