Кто такие русские? Три варианта ответа

В отечественных правых СМИ вопрос о значение понятия "русский" до сих пор остается открытым, о чем свидетельствуют бесконечные споры между представителями различных группировок националистов. На информационных сайтах, в социальных сетях и, с недавних пор, на телевидении легко найти ораторов, которые, причисляя себя к правым и даже ультраправым, разняться во взглядах на суть "русскости" сильнее, чем со своими вечными оппонентами из лагеря левых или либералов. 

Пикирование и уколы - ежедневная практика. Почти во всех блогах, так или иначе ориентированных на националистов, есть отдельный тег, посвященный полемике на тему того, кто же такой на самом деле русский и что он должен делать, чтобы оставаться самим собой. Обидные прозвища, провокации, шутки, подробный разбор опечаток и неточностей в аргументации противника прилагается (2). Во время информационного затишья, каковой обычно наступает в период летних отпусков и больших праздников, критика конкурирующих определений является резервной темой для обсуждения. Ошибкой было бы считать, что речь идет о рядовых разногласиях внутри одной "партии". Это далеко не так. Правая мысль разделена сразу на несколько отдельных направлений, открыто соревнующихся между собой за звание единственно верного.

Показательно, что отдельные игроки, стремящиеся занять положение над схваткой, такие, например, как Сергей Волков, довольно часто пишут тексты, посвященные общим принципам движения (3). Очевидно, что они это делают не из праздного любопытства и не ради академической истины. Скорей всего, их формулировки никогда не попадут в научные издания, хотя могли бы, если учесть профессиональность исполнения. Новые концепции и новые определения вбрасываются непосредственно в публичное пространство в качестве своего рода лекарства против перманентной ссоры. Как правило, в финальной части автор предлагают сгладить противоречия и сосредоточиться на пунктах, не вызывающих разногласий. Потребность в теоретических конструкциях, объединяющая позиции, которые со дня на день грозятся разойтись в разные стороны, как нельзя лучше свидетельствует о градусе неприятия. Однако во время массовых акций, таких как "Русский марш", указанная разница почти никак не проявляется. Об этом говорят и непосредственные участники, и полиция. Очевидно, правое движение еще слишком неразвито и потому не может себе позволить полномасштабный раскол. Люди могут придерживаться противоположных взглядов, спорить, устраивать скандалы, рисовать карикатуры и сочинять анекдоты, но, оказавшись в одной колонне, больше обращают внимания на то, что они, наконец, вместе вышли на улицу, а не на разницу лозунгов. "Хоругвеносец" идет рядом с футбольным фанатом и не испытывает при этом никаких неудобств, хотя, казалось, что может быть общего между леонтьевским византизмом первого и любовью к футболу второго?

Cо временем, когда правые научатся мобилизовывать сотни тысяч граждан, "имперцы" навсегда разойдутся с "нацдемами", а те, в свою очередь, забудут о "православных", но сейчас, когда нет ни зарегистрированной партии, ни сильных лидеров, ни полноценного допуска к федеральным СМИ, они вынуждены держаться если не вместе, то хотя бы рядом. Несмотря на разногласия, ни одна из сторон не может обойти тот факт, что правым не хватает внимания публики. О них мало кто знает. Следовательно, чем больше политических организаций, использующих пронационалистическую риторику, тем для них лучше. По крайней мере, появляется охват аудитории. Да, они расходятся по разным группировкам, но пока есть иллюзия единства, увеличение числа сторонников выгодно и тем и другим. Футбольному фанату нужна колонна хоругвеносцев и наоборот. Митинг одной партии даже при самом удачно стечении обстоятельств соберет не больше двух-трех сотен сторонников, зато объединившись, пусть формально и поверхностно, правые запросто могут довести число участников любой акции до нескольких тысяч.

Явление примечательное. Так, или примерно так, уже было в Германии в 1933 году. Сначала негласный пакт о ненападении, потом, когда власть оказывается в зоне досягаемости, раскол и схватка. Кстати, если уж говорить об исторических параллелях, то русские националисты на нынешнем этапе своего развития, во многом, если во всем, похожи на немецких романтиков-почвенников из движения "бюндише" (4). Идеологическая невнятность, разнообразие мнений, плюс слабая, а то и вовсе никакая, централизация управления.

Русские националисты еще только открывают мир "правой идеи". Это хорошо заметно по общению в социальных сетях, когда молодые люди, называющие себя правыми, вступив в спор, быстро исчерпывают запас аргументов и переходят к оскорблениям. Разумеется, агрессивность можно списать на возраст, на недостаточный уровень культуры, как, собственно, и делает большинство наблюдателей. С другой стороны, будь у спорщиков проработанный идеологический миф с прозрачной системой ссылок на признанную литературу, они бы вели себя гораздо мягче. Сегодня им нечем защищать свои позиции. Отсюда и хамство.

Что касается научных источников, то тут тоже проблема: молодежь готова получать политическое образование, и просьба дать правильную ссылку - одна их наиболее частых. Но книги, имеющие хождение внутри сообщества, как правило, представляют собой публицистику крайне низкого качества: это зачастую старые, преимущественно антисемитские памфлеты, дополняются новыми, не менее вздорными. Расистская литература из позапрошлого века вкупе с конспирологией на основе тенденциозных газетных статей – именно так и выглядит библиотека среднего правого активиста. Те, кто конструирует "русскость" на основе православия, находятся в чуть лучшем положении из-за образцовой работы церковных и околоцерковных издательств. В сети и на прилавках центральных магазинов лежит весь золотой фонд отечественной религиозной философии. Найти нужного автора не составляет большого труда. У остальных – завал. Переводные издания времен Веймарской республики не помогают, а доводят неадекватность до совершено неприемлемых форм. Во-первых, они морально устарели. Длинные, маловразумительные монологи на плохом русском языке о фронтовом братстве и солдатской солидарности не вяжутся ни с действительным положением дел в российской политике, ни с насущными вопросами юношей, заинтересовавшимися идеями националистов. Юнгер и Никиш задают горизонт и, возможно, объем, но внятной реплики "на злобу дня" там нет. Их время прошло. Во-вторых, общая программа политических преобразований выглядит настолько размытой, что признать его в качестве насущного означало бы окончательно уйти в ролевые игры с историческим подтекстом. Как на практике выглядит следование принципу аристократизма и элитарности? Как он сочетается с социальными обязательствами развитого постиндустриального государства? В конце концов, что мешает признать "новое средневековье" состоявшимся? Чем власть бывших военных отличается от власти феодалов, о которой так много говорили и говорят сторонники так называемой консервативной революции?

Когда нечего сказать, на помощь приходит изобразительное искусство. В делах пропаганды его основное достоинство в том, что оно позволяет убеждать, не убеждая, то есть, не произнося слов, посредством одного только художественного аффекта или, если хотите, суггестии образа. К речи, какой бы продуманной она ни была, всегда можно подобрать опровержение. С визуальными образами - сложнее. Ссылка на субъективность суждений вкуса с подспудным нажимом на объективность и общезначимость – важнейший прием в дискуссиях. Вроде сказал, а вроде и нет. Удачная фотография русоволосой девушки в традиционных одеждах оказывает большее влияние на массового пользователя интернета, чем многотомные работы теоретиков. В итоге, современному русскому националисту проще показать, чем рассказать. Вместо слова – пейзажи, народный костюм, архитектура и прочее. Этот, казалось бы, незатейливый прием пропаганды имеет широкое хождение по причине своей чрезвычайной эффективности. Группа "Спутник и Погром", одна из самых динамичных, активно использует фото и самодельные плакаты по той же самой причине (5). Судя по количеству благожелательных отзывов, читатели довольны.

Любимый формат современного потребителя информационного продукта – короткие фразы. Ошибки в расчет не идут. На лексические, грамматические и уж тем более стилистические несуразицы никто не обращает внимания. Важнее мгновенность, краткость и точность попадания в повестку. Нижняя граница - twit-формат, сто сорок знаков вместе с пробелами, верхняя - четырьмя тысячами знаков для социально сети "В контакте". О том, насколько они распространены, можно судить на примере блога Константина Крылова. Он, ни много ни мало, извиняется и отчасти настаивает на своем праве писать большие статьи, так называемые "портянки", длинной в десять – пятнадцать тысяч знаков. Если так говорит один из самых популярных авторов, то, что тогда происходи у тех, кто только начинает?

В отличие от марксистов с их устоявшимся интеллектуальным каноном, отечественные националисты едва-едва приступили к формированию собственной библиотеки. Целые отрасли знания остаются без внимания. Отдельные сайты пытаются исправить положения, публикуя списки материалов, обязательных для чтения (6). Эффект слабый. С чем связано – сказать трудно. Возможно, дело в отсутствии навыков популяризации. Не секрет, что теории, лежащие в основе большинства идеологических программ русских правых, прямо или косвенно опираются на разработки партийных идеологов, живших в России до 1917 года. Попытки вернуть в интеллектуальный обиход работы Тихомирова и Меньшикова наталкиваются на целый ряд препятствий, преимущественно культурного плана. Чрезвычайно перегруженная программа общероссийского школьного курса по литературе формирует резко негативное отношение к художественному слову. Человеку, получившему российский аттестат о среднем образовании, нужно приложить усилие, чтобы прочитать хотя бы одну главу негазетного текста. К тому же изменения, связанные, прежде всего, с новыми форматами медиа, постепенно исключают из массового употребления многостраничные произведения. Для большинства читателей серьезная литература оказывается вне пределов досягаемости. Сказывается отсутствие обычных студенческих навыков разбора научного текста, без которых даже самая простенькая мысль, изложенная на десяти-пятнадцати страницах, превращается в труднодоступный концепт, требующий для себя времени и сил.

До недавнего времени правая мысль в России начиналась и заканчивалась изучением истории идей нацисткой Германии. Молодые люди в возрасте от тринадцати до двадцати пяти лет не столько учились, сколько подражали, причем в самом обычном, подростковом смысле этого слова. Прически, одежда, обувь, в некоторых случаях привычки питания, брались из книг и кинохроники. Зачем они это делали? Вопрос невероятно сложный. Теорий, претендующих на объяснение, десятки, начиная от социологических и заканчивая психоаналитическими, опирающимися на интуицию и индивидуальное прозрение авторов. Учитывая средний возраст подписчиков наиболее популярных групп в социальных сетях, было бы разумным предположить, что речь идет о психологии подростков, о том времени, когда вопросы идентичности, особенной национальной, выходят на первый план. Если наше предположение верно, то целый ряд явлений, таких, например, как культ спорта, эксплуатация образа мужчины-защитника и другие, теряют политическую окраску и перемещаются в компетенцию теорий возрастного перехода, разработанных в рамках социальной антропологии и аналитической психологии. Юноши стоят на пороге новой жизни и ждут момента, когда взрослые признают их в качестве равных. Активность в сети и на улице - своего рода заявка на зрелость, действие, посредством которого молодые люди предъявляют окружающим свою претензию на дееспособность. Разумеется, это ни в коей мере не снимает политическую составляющую, однако, излишняя острота и напряженность получают иную интерпретацию, отличную от общепринятой.

Рамки статьи не позволяют нам подробно описывать каждый вариант ответа на вопрос, кто такие русские. Разумеется, мы упрощаем, однако, нужно понимать, что имея дело с регулярной публицистикой, ориентированной на социальные сети охватом до нескольких десятков тысяч человек, не стоит ждать тонкости и проработки нюансов. Длинные, многоходовые рассуждения, различение оттенков, равно как и научная объективность терминологии здесь встречаются крайне редко. Небольшой процент авторов, обремененных академическим прошлым, почти не заметен на фоне тысяч и тысяч любителей. Вместо аргументации – "сильные фразы" с большим количеством прилагательных в превосходной степени. Там, где должны быть ссылки, - категорические заявления с опорой на "народную историю". Образ врага, обещание лучшей жизни, рассказ об унижениях и несправедливости. Отдельное тема – национальное величие. В этом пункте редкий автор обходится без гипербол и гротеска. Сомнительные с точки зрения морали и объективной исторической истины приемы дают неплохой результат. Судя по динамике роста подписчиков в недавно открытых группах в социальных сетях, чем сообщение проще, однозначней и провокативней, тем больше к нему внимания. Соответственно, определения русскости, пользующиеся спросом, просты, если не сказать, примитивны. В принципе, так оно и должно быть. Идеология, а мы имеем дело именно с ней, берет доходчивостью, а не глубиной.

Православие. Наиболее развитым следует признать мнение, согласно которому русский – это православный. Здесь есть и солидная историческая традиция, и преемственность, а, главное, большой объем качественной литературы на образцовом русском языке второй половины девятнадцатого века. Даже если бы традиция отождествления православия и русскости полностью прервалась, как оно, отчасти, и произошло во времена советской власти, реконструкция не заняла бы много времени. Заинтересованному читателю достаточно просто открыть книгу. Остальное уже сделано до него несколькими поколениями русских философов, начиная с Алексея Хомякова и заканчивая митрополитом Антонием (Блумом). Аргументы, риторические приемы, обобщения – все готово. Начать читать тексты старых авторов и через них прийти к осознанию незыблемости связки русскости и православия – стандартный поворот интеллектуальной биографии. Например, в мемуарах современного композитора Владимира Мартынова содержится подробное описание того, как человек, выросший в атеистической среде, приходит к осознанию необходимости веры, принимаемой, в том числе и в качестве важнейшего элемента национальной идентичности (7). Собственно, национальность здесь выступает в качестве своего рода стиля, локальным, исторически обусловленным изводом универсальной религиозной догмы. Случайным и, в общем-то, необязательным, но, тем не менее, желательным. В результате, люди, считающие православие основой национальной идентичности, получают в свое распоряжение мощную интеллектуальную традицию поздней империи с ее акцентом на роли восточного христианства в истории становления русских как государственного народа. Нужно учесть, что речь идет не об одном-двух собраниях сочинений, а о библиотеке на тысячи томов. Бердяев, Франк, Трубецкие, Мейендорф, Шмеман, Карташев и сотни других авторов прямо говорят о том, что русский - это православный, а крещение - это вхождение, одновременно, и в религию, и в нацию. Русскость сама по себе, без связки с религией, считается или не полной или ложной. В отдельных случаях различения русский\ не русский, православный\ не православный и человек\ зверь совпадают до неразличимости. Быть русским означает быть православным. Фраза Достоевского о том, что русский без христианства есть дрянь, часто повторяется в церковных и околоцерковных кругах как упрек тем, кто не до сих пор не ведет соответствующий образ жизни (8). Близость к русскости напрямую зависит от такого признака как "воцерковленность", критерии которой сильно размыты, вследствие чего почти невозможно определить момент, когда с точки зрения рядовых верующих наступает полное "погружение в традицию". Даже причастие и ежедневная молитва не всегда гарантируют признание. Для удобства мы предлагаем обратить внимание на подчинение нормам суточного, недельного и годового богослужебного круга. Если человек ежедневно смотрит в церковный календарь, различает праздники и вовремя, т.е. в соответствии с устоявшимися канонами (а вернее - с представлениями о канонах), бытующих в данной конкретной общине, ходит к исповеди и причастию, то можно сказать, что усвоения православия полностью завершено. В пределе, когда дискурсивная позиция выкристаллизовывается, "русскость" растворяется в православии и полностью исчезает. Национальность замещается религиозным космополитизмом, вероисповедание принимается за высшую ценность, а концепт родины отметается как второстепенный и потенциально греховный.

Там, где вопрос национальности еще расценивается как важный, большую роль играют церковные литераторы прошлого. Например, Иван Шмелев и его воспоминания о дореволюционном быте верующих (9). Детали, особая теплота интонация и доступность языка делают его одним из самых известных авторов в современной православной среде. Тиражи – прямое тому свидетельство. Мир, где все, вплоть до последней мелочи, ориентировано на расписание церковных служб, является эталоном для тех, кто собрался всерьез исполнять постовые и ритуальные требования православия. Посильное декорирование основных событий биографии сценками из книг – вещь довольно обычная. Найдя образец для подражания, выстроив на его основе собственный распорядок, человек успокаивается и прекращает поиски, считая, что искомый результат – твердое представление о себе и мире – обретенным.

Кровь и почва. Определение русскости через генеалогию тела хоть и слабо выражено в литературе, однако имеет широкое хождение как внутри правого сообщества, так и среди тех, кто никогда бы и не решился назвать себя правым. На современном постсоветском рынке идеологий не всякий политик, всерьез претендующий на голоса избирателей, отважится заявиться о том, что русский, украинец, белорус или поляк – это человек, обладающий строго определенным набором физических признаков, намертво закрепленных в генетическом коде. Дает о себе знать эхо антинацистской пропаганды, хотя в большой науке, в частности, в этологии, рассуждения о врожденных качествах и связанных с ними особенностях поведения, являются вполне допустимыми (10). Складывается забавная ситуация: пока ученый говорит о наследственно обусловленных ансамблях поведенческих реакций у приматов, его труд считается академическим, но как только он переходит к описанию человека и пытается сравнить, допустим, норвежцев и австралийцев, возникают подозрения, и даже прямые обвинения в расизме. Дискурсивная игра выстраивается с оглядкой и на Холокост, и на традиционно жесткую демаркацию между животным миром и миром и homo sapiens.Положение это, надо сказать, временное, о чем недвусмысленно заявляют сразу несколько философ, не имеющих, кстати, никакого отношения ни к политике, ни, тем более, к политическим правым (11). По сути, порочным является не сам факт сравнения человека с человеком, а юридические и этические выводы, которые могут последовать. И, хотя их нет, общественность опасается самой возможности. На наш взгляд, если результаты научных изысканий, минуя политику, останутся внутри медицины и антропологии, т.е. знание о них останется сугубо научным, не ангажированным знанием, то ничего страшного в процедуре сравнения нет и быть не может.

Глава партии "Новая сила", профессор МГИМО Валерий Дмитриевич Соловей в книге "Кровь и почва русской истории" последовательно, один за другим, отвергает варианты описания русскости через язык, православие, соборность, имперские амбиции, утверждая, что единственно верное определение, включающее в себя максимальное количество возможных вариантов, лежит в поле генетике и физической антропологии. Только здесь и нигде больше, можно найти твердые отличительные признаки, которые бы не зависели ни от моды, ни от изменений культурного ландшафта. Выражаясь метафорически, национальность зиждется не на духе, а крови. "Физическая антропология и биология человека неопровержимо свидетельствуют о явных антропологических и генетических различиях между расами и этническими группами. Исследование признаков ДНК, генных маркеров, биохимических полиморфизмов, дерматоглифических комплексов, антропологических параметров и других биологических характеристик позволяет четко выделять большие и локальные (полиморфные) расы и этнические группы. Хотя этнические группы/этносы генетически менее "чисты", чем расы, они поддаются надежной идентификации. Еще в 80-90-е годы прошлого века точность отнесения индивида к большой этнической общности приближалась к 90%" (12). Мнение вполне интересное и даже с возможностью научно-исследовательского продолжения, однако последующее изложение и ссылки на Карла Густава Юнга, Станислава Грофа и, что важно, на Владимира Борисовича Авдеева, известного расолога и ультраправого публициста, существенно снижают вес высказывания, переводя его из условно-научного в условно-эзотерический жанр. Сделав ход в сторону авторов, чьи теории находятся на границе между здравым смыслом, и, скажем так, спорными антропологическими концепциями, лидер "Новой силы" существенно сократил собственные возможности дискурсивного маневра. Для образованной публики ссылка на Грофа никак не вяжется с изысканиями в области генетики. Ассоциативный ряд, стоящий за фигурой основателя трансперсональной психологии, тянется куда угодно, только не к Дарвину и Менделю. Слишком ирреально, слишком похоже на Сведенборга и прочих мистиков эпохи Просвещения. Магнетизм, равно как и экстрасенсорика, давно уже являются сюжетом из вульгарной культуры, поэтому любое упоминание об опытах с психотропными препаратами с целью найти базовые архетипы, влечет за собой мгновенную реакцию. В данном случае – отторжение. Возможно, ставка была сделана на популярность Юнга, но, даже если это и так, ущерб от критики со стороны интеллектуалов слишком очевиден.

Несмотря на указанные недостатки, идеи профессора Соловья пользуются спросом, и каждый раз, когда в социальных сетях начинается обсуждение вопроса о русских как о людях одной крови, несколько спорщиков обязательно вспомнят тот или иной пассаж из его книги.

Русский язык. Концепция, утверждающая, что русский – это тот, кто владеет русским языком как родным, имеет массу сторонников. Соответствующие статьи есть сразу у нескольких популярных авторов (13). Хотя в общих чертах они говорят одно и тоже, при детальном рассмотрении обнаруживаются некоторые отличия, связанные, прежде всего, с вопросом ассимиляции. Речь идет о людях, чьи родители принадлежат к разным культурам, в силу чего их дети испытывают известного рода неудобства, связанные с невозможностью окончательно определиться с национальной идентичностью. Многолетняя политика советского правительства, направленная на увеличение числа межэтнических браков, привела к тому, что появилось несколько миллионов "метисов", для которых вопрос национальности по важности если не первый, то, по крайней мере, не последний. Некоторые дети от русско-белорусских, русско-украинских, русско-татарских, русско-карельских браков иногда испытывают затруднения с национальным самоопределением во взрослом возрасте. Суть проблемы в том, что любой выбор является отказом от одной из двух возможностей - следовательно, нуждается в оправдании. До недавнего времени большинство из них предпочитало не думать о себе как о русском, или, наоборот, как о не русском. Так было удобней. Сейчас, в связи с ростом националистических настроений, им приходится решать, несмотря на явное нежелание и опаску. Из всех возможных вариантов, идентичность на основании языка является наиболее доступной и необременительной. Православие - слишком сложно и тяжело. Посты, многочасовые службы, паломничества, специфические отношения между иерархией и рядовыми верующими кажутся им утомительными. На пути самоопределения через "кровь и почву" стоит общественное табу на "нацизм". Остается язык, хотя и здесь есть свои особенности. Дело в том, представление о русском языке как о главном маркере этничности может следовать из разных предпосылок. Одни действительно уверены в том, что правильной речи вполне достаточно, и человек, способный написать сочинение без грамматических и стилистических ошибок, есть самый настоящий русский. Другие считают овладение языком первым шагом к ассимиляции, дескать, если выучился правильно говорить - значит, со временем полностью растворится в этносе и забудет о своих корнях. Усвоение языка без усвоения культурных и бытовых привычек считается недостаточным и отсюда делается ход в сторону культуры, мол, русский – это тот, кто ведет себя "как русский". При дальнейшем разборе возникают, связанные с невозможностью дать точное определение и критерии оценки.

Вывод. Если говорить в целом, отвлекаясь от частностей и несуразностей текущего политического момента, то дискурс "русскости", сформировавшийся в социальных сетях за последние десять лет, следует признать успешно развивающимся. Ему почти удалось оторваться от "травматических" настроений 90-х, когда тоска по советской экономической стабильности и аномия мешались в одно, давая на выходе мрачный апокалиптический сплав из рудиментов коммунистической пропаганды и православного неофитства. Даже в самом одиозном, почвенническом варианте, с его брутальным упором на "родство по крови", почти ничего не осталось от рассуждений о "сакральных сущностях" и "наследственной предопределенности", как это было еще совсем недавно. Сейчас они, что называется, обтесались, приобрели лоск, научились грамотно писать, освоили язык генетики, а, главное, наконец-то осознали инфантильность и дурашливость своих первых опытов, густо замешанных на подростковом увлечении атрибутикой и провокационными лозунгами. Новый тренд – обращение к истории девятнадцатого века, к работам славянофилов, гептастилистов, младороссов и проч. Разумеется, такие попытки были и раньше, еще в самом начале, когда в середине восьмидесятых в продаже появились первые тиражи дореволюционных изданий. Вообще, движение от "советского" к "царскому"– вещь вполне стандартная, повторяемая в каждом новом поколением русских (или российских) интеллектуалов, однако, именно публицисты последнего "призыва", опираясь на новые форматы медиа, наконец-то смогли придать своим идеям адекватную форму. Их действительно читают и не только те, кто, фигурально выражаясь, "сидит на теме". Еще немного, и в информационном поле появится несколько фигур, озвучивающих мнение политических правых не с позиции маргиналов и "объектов для насмешек", а как вполне респектабельных интеллектуалов.

Примечания:

1) Статья подготовлена при поддержке РГНФ, Грант 12-33-01095 "Современная русская идентичность - особенности мифологии и атрибутирования".

2) Например: http://krylov.livejournal.com/tag/%D1%8B%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D1%86%D1%8B и http://m-kalashnikov.livejournal.com/tag/%D0%BD%D0%B0%D1%86%D0%B4%D0%B5%D0%BC%D1%8B

3) http://salery.livejournal.com/70719.html

4) Пленков О. Ю. Триумф мифа над разумом (Немецкая история и катастрофа 1933 года). СПб., 2011, сс.: 503-508.

5) http://vk.com/album-40399920_159225862

6) http://krylov.livejournal.com/2734584.html

7) Мартынов В.И. Автоархеология: 1978-1998. М., 2012, сс.: 53- 112.

8) Митрохин Н. Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы. М., 2006, сс.: 124 – 192.

9) Шмелев И. Лето Господне (разные издания).

10) См.: Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы. СПб., 2004; Зорина З.А., Полетаева И.И., Резникова Ж.И.Основы этологии и генетика поведения. М., 1999; Равич-Щербо И.В. Психогенетика. М., 2000; Бутовская М.Л. Агрессия и мирное сосуществование: универсальные механизмы контроля социальной напряженности у человека. М., 2006 и др.

11) Шеффер Ж.-М. Конец человеческой исключительности. М., 2010; Дескола Ф. По ту сторону природы и культуры. М., 2012.

12) Соловей В.Д. Кровь и почва русской истории. М., 2008, с. 32.

13) Например: http://nomina-obscura.livejournal.com/1128340.html; http://www.youtube.com/watch?v=MuPXrbGFcCA

Максим ГОРЮНОВ

Liberty.ru

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе