Изгнанник

В Жулебине у первого президента Азербайджана

I.

В ночь на 16 мая 1992 года, уже под утро, к военному аэродрому Калы в тридцати километрах от Баку подъехали «Жигули» — темно-синяя пятерка. За рулем был мужчина лет тридцати — очевидно, охранник. Пассажир на заднем сиденье то ли дремал, то ли просто сидел с закрытыми глазами, чтобы справиться с волнением.

Дежурный офицер на КПП спал, стука не слышал или делал вид, что не слышал, — охранник барабанил в дверь и в конце концов просто выбил ее ударом ноги. Разбудил офицера. Когда тот вышел на улицу, пассажир из пятерки уже стоял рядом с машиной. Протянул офицеру удостоверение, тот подсветил себе фонариком — в документе на двух языках, русском и азербайджанском, было написано: «Президент Азербайджанской республики Аяз Ниязи оглы Муталибов».

Муталибов попросил офицера связать его с командованием Закавказского военного округа — командующего, генерал-полковника Валериана Патрикеева офицер так и не смог найти, минут через тридцать вызвонил кого-то из патрикеевских заместителей. Муталибов ждал в машине. Офицер окликнул его, президент подошел к телефону:

— Слушай, — сказал он в телефон, — если ничего не сделать, произойдет трагедия. Речь идет о сохранении жизни — моей и моей семьи. Дай мне самолет, мне нужно отсюда улететь.

Заместитель командующего попросил подождать на проводе, и уже через минуту или две ответил, что самолет будет. Ту-134 без опознавательных знаков приземлился на аэродроме Калы в семь часов утра. В десять утра самолет с президентом Муталибовым совершил посадку на подмосковном аэродроме Чкаловский. В Баку Муталибов больше не вернется.

18 мая парламент Азербайджана официально прекратил его полномочия.

II.

На юго-восточной окраине столицы МКАД с городской чертой не совпадает, город продолжается и за кольцевой дорогой. Один из наименее престижных московских районов встречает гостей светящимися буквами на крыше двадцатиэтажки — «Жулебино — цифровой район». Здесь, в Жулебине, уже четырнадцать лет живет первый президент независимого Азербайджана. Квартира ему не принадлежит — в 1995 году премьер Черномырдин дал семье Муталибовых эту жилплощадь во временное пользование. С Черномырдиным дружил Виктор Поляничко, работавший у Муталибова вторым секретарем азербайджанского ЦК, и уже после того, как Поляничко убили в зоне осетино-ингушского конфликта, его вдова Лидия Яковлевна помогла Муталибову выйти на российского премьера — до этого три года Муталибовы жили у друзей и знакомых, своего дома в Москве у них не было.

А в жулебинской квартире на мебели — инвентарные номера. Даже мебель не своя, а Управделами президента РФ.

III.

Карьеру Аяза Муталибова, очевидно, правильнее всего сравнивать с карьерой Николая Рыжкова, аполитичного технократа, возглавившего советское правительство за несколько лет до распада СССР. Муталибов всю жизнь проработал на заводе «Бакэлектробытмаш» — рабочий, техник, мастер, инженер, начальник цеха, генеральный директор. Потом ненадолго на партийную работу, вторым секретарем Наримановского райкома партии в Баку, а потом опять в «реальном секторе» — министр местной промышленности Азербайджанской ССР, председатель Госплана и с 1989 года — председатель Совета министров советского Азербайджана. О своих сверстниках, делавших партийную карьеру, отзывается почти презрительно: «Как они росли? Комсомол, партия и руководящая работа. Он пороха не нюхал, заводского дыма не чувствовал, он не знал, что такое быть отцом для рабочих, заботиться о них, отвечать за них». О январском 1990 года пленуме ЦК компартии Азербайджана, на котором его избрали первым секретарем, Муталибов говорит: «Январский, будь он трижды проклят, пленум», — и, очевидно, не лукавит. Возглавить республиканскую компартию в те дни — это был очень неоднозначный поворот карьерного пути. 13 января в Баку начались армянские погромы, закончившиеся 20 января вводом в город танков. Первый секретарь ЦК компартии Абдул-Рахман Везиров с ситуацией справиться не смог — демонстранты на площади перед зданием ЦК сжигали свои партбилеты, активисты Народного фронта обвиняли Везирова в том, что именно по его вине из Карабаха бегут азербайджанцы, а он даже не может их разместить по-человечески, в то время как армяне живут в комфорте. Везиров ушел в отставку и уехал в Москву. Внеочередной пленум ЦК компартии избрал новым первым секретарем премьера Муталибова, единственного из республиканских руководителей, о котором было точно известно, что он пытался остановить ввод танков в столицу Азербайджана.

— Я был против танков. Я звонил Рыжкову дважды ночью — Николай Иванович, я вас прошу. Вы поймите, советская армия ассоциируется с русским народом. У нас 500 тысяч русских. В какое положение вы их ставите? Если бы не было карабахского фактора, ничего бы не было никогда. Азербайджанский народ — он мирный, толерантный. Он никогда... Работать, пахать, торговать — горазд. Но не воевать. Он не хочет воевать (Я не удержался и уточнил: «Не хочет и не умеет?» Муталибов согласился: «И не умеет, да».)

В тот момент Аяз Муталибов, очевидно, был самым популярным политиком Азербайджана. С самого начала погромов, когда республиканский ЦК был фактически парализован, именно Совмин начал эвакуацию (армянские источники называют ее депортацией) армян из Баку:

— Мы сделали все, чтобы эвакуировать армянское население всеми доступными способами — куда угодно. Мы были против того, что произошло в Сумгаите (речь идет об армянском погроме 1988 года, с которого началась война в Нагорном Карабахе. — О. К.), потому что понимали, что это была провокация против нашего народа. Вы знаете, как армяне вцепились в глотку Турции и везде и всюду вот издеваются над этой страной за геноцид, который имел место в начале прошлого века. Я понимал, что то же самое грозит нам, если прольется кровь, хоть капля крови. Мы не отмажемся, не отмоемся. Поэтому весь аппарат Совета министров, все были мобилизованы, сосед соседу помогал, потому что мы знали, что в городе работают провокаторы.

IV.

К началу 1990 года Азербайджан и Армения, две советские республики, уже два года по-настоящему воевали. Союзный центр фактически не вмешивался в конфликт. До сих пор в обеих странах вспоминают известную фразу секретаря ЦК КПСС Никонова о «двух мусульманских народах», которые — странное дело! — не могут поделить какой-то там Карабах. А председатель Президиума Верховного Совета СССР Андрей Громыко, когда к нему после сумгаитской резни пришел отпрашиваться находившийся в Москве председатель Президиума Верховного Совета Азербайджана Сулейман Татлиев, удивленно спросил: «Беспорядки? А что за беспорядки, расскажите, я не слышал ничего». Осенью 1989 года активисты Народного фронта Азербайджана заблокировали железную дорогу, связывавшую Армению с остальным Советским Союзом, — республика, недавно пережившая страшное землетрясение, оказалась отрезана от внешнего мира. Союзный вице-премьер Воронин звонил Муталибову: безобразие, мол, наведите порядок, а Муталибов разводил руками. Один из лидеров Народного фронта Этибар Мамедов накануне приходил к премьеру республики и обещал, что если хотя бы один поезд попытается пройти по дороге, активисты-смертники, одетые в белые саваны, лягут на рельсы и пускай поезда идут по их телам.

— Мы уже тогда были никто, — говорит Муталибов. — Не было никакой власти. Что я им мог сделать? Милицию наслать? Прокуратуру? Так ведь не было никакой нормативной базы, даже за нарушение общественного порядка их нельзя было привлечь.

Народный фронт Азербайджана к концу 1989 года превратился в политическую силу, сопоставимую по влиянию с республиканской компартией. Азербайджан, впрочем, не был в этом смысле уникален: на Украине уже существовал «Рух», в Литве «Саюдис», и так далее.

— Это было решение ЦК о создании неформальных общественных движений и организаций, которые должны были стать провозвестниками оппозиции коммунистической партии. Ну, если ЦК решил, значит так надо. Создали у нас Народный фронт. Лидера не было, было 15 человек членов правления, символом был Эльчибей — единственный, хоть и сомнительный, диссидент. Но ведь у нас больше не было диссидентов в Азербайджане — вообще не было! Азербайджан — это знаете, что такое было? Мне казалось, что победные зори коммунизма возгорятся с нашего небосклона и пойдут в Москву! Вот такой у нас был народ, он не думал ни о какой независимости, ни о какой Турции, вообще ни о чем он не думал. Понимаете? И когда потом стали говорить, что народы не хотели жить в Советском Союзе, поэтому Советский Союз распался, — да это чушь несусветная. Это все равно, что плохому танцору что-то мешает. Прибалты — да, не хотели. А Закавказье, Средняя Азия — мы же всегда были за Союз. И на референдуме в девяносто первом году, и до, и после.

V.

15 марта 1990 года Третий съезд народных депутатов СССР отменил шестую статью советской конституции о руководящей роли КПСС и избрал президентом Михаила Горбачева. Очередная сессия Верхового Совета Азербайджана должна была принять решения в развитие этой политической реформы, предполагалось, что первый секретарь республиканской компартии станет председателем Верховного Совета.

— Накануне сессии мы обсуждали: дескать, надо нам определяться, смещается центр власти, партийной власти нет, должна быть власть государственная. Первый, кто подсуетился в этом плане, — Каримов, он и стал, первым после Горбачева, называться президентом. Я позвонил Горбачеву: «Михаил Сергеевич, вот у нас будет через несколько дней сессия Верховного Совета, будем обсуждать, какой быть власти. Я решил вам позвонить и уточнить у вас». Он говорит: «Может, председателем Верховного Совета?» Я говорю: «Я не возражаю, но узбек-то стал президентом, и это у нас очень хорошо встречено, и теперь я не могу по-другому». Горбачев говорит: «Ну ладно, пусть решает Верховный Совет».

Верховный Совет избрал Муталибова президентом Азербайджана. Через год, когда оппозиция стала говорить, что президент, избранный парламентом, — не вполне легитимен, Муталибов инициировал прямые всенародные выборы главы государства и выиграл их.

Ислам Каримов, коллега Муталибова по последнему Политбюро ЦК КПСС, до сих пор занимает должность президента Узбекистана и до сих пор не дает Муталибову покоя, за время нашего разговора он четыре раза вспоминал о Каримове:

— Если бы не было территориальных конфликтов, я бы до сих пор был в Азербайджане президентом. Узбек вон сидит долго, ему посчастливилось, что у него нет соседа армянина!

VI.

События августа 1991 года Муталибов встретил в Иране; за год своего президентства он дважды успел побывать в Турции, и иранская сторона относилась к этому с плохо скрываемой ревностью.

— Ко мне прибыл министр иностранных дел Ирана Вилаяти, дает письмо, приглашает в Иран. Я пытался уклониться, но он твердо сказал: мы настаиваем, чтобы вы в ближайшую неделю приехали в Иран. Такая жесткая директива. Я говорю: ну раз вы настаиваете, я приеду.

В Иране Муталибов давал комментарии журналистам по поводу ГКЧП. Сам он сейчас говорит, что ни о какой поддержке «этих маразматиков» речи не было, но мировая общественность восприняла его слова именно как поддержку ГКЧП. Возможно, это как-то повлияло на дальнейшие отношения между Муталибовым и Борисом Ельциным, но сам Аяз Ниязович говорит, что Ельцин на него зла не держал, «и даже на наших эсэнгэшных соберунчиках всегда подходил ко мне и чокался».

— Но не удержался я потому, что в России к власти пришли люди, у которых я не пользовался доверием. Демократическая тусовка московская. Бурбулис, Старовойтова и так далее. Как в 1917 году Россия стала советской, и периферия тоже должна быть советской, вот этой концепции и следовала Старовойтова. Какими рычагами? Очень простыми. Карабахом. И оппозицией. Они же на всех митингах выступали. Они при мне однажды Ельцину сказали: «Борис Николаевич, избавьте нас от коммуниста Муталибова». Они при мне это говорили, эти негодяи.

Мы разговариваем с Муталибовым, по телевизору идет программа «Время». Президент Медведев принимает в Завидове президента Армении Сержа Саргсяна, выходца xиз Нагорного Карабаха. Муталибов прерывает свой монолог, кричит, показывая в телевизор:

— Вот, он! Человек с ружьем карабахский, вот! Стрелял в азербайджанцев. Гражданин Азербайджана, по нему плачет тюрьма — и президент! Они же все граждане Азербайджана, и за нарушение конституции Азербайджан мог их всех привлечь к ответственности. Не привлекли, как и чеченцев в России.

VII.

В ночь с 25 на 26 февраля 1992 года, в четвертую годовщину сумгаитского погрома, армянские вооруженные формирования напали на город Ходжалы в десяти километрах от Степанакерта. В Ходжалах селились азербайджанские беженцы, и армянская сторона считала, что таким образом Азербайджан хочет изменить этническое соотношение в Нагорном Карабахе. Несколько сотен (цифры в разных источниках сильно разнятся) мирных жителей были убиты. Газета «Известия» в те дни писала: «Время от времени в Агдам привозят обменянные на живых заложников тела своих погибших. И в ночном кошмаре такого не привидится: выколотые глаза, отрезанные уши, снятые скальпы, отрубленные головы. Связки из нескольких трупов, которые долго таскали по земле на веревках за бронетранспортером. Издевательствам нет предела». Ходжалинская резня до сих пор остается самым кровавым эпизодом в истории локальных конфликтов на территории бывшего СССР. Когда новости из Ходжалов дошли до Баку, 4 марта парламент республики собрался на чрезвычайную сессию. Сторонники Народного фронта два дня не выпускали депутатов из здания, требуя отставки президента.

— Моей вины в этом не было, — говорит Муталибов, — но я добровольно взял на себя ответственность и подал в отставку.

Исполняющим обязанности президента стал спикер парламента Иса Гамбаров (теперь он называет себя Иса Гамбар), один из лидеров Народного фронта. Муталибов уехал на одну из правительственных дач под Баку и начал тихую пенсионерскую жизнь. Из теленовостей он узнавал о ходе расследования ходжалинской резни: парламент создал специальную комиссию, выводы которой сводились, помимо прочего, к тому, что никакой персональной вины Муталибова в этих событиях нет.

— Два месяца жил пенсионером. Стали ко мне подтягиваться люди, депутаты. Люди говорят: вас погнал в отставку Народный фронт, но голосовал-то за вас народ. Я отвечаю: хорошо, а где был народ, когда два дня нас там держали? Народный фронт привел туда тысячу — полторы тысячи человек. А где наши сторонники? Вот ты чего пришел ко мне сейчас после шапочного разбора. А где ты был раньше?

Муталибов снова срывается на крик, сам замечает это и поясняет:

— Это у меня манера говорить такая. Я с Горбачевым когда говорил, у него начинался тик. Он мне сказал однажды: «Да мне же тяжелее, чем тебе». Я говорю: «А чего это вам тяжело? У вас есть указательный палец. Ударьте им по столу — ребята, не мешайте мне работать. Но вы же этого не делаете!»

VIII.

Когда парламентская комиссия закончила расследование событий в Ходжалах, Верховный Совет собрался еще на одну сессию. Обстановка была уже более спокойной, доклад комиссии заканчивался словами о том, что Муталибов не мог предотвратить резню, и депутаты — а большинство в парламенте составляли сторонники Муталибова — отменили свое же решение об отставке президента.

— Это было 14 мая. Я вернулся в свой кабинет. Звоню в Ташкент; там проходил саммит СНГ. К телефону подходит Каримов. Я говорю: «Ислам Абдулганиевич, я с тобой говорю из своего кабинета». Он говорит: «У-у-у, поздравляю, давай, лети сюда, мы все здесь». Я говорю: «Так и сделаю, только мне надо какие-то распоряжения дать и обстановку посмотреть». А в Ташкенте был мой помощник Аббас Аббасов. Я подозвал его к телефону. Говорю ему: «Разыщи Шапошникова и свяжи меня с ним».

Маршал авиации Евгений Шапошников тогда возглавлял Объединенные вооруженные силы СНГ, бывшую Советскую армию, еще не разделенную между бывшими союзными республиками. Решение о создании собственной армии Муталибов принял осенью 1991 года, в Карабахе воевала азербайджанская милиция и ополченцы, так что армия республике, конечно, была нужна. В состав ОВС СНГ новая азербайджанская армия не входила. В начале 1992 года Муталибов пытался провести решение о вхождении в ОВС через парламент, но депутаты это решение не поддержали; в самом деле, еще не успели создать армию, и сразу же куда-то присоединяться, зачем?

— Когда меня соединили с Шапошниковым, я сказал: «Евгений Иванович, я прошу иметь в виду, что ситуация не совсем нормальная, надо какие-то меры принять, меня поддержать, а главное, доложите Борису Николаевичу, что я только что подписал телеграмму в штаб-квартиру СНГ о вхождении азербайджанских вооруженных сил в состав ОВС СНГ. Мне еще в феврале Ельцин звонил и просил передать депутатам, что он обещает расформировать 366-й мотострелковый полк в Степанакерте (в Азербайджане принято считать, что этот полк воевал на стороне армян. — О. К.). Я это довел до депутатов, но под давлением Народного фронта мое коммунистическое подавляющее большинство мудаков это решение провалило.

На площади перед парламентом тем временем собирались сторонники Народного фронта, недовольные возвращением Муталибова. Митинг был мирным, никто не знал, насколько силен или слаб вернувшийся президент. Очевидно, Муталибов прав, когда говорит, что никакой власти в республике не было — Карабах воюет, Баку митингует, а президент сидит в своем кабинете и смотрит в окно на митингующих.

— До сих пор меня называют пророссийским политиком, и правильно делают. Я прекрасно понимал геополитический расклад и роль России в нем. Без поддержки России, хотя бы моральной, мне делать было нечего. Даже если бы просто в новостях сказали бы: «Саммит СНГ поддержал возвращение Муталибова», наша оппозиция успокоилась бы. И я попросил Шапошникова связать меня с Ельциным. Он передал мою просьбу. До ночи я сидел у телефона и ждал звонка. Ушел спать, помощника посадил на телефоне.

Помощник, который дежурил на телефоне ночью, общался с активистами Народного фронта. Наутро вся площадь знала, что Муталибов больше суток не может связаться с президентом России. К вечеру в Баку приехали грузовики с вооруженными активистами Народного фронта из сёл. Муталибов уехал на дачу.

— Не мог найти жену и детей, до глубокой ночи я из своего кабинета звонил в разные резиденции, нигде их не было. А на площади уже стрельба. Наконец один мой телохранитель сказал: «Я думаю, что вам здесь оставаться нельзя. Что-то непонятное происходит». И вот я поехал на одну из дач. Там я пришел немножко в себя, умылся, полежал и стал думать, что делать. А оказалось, что меня уже ищут, в аэропорту вооруженные люди ждут. Кто-то из тех, кто был рядом со мной, сказал: давайте пробиваться на военный аэродром Калы.

IX.

В 10 утра 16 мая 1992 года самолет без опознавательных знаков с Аязом Муталибовым на борту приземлился в подмосковном Чкаловском.

— Меня потом спрашивали: а почему в Москву, почему не во Францию куда-нибудь? Вот если бы у меня там были счета, я бы поехал. Но у меня всех счетов — 14 тысяч зарплаты из Верховного Совета на книжке, которые погорели уже. Если у меня были какие-то связи, то только в Москве.

Московские связи — это Виктор Поляничко, бывший второй секретарь азербайджанской компартии, который в то время работал в Москве в администрации президента. С десяти утра до восьми вечера Муталибов ждал на аэродроме, пока Поляничко выяснит, может ли президент (еще действующий президент) Азербайджана остаться в Москве. К вечеру выяснил — можно. Муталибова отвезли на какую-то пустующую дачу в Жуковке.

— Повезли меня на дачу спешиться, помыться и потом я позвонил Поляничко: слушай, ну что мне дача, давай найдем пристанище, что-то у меня сердце болит, давай я лягу в ЦКБ или куда-нибудь еще. Положили, около десяти дней я пролежал с ишемической болезнью сердца.

На третий день пребывания в больнице к Муталибову приехали жена и дети, оказалось, их прятал на своей даче один из друзей Муталибова, который потом нелегально перевез их на машине в Махачкалу, откуда они и улетели в Москву. Когда Муталибов вышел из больницы, он случайно встретил своего школьного приятеля по фамилии Новрузов. Он занимался каким-то бизнесом, у него была дача в подмосковных Соснах, и на этой даче Муталибовы прожили до зимы.

— А потом информация про дачу дошла до Баку, и у Новрузова начались проблемы. Я сказал, что не хочу его подставлять, и мы съехали. С тех пор два с половиной года, как бомжи. То у одних знакомых неделю, то у других месяц.

Пришедшее к власти в Баку правительство Народного фронта (президентом стал Абульфаз Эльчибей) охотилось на Муталибова, руководствуясь только революционной целесообразностью. В розыск по обвинению в подготовке мятежа его объявит только Гейдар Алиев — бывший первый секретарь ЦК компартии Азербайджана снова возглавит республику летом 1993 года после бегства Эльчибея.

— С Гейдаром Алиевичем мы работали, отношения у нас были очень хорошие, когда меня избрали первым секретарем, я в первую же московскую поездку позвонил ему, сказал, что зайду в гости. В тот день в «Правде» вышла статья «Алиевщина» с какими-то нелепыми разоблачениями, Гейдар Алиевич думал, что я к нему не приду, побоюсь, а я пришел, мы с ним до четырех часов утра проговорили. И когда мне Борис Карлович Пуго (тогда председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. — О. К.) обещал дать компромат на Алиева, я сказал, что не нужен мне этот компромат, потому что я азербайджанец.

Когда Алиев вернулся к власти, Муталибов через Поляничко спрашивал, может ли он вернуться в Баку. Алиев ответил, что пока рано, но он обязательно решит эту проблему, — так, по крайней мере, говорит Муталибов. Тогда в Баку уехала жена Муталибова.

— В первый же день она мне позвонила, включила телевизор на полную громкость — слушай, мол. А Гейдар Алиевич там про меня рассказывает, что я в Дагестане собираю боевиков, чтобы идти на Баку. Я все понял, вызвал жену обратно и больше Алиева не беспокоил.

Аяз Муталибов до сих пор гражданин Азербайджана. В России живет по удостоверению беженца, за границу ездит по советскому загранпаспорту лица без гражданства. В 2001 году Землячество азербайджанцев в России избрало Муталибова своим почетным президентом, но, как говорит Муталибов, после звонка из Баку организацию расформировали, и больше с московскими азербайджанцами он отношений не поддерживает, чтобы не портить им жизнь. В Баку по-прежнему хочет вернуться — недавно Ильхам Алиев провел референдум по поправкам в конституцию, среди которых — гарантии бывшим президентам. Муталибов надеется, что эти гарантии относятся и к нему, и ждет.

В начале 1990 года журналист Андрей Караулов брал интервью у доживавшего свой век в Москве персонального пенсионера Гейдара Алиева; 67-летний Алиев выглядел призраком из брежневского прошлого, говорил, что у него все позади: «Знаете, я ни с кем не хочу быть, я хочу быть сам с собой. Я хочу быть самим собой. Ни с кем не хочу, хватит... Я и так уже осложнил себе жизнь». Кто бы мог тогда подумать, что всего через три года изгнанник Алиев триумфально вернется в Баку, проруководит страной еще почти десять лет и передаст власть сыну? Параллель с Муталибовым (сейчас ему семьдесят) слишком очевидна, но еще более очевидно, что на Алиева он совсем не похож, и в Баку не вернется — никогда.

Русская жизнь