Она была необходимой военной стратегией, позволявшей сдерживать Советский Союз, и важнейшим фактором победы в холодной войне без развязывания Третьей мировой войны. Однако за последние десятилетия политика сдерживания сбилась со своего пути, в связи с чем пострадала и оборонная политика США.
Фото:Война художников: советский ответ Западу
С момента окончания холодной войны США придерживались политики сдерживания там, где им не следовало этого делать, без нужды обостряя отношения с Россией. Более того, Америка отвергала политику сдерживания там, где было необходимо ее придерживаться, что привело к бессмысленной и катастрофической войне в Ираке и риску развязывания войны с Ираном. Что еще важнее, в вопросе отношений с Китаем Вашингтон не может прийти к единому мнению о том, стоит ли прибегать к политике сдерживания или нет, даже несмотря на то, что такое замешательство может спровоцировать кризис и стать причиной опасных просчетов.
Ошибки в применении инструментов сдерживания являются следствием непонимания этой концепции как таковой, ошибок в оценке угрозы, незнания истории и близоруких политических решений. Если попытаться решить эти проблемы, это поможет восстановить веру в политику сдерживания там, где она была потеряна, сократить расходы там, где прежде этой стратегией злоупотребляли, и снизить риск неожиданностей в тех ситуациях, где риск развития конфликта невозможно точно определить.
Сдерживание – это стратегия, которая сочетает в себе две соперничающие задачи: противостояние врагу и избегание войны. Ученые уже успели изучить бесчисленные вариации на эту тему, однако основная идея сдерживания довольно проста: враг не станет наносить удар, если будет знать, что противник сможет отразить атаку или нанести неприемлемый ущерб ответным ударом.
Ведение политики сдерживания там, где в этом нет нужды, это в лучшем случае бесполезная трата ресурсов. В худшем случае она может скорее спровоцировать конфликт, чем предотвратить его. И даже там, где политика сдерживания уместна, она может не принести результатов – к примеру, в случае с врагом, который готов к самоуничтожению или неуязвим для противника. Таким образом, сдерживание более эффективно работает с теми правительствами, которые имеют обратный адрес и хотят сохранить себя, чем с террористами, которых нельзя найти или которые не боятся смерти. Кроме того, сдерживание становится довольно слабым оружием в области киберпространства, где бывает крайне трудно найти нападавшего.
Если США все-таки выбирают политику сдерживания и готовы бороться, то они должны предупредить своего противника об этом громко и четко, чтобы последний правильно истолковал их действия. Сдерживание может быть двусмысленным, только если это блеф. Между тем, одна из самых серьезных опасностей возникает тогда, когда Вашингтон оказывается неспособным заявить о ведении политики сдерживания заранее и принимает решение сражаться, когда противник неожиданно наносит удар. Такого рода путаница привела к развязыванию войны в Корее и войны в Персидском заливе, несмотря на заявления официальных лиц, которые внушили агрессорам, что этого не случится.
К политике сдерживания нельзя прибегать во всех случаях без разбора. Кроме того, она не гарантирует успех. Риски обязательно присутствуют тогда, когда государство придерживается этой линии, и тогда, когда оно ее отвергает.
Неоправданная суровость
Должно быть, Москве кажется, что холодная война закончилась лишь наполовину, поскольку Запад продолжает вести политику сдерживания, хотя и делает это молча. В период холодной войны сдерживание было жизненно необходимым, потому что угроза со стороны Советского Союза казалась огромной. Военный потенциал Москвы включал около 175 дивизий, нацеленных на Западную Европу, и около 40000 единиц ядерного оружия. Вокруг намерений Советского Союза велась масса споров, однако официально было признано, что он вел себя чрезвычайно враждебно. Ответом Запада стало развертывание значительных контрсил для нанесения удара по противнику при поддержке НАТО и Стратегического авиационного командования США. И в течение еще 40 лет США продолжали вести политику сдерживания. Несмотря на напряженные кризисы вокруг Берлина и Кубы и конфликты в странах Третьего мира, Москва ни разу не попыталась нанести удар непосредственно по Западу. Сторонники мира заявляли о том, что в таком количестве средств сдерживания не было никакой необходимости, однако ястребы были уверены, что против серьезной угрозы можно действовать только средствами устрашения.
Тем не менее, политика скрытого сдерживания сохранялась даже после победы Запада в холодной войне в связи с требованиями членов Варшавского пакта, которые вступили в НАТО, ретроградной политикой постсоветского российского государства и просто в силу привычки. Кандидат на президентских выборах 2012 года от Республиканской партии Митт Ромни (Mitt Romney) только лишь выразил всеобщее мнение, сказав, что Россия остается для США «геополитическим врагом номер один».
Хотя большая часть оставшейся американской военной инфраструктуры может служить логистической базой для выполнения миссий «на чужой территории», несмотря на сокращения бюджета США, две бригадные тактические группы США до сих пор находятся в Европе. Их присутствие там может показаться символическим, однако в совокупности с расширением НАТО, они, очевидно, нацелены на Москву. США и Россия продолжают вести переговоры друг с другом по поводу их ядерных арсеналов. Однако нет никаких причин для формального контроля над вооружениями, если только они не боятся сил друг друга, не чувствуют необходимость ограничить возможный ущерб друг для друга в случае войны или не хотят официально оформить отношения взаимного сдерживания.
Такое продолжение политики холодной войны имеет смысл лишь в отношениях между двумя непримиримыми врагами. Вашингтон и Москва, безусловно, состоят в отношениях противостояния, но их никак нельзя назвать непримиримыми противниками. Если холодная война действительно закончилась, а Запад действительно одержал в ней победу, тогда продолжающееся молчаливое сдерживание способствует не столько защите от незначительной угрозы со стороны России, сколько подпитыванию подозрений, которые приводят к ухудшению отношений. В отличие от времен холодной войны, сейчас довольно трудно доказать, что Россия представляет собой большую угрозу для НАТО, чем НАТО для России. Во-первых, баланс военного потенциала Запада и Востока, который во время холодной войны склонялся в сторону стран Варшавского договора, теперь не просто склонился в пользу НАТО: его сильно перекосило в сторону альянса западный стран. Россия же теперь представляет собой всего лишь остаток мощного блока, каким когда-то был Варшавский договор. Она не только потеряла своих прежних восточноевропейских союзников, но теперь эти союзники выстроились с другой стороны, став членами НАТО.
По всем показателям – расходам на военные нужды, числу военнослужащих, населению, экономической мощи, подконтрольным территориям – НАТО серьезно превосходит Россию. Единственный ресурс, который делает Россию в военном смысле сильной, это ее ядерный арсенал. Однако никакие мыслимые причины не заставят Москву пустить в ход ядерное оружие – только в качестве подкрепления традиционным средствам наступления, однако в смысле наступательных вооружений НАТО также в значительной степени опережает Россию.
В настоящее время у России нет намерений угрожать Западу. Хотя московская элита ведет довольно неприятную политику, они вряд ли считают, что военное нападение на Запад может послужить их интересам. В течение 20 века между двумя сторонами происходили напряженные территориальные конфликты, кроме того они вели ожесточенные споры вокруг того, чья идеология должна господствовать в мире. Россия Владимира Путина авторитарна, однако в отличие от Советского Союза, она уже не считает себя авангардом революционного идеала.
Отсутствие баланса между силами НАТО и России не означает, что интересы России не придется учитывать или что США могут безнаказанно указывать России на ее неполноценность в военном отношении. Россия – это все еще великая держава, чья политика и союзы имеют значение. Если России удастся установить тесные отношения с развивающимся Китаем, стратегические последствия такого союза могут оказаться для США весьма серьезными. Слишком многие американцы беспечно полагают, что российско-китайский антагонизм неизбежен, но дело в том, что действия Японии, НАТО и США становятся стимулами к тому, чтобы Россия и Китай забыли о своих разногласиях и объединились против давления Запада.
Даже если Россия и Китай не сумеют наладить партнерские отношения, противостояние Запада и России обязательно повлечет за собой нежелательные риски. Неразрешенные территориальные споры в регионе имеют гораздо большее значение для Москвы, чем для Запада, как показала минивойна между Россией и Грузией в 2008 году. Если бы НАТО продолжало следовать политике сдерживания и приняло бы в свои ряды Грузию – принципиально администрация Обамы, также как и администрация Буша, были на это согласны – это стало бы прямым вызовом Москве, которая защищает сепаратистские регионы в этой стране. Это стало бы прямолинейным заявлением о том, что Россия не может иметь там никаких сфер интересов, а именно это является прерогативой крупных держав. Таким образом, НАТО окончательно превратило бы политику сдерживания в политику откровенного доминирования – то есть совершило бы именно то, что Китай и Советский Союз ошибочно считали истинными намерениями политики сдерживания Запада. В худшем случае, принятие Грузии в НАТО стало бы последней каплей, которая переполнила бы чашу терпения России и спровоцировала бы серьезный кризис.
Цена любого из этих двух исходов была бы выше, чем цена решения Запада о прекращении разговоров о расширении НАТО. Стабильный мир с неприятным московским режимом выглядит гораздо более верным решением по сравнению с безоговорочной поддержкой ближайших соседей России. В конце концов, поскольку НАТО – это скорее альянс, который не желает принимать в свои ряды Россию, чем истинная организация по обеспечению коллективной безопасности, которой следовало бы принять в свои ряды Россию, Москва неизбежно будет интерпретировать само существование НАТО как угрозу. Консолидация мира в Европе не может быть полной, пока Россия не входит в состав НАТО. Идея о вступлении России в НАТО пока кажется довольно нереальной, поскольку на Западе никто этого не хочет, а Москва вряд ли согласится на этот шаг, даже если ее пригласят. Однако заявления России о том, что НАТО является для нее угрозой, было бы легче дискредитировать, если бы члены альянса показали бы свою готовность рассмотреть возможность пригласить Россию к нему присоединиться, если она вернется на путь демократии.
Неусвоенные уроки
Слишком активное сдерживание России – это ошибка, однако не настолько серьезная, как ее противоположность: отрицание необходимости политики сдерживания там, где она нужна. Именно эта ошибка мешает США справиться с распространением ядерного оружия и, что еще важнее, с Ираном. Вместо того чтобы планировать тактику сдерживания в отношении возможных противников, американские политики предпочти превентивную войну. Видимо, теперь они боятся, что политика сдерживания – это слишком слабая мера, чтобы справиться с радикальными режимами, забыв о том, что главной задачей сдерживания является противостояние опасным, а вовсе не осторожным противникам.
Этот выбор вызывает особенное беспокойство, поскольку политики настаивают на нем даже после своего болезненного опыта в Ираке, который наглядно продемонстрировал преимущества политики сдерживания.
Политика сдерживания не помогла предотвратить первый серьезный конфликт после окончания холодной войны – войну в Персидском заливе 1990-1991 годов. Нападение Саддама Хуссейна на Кувейт было неверно истолковано как доказательство того, что его невозможно сдержать. Однако такого не было, поскольку США не пытались его сдерживать. Если бы Саддам знал, что вторжение в Кувейт подтолкнет Вашингтон к развязыванию решительной войны против него, он, несомненно, не решился бы на атаку. Однако администрация Джорджа Буша-старшего никогда не предупреждала об этом, поэтому диктатор и совершил такую ошибку.
Буш не был готов предупреждать о стратегии сдерживания, потому что вторжение иракцев в Кувейт оказалось совершенной неожиданностью. Эта ситуация ничем не отличалась от той, которая спровоцировала неожиданную и вполне предотвратимую войну 40 годами ранее. В 1949 года генерал американской армии Дуглас МакАртур (Douglas MacArthur) публично заявил, что Южная Корея не входит в оборонный периметр США в Азии. В следующем году с подобными комментариями выступил госсекретарь Дин Ачесон (Dean Acheson). Эти заявления свидетельствовали о том, что США вели подготовку к третьей мировой войне, в которой Корея имела низкий приоритет - именно поэтому президент Гарри Труман был чрезвычайно удивлен, когда Север напал на Юг в отсутствии более масштабной войны.
В 2003 году у Джорджа Буша уже не было никаких поводов для удивления. Он сознательно решил не вести политику сдерживания в отношении Ирака, незамедлительно начав войну, чтобы не дать Ираку возможности воспользоваться предположительно имеющимся у него оружием массового уничтожения. Результатом стала полнейшая катастрофа.
Невозможно сказать, могла ли политика сдерживания привести к гораздо большей катастрофе в случае с Саддамом, как утверждали подстрекатели к войне. Нет никаких доказательств того, что Саддама можно было бы сдерживать бесконечно. Он пошел на ничем не объяснимую агрессию против Ирана в 1980 году и против Кувейта десятью годами позже, однако это были те случаи, когда он имел основания полагать, что он не встретит сопротивления со стороны какой-либо сверхдержавы. Он был беспечным задирой, а не самоубийцей. Он никогда не нападал, если знал, что США нанесут ответный удар, кроме того он не пытался использовать свое химическое или биологическое оружие даже в качестве защиты от нападения США в 1991 году, когда Вашингтон прибег к политике сдерживания, предупредив о возможном мощном ответном ударе.
Страх американцев перед Саддамом – а теперь перед иранскими лидерами – кажется преувеличенным в свете опыта США, полученного ими во время холодной войны. Президенты рассматривали, но отвергали превентивную войну против Мао и Сталина, которые в свое время казались еще более агрессивными и фанатичными, чем сегодняшние противники. Мао выступал с внушающими страх заявлениями, которые даже нельзя сравнивать с высказываниями лидеров Тегерана – к примеру, он говорил, что перспектива ядерной войны это «вовсе не плохо», потому что поражение капитализма стоит того, чтобы отдать за это две трети населения планеты.
Учитывая положительные результаты холодной войны и абсолютную ошибочность превентивной стратегии в отношении Ирака, можно было бы предположить, что американские лидеры найдут политику сдерживания довольно привлекательной в качестве запасной стратегии в отношении Ирана, если Исламскую республику не удастся отговорить от создания ядерного оружия. В конце концов, именно так Вашингтон поступил с владеющей ядерным оружием Северной Кореей. Однако американские и израильские лидеры убедили себя, что Иран однажды может воспользоваться ядерным оружием для нападения – без каких-либо рациональных причин. Сейчас нет никаких доказательств того, что иранское руководство заинтересовано в национальном суициде – самом вероятном последствии ядерного удара со стороны Ирана. Исламская республика поддерживала терроризм, оправдывая его и называя его ответом на тайную войну США и Израиля. Однако какими бы агрессивными ни были мотивы Тегерана, этот революционный режим никогда не развязывал традиционную войну против своих врагов.
Между тем, вместо того чтобы планировать политику сдерживания Ирана с его возможным ядерным арсеналом, США и Израиль высказались в пользу превентивной войны. Хотя многие еще надеются отговорить Иран от создания ядерного оружия с помощью дипломатии и санкций, споры внутри и между США и Израилем об их действиях в случае, если Иран не откажется от создания бомбы, разворачиваются не вокруг того, стоит ли наносить по нему удар или нет, а вокруг того, когда его наносить. Президент Барак Обама твердо заявил, что он ведет не «политику сдерживания», а «политику, которая должна помешать Ирану получить ядерное оружие», и остальные чиновники администрации это неоднократно подтвердили. Если говорить об обещаниях в международной политике, то это обещание высечено в камне. Отказ от этого обещания в критический момент будет правильным, но он также будет означать довольно унизительное отступление.
Логика, которая стоит за решением отказаться от политики сдерживания в отношении Тегерана, заключается в том, что Иран может применить ядерное оружие, несмотря на угрожающий полным уничтожением ответный удар. Риск принятия Ираном такого решения никогда не был равен нулю, однако нет никаких оснований полагать, что Иран представляет собой большую угрозу, чем другие авторитарные режимы, которые уже имеют в своем распоряжении ядерное оружие. Самым показательным примером является Северная Корея. Хотя американцы не считают нужным обращать внимание на Северную Корею, список проявлений фанатичной воинственности и террористических настроений за предыдущие годы у Пхеньяна гораздо более длинный, чем у Тегерана.
Отказ признавать риски, которые исходят от Ирана, не учитывает огромный риск альтернативного развязывания войны. Если оставить в стороне опасность пропустить непредвиденные формы иранского возмездия - к примеру, применение биологического оружия – очевидные риски включают в себя нанесение Ираном ответного военного удара по ресурсам США. Результаты первоначально успешного нападения на Ирак в 2003 году являются напоминанием о том, что войны, которые развязывают США, не обязательно заканчиваются тогда и так, как они этого хотят. Опыт США и Израиля показывает, что обе этих страны, как правило, недооценивают возможные потери в войнах, которые они развязывают. За войну в Персидском заливе Вашингтон заплатил меньшую цену, чем ожидал, однако потери в Северной Корее, Вьетнаме, Косово, Афганистане и в Ираке оказались гораздо большее серьезными, чем США предполагали. Израиль потратил гораздо меньше на Шестидневную войну в 1967 году, чем предполагал, однако его ждал весьма неприятный сюрприз в случае с войной Судного дня, войной в Ливане 1982 года и войной против «Хезболлы» в 2006 году.
Начало войны с Ираном может также привести к побочным негативным последствиям. В первую очередь, без подкрепления со стороны наземных войск воздушная атака не сможет гарантировать, что Иран откажется от своих попыток создать ядерное оружие. Подобная атака гарантирует только отсрочку, и, скорее всего, она станет дополнительным стимулом для иранцев приложить все усилия к созданию ядерной бомбы. Если американцы лишь временно ослабят иранский военный потенциал и одновременно вызовут ярость Тегерана, это может превратиться в гораздо более серьезную угрозу. Удар по Ирану вызовет раскол международной коалиции, которая сейчас стоит за санкциями против Тегерана, подорвет влияние оппозиции внутри страны и в глазах всего мира станет еще одним примером агрессии высокомерных американцев в отношении мусульман.
Такая жертва может показаться вполне оправданной, если война с Ираном поможет разубедить другие страны в необходимости создания своего собственного ядерного оружия. Однако эта война с такой же долей вероятности может спровоцировать попытки его создать. Война Джорджа Буша в Ираке, которую он начал, чтобы помешать Ираку создать ядерное оружие, не разубедила Северную Корею, которая провела испытания своего оружия несколько лет спустя, как не разубедила она и Иран. Возможно, эта война подтолкнула ливийского лидера Муаммара Каддафи к отказу от его ядерной программы, но спустя несколько лет Вашингтон вознаградил его за это свержением и смертью – вряд ли это можно назвать воодушевляющим уроком для противников США.
Одна из причин, по которой в настоящее время американские лидеры неохотно идут на политику сдерживания, заключается в том, что самая сильная форма этой стратегии – угроза уничтожить экономику и население врага в ответ на нападение – перестала считаться законной. В 1945 году никто из американцев не возражал против уничтожения сотен тысяч мирных граждан Японии, а на протяжении всей холодной войны лишь немногие высказывались против убийства гораздо большего числа людей в ответ на нападение со стороны Советского Союза. Однако времена изменились: сегодня нормы, установившиеся после окончания холодной войны, и юристы Пентагона поставили сознательную попытку уничтожить мирных граждан под жесткий запрет. Теперь правительство США не сможет заявить, что, если где-нибудь взорвется иранская ядерная бомба, в ответ на это оно отдаст распоряжение уничтожить миллионы иранцев.
Однако такой запрет вряд ли можно назвать достаточно веской причиной для развязывания войны, кроме того он никоим образом не противоречит политике сдерживания. Приемлемым решением в данном случае может стать не угроза уничтожить население Ирана, а угроза уничтожить его режим – лидеров, управления обеспечения безопасности и ресурсы иранского правительства – если он применит ядерное оружие.
Тем не менее, хотя на практике подобная контратака повлечет за собой огромное число жертв среди мирного населения, американские стратеги могут озвучить свои угрозы и подкрепить их обещанием вторгнуться в Иран – это тот шаг, который будет выглядеть гораздо более уместным в ответ на нанесение Ираном ядерного удара, чем когда он был сделан в отношении Ирака в 2003 году. И даже если правовые ограничения помешают США уничтожить множество мирных иракских граждан, израильские лидеры, несомненно, будут готовы это сделать, если Иран применит в отношении Израиля ядерное оружие, поскольку тогда на карту будет поставлено существование Израиля как нации. Эти подкрепляющие друг друга угрозы – угрозы того, что плоды Иранской революции и сама иранская нация могут прекратить свое существование – станут главным сдерживающим фактором для Тегерана.
Вооруженный ядерным арсеналом Иран – это тревожная перспектива. Однако бывают такие угрозы, в ответ на которые не существует однозначных решений, и главная задача заключается в том, чтобы сделать стратегический выбор между различного рода рисками. В целом нет никаких доказательств того, что война с Ираном сможет обеспечить большую безопасность, чем старая добрая политика сдерживания.
Противоречивые знаки
Самым опасным долгосрочным риском, вызванным непоследовательностью Вашингтона в его политике сдерживания, является уклонение от принятия решения по поводу стратегии США в отношении Китая. Вашингтону необходимо решить, относиться ли к Китаю как к угрозе, которую необходимо сдерживать, или как к державе, с которой необходимо сотрудничать. Американские политики долгое время пытались совместить эти два подхода. Такая непоследовательность в политическом смысле кажется вполне естественной, но она безобидна до тех пор, пока это противоречие не будет обнародовано благодаря какому-нибудь катализатору. Тогда этот подход окажется более неприемлемым, если только Китай не решит вечно вести себя с большим смирением, чем любая другая развивающаяся держава в истории человечества.
Одна довольно влиятельная точка зрения заключается в том, что политика сдерживания неприменима к американо-китайским отношениям, потому что экономическая взаимозависимость этих двух государств будет препятствовать развязыванию военного конфликта. Согласно этой точке зрения, конфронтация в этом случае бессмысленна, поэтому подготовка к ней рискует превратить ее в накликанную беду. Противоположная точка зрения, заключающаяся в том, что растущая мощь Китая представляет собой угрозу, которой необходимо противостоять военными средствами, находит все больший отклик среди политиков, однако пока она еще не успела перерасти в определенную политическую стратегию.
Между тем, за заявлениями администрации Обамы о «повороте» и «перебалансировке» американских военных сил в направлении Азии не последовало никаких четких разъяснений, касающихся того, где, когда, почему и как американские вооруженные силы будут отправлены на войну против Китая, а кроме того у США нет никаких рациональных причин для базирования контингента американских морских пехотинцев в Австралии, которое стало самым недвусмысленным символом поворота. Проблема заключается не в том, что стратегия сдерживания была незаслуженно отвергнута или принята, а в том, что она оказалась размытой.
В дополнение к отсутствию ясности Вашингтон продолжает игнорировать вопрос о том, как и когда может кончиться терпение Пекина в отношении проблемы статуса Тайваня. Китай всегда ясно давал понять, что их воссоединение – это лишь вопрос времени. В течение многих лет Вашингтон пытался решить эту проблему лишь поверхностно, призывая Тайбэй не провозглашать независимость – по мнению Пекина, подобная провокация может вызвать начало военного конфликта. Однако когда в 2001 году Буша спросили, что он будет делать, чтобы защитить Тайвань, он ответил: «То, что потребуется».
На деле США пообещали защищать Тайвань, пока он остается мятежной провинцией Китая, но не в случае если он станет независимым государством. Эта позиция кажется некоторым экспертам довольно благоразумной, однако она противоречит здравому смыслу большинства американцев, подает противоречивые знаки Пекину и мешает Вашингтону подготовиться к возможному кризису.
Между тем конфликты продолжают назревать – к примеру, в настоящее время наблюдается напряженная обстановка вокруг спорных островов в Южно-Китайском море. Будучи слишком занятым решением других стратегических задач, Вашингтон постепенно приближается к непредвиденной конфронтации, даже не подумав заранее о том, в каких обстоятельствах он будет готов начать войну с Китаем. Такая рассеянность и нерешительность мешает США направить Китаю четкое предупреждение о «красной черте» Вашингтона, что повышает риск спонтанного кризиса, просчетов и обострения конфликта.
Военно-морские маневры китайцев и филиппинцев, которые они провели вблизи спорных островов в середине 2012 года, были тревожным звонком, а последовавшие за этим манипуляции Китая и Японии вокруг еще более опасных разногласий по поводу того, кому принадлежат острова Дяоюйдао/Сенкаку, еще раз наглядно продемонстрировали замешательство Вашингтона. Первоначальный ответ США на эти разногласия звучал пугающе противоречиво: «Мы не станем занимать никакую позицию в отношении этих островов, однако мы заявляем, что на эти острова распространяется действие договора», - высказался представитель Госдепартамента, упоминая о договоре об обеспечении взаимной безопасности, заключенный США и Японией. Позже министр обороны Леон Панетта (Leon Panetta) заявил, что США не станут занимать чью-либо сторону в региональных территориальных спорах, и добавил, что хотя стратегическая ребалансировка сил США в сторону Азии – это вовсе не пустые слова, ее не следует считать угрозой для Китая.
Все это в совокупности можно назвать амбивалентной политикой сдерживания – то есть пустой риторикой и уклонением от принятия решений вместо стратегического планирования. Это довольно опасная практика, которая заключает в себе одновременно провокацию и слабость. Вашингтон посылает сигналы Пекину, чтобы тот не оккупировал спорные острова, однако он не угрожает помешать Китаю это сделать, уверяя при этом Японию, что США, согласно договору, обязаны отстаивать острова. Последующие разъяснения или секретные заявления в адрес той или иной столицы, возможно, помогут сгладить противоречия, однако официальная позиция США подрывает их авторитет.
Она дает китайским лидерам повод считать США бумажным тигром, который в случае эскалации кризиса может просто свернуться. Однако в случае кризиса, под давлением событий, к которым Вашингтон не готов, он может удивить своего противника выбрав путь войны по тем же самым причинам, по которым он выбрал вариант войны после вторжения в Южную Корею в 1950 году и в Кувейт – в 1990.
Существует две логические долгосрочные альтернативы такого рода замешательству. Одна из них заключается в том, чтобы открыто заявить о своем намерении сдерживать Китай: это значит, что Вашингтон будет блокировать действия Пекина по расширению его территории либо путем военных действий, либо путем политического сдерживания. Этот подход кажется довольно опрометчивым, поскольку Китай считает политику сдерживания агрессивной угрозой. Поэтому Вашингтону придется заявлять о своих намерениях достаточно аккуратно, подчеркивая оборонительную цель сохранения существующего статуса кво и убеждая Китай, что никто не хочет оспаривать его права.
Преимущества такого подхода заключаются в том, что риск ошибок в этом случае будет ниже и, соответственно, политика сдерживания окажется более эффективной, потому что Вашингтон сможет четко провести красную черту и уменьшить опасность начала игры в «слабо», способной привести к войне, которая никому не нужна. Однако затраты тоже могут оказаться весьма значительными: новая холодная война и разрушение взаимовыгодного сотрудничества во множестве сфер. США также придется раз и навсегда решить, готовы ли они пойти на войну с Китаем из-за Тайваня. В настоящее время ни американские избиратели, ни внешнеполитическая элита в Вашингтоне этот вопрос всерьез не обсуждают – не говоря уже о том, чтобы прийти к какому-либо консенсусу по этой проблеме.
Если стратегия сдерживания - стратегия «красного света» - в случае с Китаем кажется излишней или слишком затратной, то есть второй альтернативный путь развития ситуации: политика примирения или, по сути, политика «зеленого света». Стратегии примирения имеет смысл придерживаться, если амбиции Пекина были бы ограниченными и таковыми оставались бы, если бы его растущая мощь не находилась под угрозой крушения и если бы США предпочли не принимать во внимание интересы своих союзников в нарастающем конфликте со стремительно развивающейся сверхдержавой – и все эти если имеют огромное значение.
Если Вашингтон решит примириться с Пекином, он автоматически должен признать, что когда Китай по-настоящему станет сверхдержавой, он естественно захочет воспользоваться всеми прерогативами сверхдержавы, в частности он захочет господствовать в своем регионе. И Вашингтону придется принять тот факт, что все незначительные споры будут решаться скорее в интересах Китая, чем в интересах его слабых соседей. Самым серьезным препятствием на пути этой стратегии станет конфликт вокруг Тайваня – гораздо более важный спор, чем разногласия вокруг необитаемых островов, неопределенность статуса которых спровоцировала трения в 2012 году. Но как американцы не хотят открыто заявлять о стратегии сдерживания в отношении Китая, точно так же они питают отвращение ко всему, что напоминает им политику умиротворения.
Учитывая неприемлемость обеих альтернатив, неудивительно, что Вашингтон пытается ловко обойти обсуждение этого вопроса. Непоследовательный компромисс – это довольно распространенная и порой разумная дипломатическая стратегия. Однако в случае с Азией такая политика означает недооценку рисков пассивности и нерешительности, в случае если мощь Китая будет расти, а сдержанность - уменьшаться.
В настоящий момент американская политика соответствует «желтому свету», то есть предупреждение о необходимости снизить скорость в отсутствии жесткого требования остановиться. Однако видя желтый свет, некоторые водители порой лишь увеличивают скорость.
Проблему подъема Китая невозможно решить безболезненно, если только Тайвань не согласится подчиниться мирно. Поверхностное решение этого вопроса может долгое время работать, но только до тех пор, пока Китай соглашается это терпеть. Если разразится кризис, стратегия амбивалентного сдерживания может скорее подтолкнуть к конфликту, чем предотвратить его. Она может оказаться слишком слабой, чтобы заставить Пекин свернуть с его пути, и в то же время слишком сильной, чтобы не позволить свернуть Вашингтону, что неизбежно приведет к столкновению. Единственным подходящим вариантом в данной ситуации является четкое стратегическое решение в отношении того, примут ли США претензии Китая, когда он станет сверхдержавой, или начертят красную линию, до того как разразится кризис.
Стратегию сдерживания нельзя назвать губительной, если мягко ее применять в отношении России, однако даже она может привести к негативным последствиям. Политика сдерживания вряд ли подходит в отношении Ирана, однако она все равно выигрывает по сравнению с альтернативой войны, особенно такой войны, которая может привести к усугублению ситуации. А перед лицом серьезной дилеммы, касающейся долгосрочной политики в отношении Китая, выбор между политикой сдерживания и альтернативными вариантами – это чрезвычайно сложное решение, однако нежелание его принимать может лишь усугубить проблему. Сокращение рисков в будущем требует заплатить определенную цену уже сейчас.
Если мы снова вернемся к рассмотрению политики сдерживания, это поможет нам решить наши стратегические проблемы. В период холодной войны этот подход был настолько неотъемлемой частью общей американской стратегии, что «сдерживание» превратилось в дежурный термин для оправдания любых аспектов оборонной политики. Тем не менее, в последние годы оно практически полностью исчезло из словаря дискуссий о стратегии США. Американским лидерам стоит повторно изучить основы политики сдерживания и вспомнить о ее преимуществах в тех ситуациях, когда она оправдана, и о недостатках в тех случаях, когда она губительна. Она может оказаться весьма полезной, если Китай, к примеру, решит, что пришел день внести изменения, которые, по его собственным словам, были лишь вопросом времени.
Ричард Беттс (Richard K. Betts)
ИноСМИ