О миссии России в эпоху Новых темных веков

Мир находится в состоянии кризиса — кто с этим не согласится?


Но если скорректировать это предложение и сказать: современный мир находится в состоянии кризиса, еще небывалого в истории человечества, — оно уже не будет выглядеть столь банальным.


Что ж, давайте попробуем доказать. И, упреждая неизбежные вопросы, зададим встречный: а какое будущее мы, жители современного мира, видим впереди? Боюсь, не много найдется тех, кто не затруднится на него ответить.



Взгляд в будущее

В самом деле, какие варианты светлого или хотя бы приемлемого будущего мы можем себе представить? В 1989 году, с легкой руки Фукуямы, мир на короткое время поверил в «конец истории» и бесконечное (пусть и несколько скучноватое) настоящее: непрерывную репрезентацию уютного «пансионата Запад». Но этого уютного мирка больше нет. Нет больше и традиционной европейской культуры, образования, цивилизационных стандартов; даже самого понятия «цивилизация Запада» — ни в университетских программах, ни в сознании обывателя. Толпы пассионарных мигрантов захватывают «пансионат», а чахнущая на глазах европейская экономика может не пережить конца десятилетия: в перспективе ближайших тридцати лет европейских стран в числе десятка ведущих экономик мира нет. Похожие проблемы переживают и балансирующие на грани гражданской войны США. Впрочем, военная и финансовая машина «локомотива Запада», работающая на пределе сил, продолжает гонять мировую кровь, рисуя в своем сознании фантазийный мир «альянса демократий», связанных воедино идеологией квир-большевизма.

Другая картина: в ближайшие четверть века вхождение в новый экономический уклад обещает сделать ненужными до 75% сегодняшних профессий. Ни одна социальная система ни одного государства мира к такому не готова. Отсюда, вероятно, и эксперименты с локдаунами (в которые государства вцепились, не смотря на все риски и убытки), и разговоры о «безусловном базовом доходе», и всевозможные формы тотального контроля, обещаемые ИИ. По-видимому, единственной возможностью избежать социального взрыва на сегодняшний день признан этот: рассадить максимально возможное количество граждан под домашнее наблюдение, снабдив их минимумом средств и виртуальными очками для обживания «метавселенных».

Следующая картина: элитам в то же самое время предлагается искушение трансгуманизмом, несущим сверхчеловеческие возможности и бессмертие, основанное на сканировании сознания и распечатке белковых тел и с обещанной «точкой сингулярности» к 2045 году. Этим в целом исчерпывается сегодняшняя футуристическая картина: горстки элитариев-сверхчеловеков и безмолвные массы, распыленные в метавселенных, — единственный, в общем, мировой проект светлого будущего. Но, чтобы картина оказалась полной, взглянем теперь назад, в историю.



Взгляд в прошлое

Неужели за шесть тысяч лет видимой нам истории человечество не сталкивалось ни с чем подобным тому, с чем столкнулось оно сегодня? Конечно, сталкивалось. И Древний Египет, и Месопотамия, и Индия, и Персия, и Китай не раз переживали великие кризисы. Шумеро-Вавилонская империя сменялась Персидской, та — Македонской, а та — Римской. На смену Древнеегипетскому царству приходило Среднее, а на смену ему — Новое. И каждый из переходов был настоящим потрясением. Однако замечательно, например, что четыре тысячи лет существования, от неолитического протогосударства до Александра Великого, Египет сохранял строй своей религиозно-государственной жизни почти неизменным. Да, проходя через страшные кризисы, однако всякий раз восстанавливая свой традиционный национальный культурный канон. Невероятная живучесть Египта была обусловлена, вероятно, его по-настоящему мощной религиозной доктриной. Египет жил — и здесь фундаментальное отличие Древнего мира от нашего — фактически вне истории. В египетском языке не было даже слова для обозначения линейного времени. Все бытие Египта было подчинено идее вечности, время же, как агент смерти, сознательно изгонялось за пределы сакрального круга бытия. Египтянин жил в ритме непрерывной мистерии воскресения, неспешно и плавно переходя из жизни земной в жизнь вечную, будто переплывая на лодке Нил. Так, что даже римское владычество не стало концом Египта, но лишь плавным переходом религиозного строя его жизни к Христианству. Не случайно именно египтяне стали первым народом древности, принявшим Христианство, узнав в нем и единого Бога-Творца, и обожествленное Слово, и тайну воскресения Осириса…

Таким образом, самое фундаментальное отличие древних — их принципиально внеисторическое бытие — не дает сравнить их кризисы с нашими. Их несравнимая с нашей вера в свое предназначение, воля к жизни, мудрость и целостность делали их почти неуязвимыми. Все это безвозвратно утрачено нами, потерявшими вечность во времени, мудрость в знании, а знание в бесконечных информационных потоках...

Вероятно, первым (и в общем, единственным) историческим народом древности стали евреи. Евреи первые поместили цель и устремление своего бытия в светлое мессианское царство будущего. И именно с их легкой руки мы вступили в уносящийся поток времени.

Впрочем, восприняв от еврейских пророков концепцию линейного времени, христиане стали всерьез размышлять о будущем лишь на границе Средневековья и Нового времени, когда стало понятно, что старый привычный мир непоправимо рушится, а навстречу ему идет мир новый, яростно апокалиптический. По-настоящему, история ворвалась в Христианский мир лишь с началом Реформации, в глазах которой метался багровый апокалиптический пламень. И с этого времени история покатилась вперед огненным колесом сменяющих и сметающих друг друга революций: социальных, промышленных, научных, сексуальных, etc… И сегодня можно уверенно говорить о справедливости мрачных пророчеств Шпенглера о превращении остатков белых европейцев в феллахов, бессмысленно бродящих среди руин некогда великой цивилизации и не имеющих более ни предков, ни памяти…



Новые Темные века

Последний образ напомнит нам, пожалуй, единственный в истории кризис, который по интенсивности и глубине мог бы сравниться с нашим: это время падения Рима и Темных веков Запада — время овец, пасущихся в Колизее, и варварских конюшен в античных храмах. Но все же только отчасти. Во-первых, германские готы и вандалы были уже преимущественно крещены. Во-вторых, «гибель античной цивилизации», о которой любят говорить историки, была все же слишком преувеличена. Пал Рим Августа, Рим же Константина Великого, наоборот, переживал время своего высшего могущества и расцвета. Античная культура в Константинополе никогда не пресекалась, Платона и Аристотеля в здешних университетах не прекращали изучать и цитировать.

Наконец, главное отличие тогдашних Темных веков от наступающих: готы и вандалы были юными варварскими народами, которые можно было цивилизовать. Что с успехом и совершили римские папы. Сегодняшние западные варвары представляют собой лишь продукт вырождения высокой цивилизации прошлого. Потому тысячу раз прав был историк Сергей Соловьев, уверявший своего сына, философа Владимира Соловьева, в том, что драма истории, в сущности, сыграна: «…Что современное человечество есть больной старик и что всемирная история внутренно кончилась – это была любимая мысль моего отца… Когда умирал древний мир, было кому его сменить, было кому продолжать делать историю: германцы, славяне, а теперь… Или негры нас обновят?.. Какое яркое подтверждение своему продуманному и проверенному взгляду нашел бы покойный историк теперь, когда вместо воображаемых новых, молодых народов нежданно занял историческую сцену сам дедушка Кронос в лице ветхого деньми китайца и конец истории сошелся с ее началом! Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно» (В. Соловьев. О последних событиях. — 1900).

Что ж, ХХ век с его мировыми войнами, революциями и атомной бомбой сделал эти пророчества только зримее, переведя реальность всечеловеческого апокалипсиса из разряда будущего возможного в явно приближающееся. Смерть Бога, объявленную Ницше на заре ХХ века, он отформатировал в объявленную постмодерном смерть человека; а добро и зло, которыми не уставал жонглировать, — в их совершенную инклюзивность. И ближайшая перспектива здесь вполне очевидна: за отменой добра и зла неизбежно следует царство СМИ, которые начнут объявлять нам, что является добром в понедельник, а что в четверг.

В такой ситуации ответ на сакраментальный русский вопрос Что делать? звучит совсем просто: либо привычно действовать в рамках партизанской войны (что мы любим и умеем), либо подниматься против сил ада в формате эсхатологической Империи, какой искони, со времен Ярослава и «Слова о законе и благодати», ощущала себя Россия.

Что это значит технически? Снова вспомним время, когда по Риму бродили отары, а в Константинополе преподавали Аристотеля. Сегодня, когда западный квир-большевизм объявляет Платона, Данте и Шекспира представителями шовинистического патриархального прошлого, неприемлемыми в светлом царстве тотальной свободы и инклюзивности, а их изучение — оскорбительным для трансгендеров, негров и азиатов, России, как духовной наследнице Византии, остается делать то же, что и она: сохранять Платона, Аристотеля, Данте, Рублева и Пушкина и, главное, — носителей этой культуры, способных на нее откликаться и творчески преображать. Это и все, что сегодня требуется. Но это и — то единственно живое, что способно взорвать этот душный одномерный постмодерный мир и вызвать в нем отклик… И если мы не побоимся взять на себя эту миссию (а это серьезная миссия, требующая серьезного осмысления и, главное, решительных действий), то завтра «все флаги в гости будут к нам» — с нами (если не у нас) окажется вся консервативная университетская Европа, все, еще живые, традиционные культуры и цивилизации мира. 

Автор
Владимир МОЖЕГОВ, публицист
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе