Как сделать прекариат неопасным и заставить нас всех платить

Новая книга английского социолога Колина Крауча, хорошо известного в России благодаря работам «Постдемократия», «Странная не-смерть неолиберализма» и «Как сделать капитализм приемлемым для общества», представляет собой еще одну попытку ответить на вопрос о том, к чему приведет постепенное отмирание классического труда — с фиксированным рабочим временем, стабильной зарплатой, пакетом социальных гарантий и т. д. В отличие от Гая Стэндинга, автора нашумевшей книги «Прекариат: новый опасный класс», Крауч не склонен к радикальным решениям наподобие введения всеобщего безусловного дохода. По его мнению, противостоять ухудшению качества рабочих мест все еще могут система социального страхования, нуждающаяся в серьезном реформировании, и профсоюзы, миссия которых в новых реалиях должна быть переосмыслена.


Колин Крауч. Победит ли гиг-экономика? М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. Перевод с английского С. Щукиной


Термин «гиг-экономика», который Крауч вынес в заглавие книги, несколько лет назад стал очередной попыткой дать новым тенденциям в сфере труда некое всеобъемлющее определение (он появился в контексте англоязычной бизнес-литературы). Как гласит определение из Большого Кембриджского толкового словаря (Cambridge Advanced Learner’s Dictionary), в основе гиг-экономики лежит труд внештатных работников. Практически каждый житель большого города сталкивается с этим явлением чуть ли не ежедневно: типичные представители гиг-экономики — это, скажем, таксисты Uber или доставщики еды Delivery Club. Само слово «гиг» (gig) отсылает к практике разовых ангажементов, представлений или концертов эстрадных артистов, которые выступают на разных площадках без каких-либо длительных обязательств в отношении мест или организаторов.

Однако понятие гиг-экономики обманчиво уже само по себе, предостерегает автор. Если артисты действительно работают в условиях свободного рынка, оказывая услуги разным заказчикам, то представители массовых гиг-профессий наподобие тех же таксистов или курьеров чаще всего всецело зависят от платформ-монополистов, которые делают все возможное, чтобы не выступать в роли непосредственных работодателей. По мере «уберизации» экономики «хороших» рабочих мест на рынке труда становится все меньше, а имеющиеся в избытке «плохие» пытаются привлечь все новых людей иллюзией работы на себя.

Но называть это явление «гиг-экономикой», полагает Крауч, означает скорее циничную попытку связать проблемную форму занятости с романтикой деятельности по организации развлечений, чем на естественное стремление дать определение новой форме трудовых отношений: «Разовые ангажементы — просто одна из форм значительно более масштабной попытки освобождения работодателей от ответственности за тех, кто на них трудится, при сохранении, если не усилении, зависимости этих работников, используемых компаниями, теоретиками неолиберализма и политическими деятелями».

Крауч вполне лояльно относится к понятиям «прекарная занятость» и «прекаризация», которые описывают суть преобладающих в гиг-экономике трудовых отношений, но с осторожностью относится к проистекающему из них модному термину «прекариат» в смысле некоего нового социального класса, и тому есть несколько причин.

Во-первых, эта группа занятых неоднородна: «неклассический» труд принимает разные обличья, а выбирать именно его людей подталкивают разные мотивы. В частности, Крауч приводит данные исследования консалтинговой группы McKinsey, в котором независимые работники разделены на три категории: «свободных агентов», добровольно выбравших этот тип занятости как основной вид трудовой деятельности, тех, кто пользовался «независимостью» безо всякой охоты и предпочел бы ей зависимую занятость, и тех, кто подался в гиг-экономику исключительно по причине финансовых затруднений. Форм прекарной занятости Крауч выделяет как минимум четыре — вынужденная занятость неполный рабочий день, временная занятость, работа на себя и участие в теневой или как минимум частично незаконной экономике. Со временем, отмечает он, доля «традиционных» форм прекаризации, таких как работа на себя и теневая занятость, снижается — это своего рода эффект модернизации в экономиках, где происходит снижение роли сельского хозяйства и старых форм услуг. Наоборот, доля вынужденной занятости неполный рабочий день и временной занятости увеличивается — это «современные» формы прекаризации, ответственные за растущую незащищенность рабочих мест и неопределенность жизни людей; они мешают им планировать свое будущее и будущее своих семей.

Во-вторых, прекариат, по мысли Крауча, не является новым классом — подобные группы трудящихся существовали на ранних стадиях истории капитализма в рамках так называемой раздаточной системы (Verlagssystem) или надомной системы организации труда. Суть их заключалась в следующем: предприниматель или его агент выдавали формально независимым от них исполнителям производственные задания (например, на пошив определенного количества изделий) и необходимые для этого материалы. Исполнители же должны были сами обеспечивать себя инструментами, отоплением, светом и сами отвечали за свое здоровье и безопасность. Как и в случае с современной гиг-занятостью, подчеркивает автор, с точки зрения предпринимателя это был идеальный способ использования рабочей силы, ведь он не брал на себя никаких обязательств в отношении работников, которые при этом полностью подчинялись дисциплине своего «не-работодателя».

Этот исторический экскурс напоминает о том, что у моделей организации труда при капитализме есть определенный жизненный цикл. На смену надомной системе в конечном итоге пришла крупная капиталистическая фабрика, предельным воплощением которой стал фордовский конвейер, претендовавший на универсальную организацию не только труда, но и быта. Однако и фордизм на рубеже 1960–1970-х годов перестал быть всеобъемлющей парадигмой, постепенно уступив место более гибким и разнообразным моделям занятости. Тем не менее базовые фордистские принципы (знаменитая формулировка «социализм — это учет и контроль» как раз оттуда) оказались прекрасно сочетаемыми с гиг-экономикой, когда речь идет именно о контроле над трудом. Этому аспекту в книге Крауча уделено особое место. В информационную эпоху, констатирует он, менеджмент способен вторгаться в жизнь работников гораздо глубже, чем раньше, что для многих усиливает контраст между прекарностью их собственных позиций и контролем, который может осуществляться над ними.

Наконец, третья причина, по которой исследователь скептически относится к идее прекариата как некоего нового класса, заключается в том, что он убежден: гиг-экономике не суждено превратиться в парадигматическую форму трудовых отношений будущей цифровой экономики. Возможность обуздать эту тенденцию, по мнению Крауча, заключается в трансформации существующей системы социального страхования: взносы работодателей в соответствующие фонды необходимо заменить взносами для «пользователей труда»:

«Первым шагом в построении нового подхода должно стать определение понятия „использование труда”, предполагающего отказ от жесткого разделения зависимой занятости и самозанятости, которое проводится в трудовом праве, законах о социальном страховании и на практике. Ключевым понятием должно стать использование организацией труда, а не формальные отношения между сторонами».

Необходимые прецеденты для подобных изменений уже имеются. Например, Европейский суд после рассмотрения иска, поданного водителями такси Барселоны, постановил, что компания Uber должна осуществлять хозяйственную деятельность в соответствии с политикой Евросоюза и не имеет права заявлять, что она предоставляет не транспортные услуги, а услуги платформы. В конечном итоге Крауч предлагает вернуться к истинным принципам социального страхования, повышению прозрачности и легитимности системы налогообложения, а также установлению барьера на пути фирм, стремящихся избежать налогообложения внутри страны, в которой трудятся их работники, и найти более выгодные с фискальной точки зрения места дислокации.

Кроме того, Крауч отнюдь не списывает со счетов такое порядком обветшавшее наследие классического индустриализма и фордизма, как профсоюзы, которые, по его мнению, все глубже осознают, что им надо научиться представлять интересы трудящихся и привлекать в свои ряды людей, работающих в дезагрегированных производственных условиях цифровой экономики. Но у этой задачи нет простых решений:

«По-видимому, профсоюзам придется отказаться от давней практики создания местных организаций на крупных производствах и частично вернуться к старым методам городских или районных организаций, активно используя социальные сети и интернет-сайты. Многое из этого уже происходит и применяется, но на все требуется время. Вне уже существующих профсоюзов новые организации развиваются на основе опыта самих прекариев».

То, о чем пишет Крауч, легко спроецировать на российские реалии, которые практически никак не отражены в его книге, хотя масштаб проблемы в целом понятен (в прошлом году Росстат оценивал уровень неформальной занятости в среднем по стране в 21,3 % от общего числа занятых, а в некоторых регионах он превышал 40 %). Устойчивая тенденция к прекаризации труда в России заметна давно, однако государство, похоже, имеет к этой группе занятых исключительно фискальный интерес, который стремительно обретает конкретные очертания. Еще совсем недавно бывшая вице-премьер Ольга Голодец сетовала, что государство не видит несколько десятков миллионов занятых в экономике, и вот уже начавшийся в прошлом году в четырех регионах эксперимент с официальным статусом самозанятых планируется расширить чуть ли не на всю страну.

Любопытно, что сама идея российского эксперимента — зарегистрированным самозанятым предложено платить вполне символическую сумму со своих официально декларируемых оборотов — отчасти соответствует предложениям Крауча. Например, он уверен, что все взрослые люди, проживающие в стране, независимо от того, получают ли они плату за свой труд или нет, должны будут уплачивать взносы в фонд социального страхования. Собственно, главная претензия российских чиновников к тем, кого «не видит» государство, и заключалась в том, что они ничего не платят в социальные фонды, но при этом фактически бесплатно пользуются различной инфраструктурой.

Но здесь Крауч, похоже, вступает в зону непреодолимых противоречий, ведь добиться этого можно только путем расширения механизмов контроля (чем последовательно и занимается российское государство), а сам он утверждает, что важнейшей политической темой цифровой эпохи станет именно право на доверие — «то, что мы будем делать, чтобы не допустить постоянного надзора за каждым нашим движением». Желание воспользоваться возможностями тотального надзора, которые открываются перед государством и работодателями, будет огромным, признает Крауч. Однако, по его мнению, и те и другие должны учитывать как возмущение общества постоянным наблюдением, так и возможности серьезного компромисса между надзором и выгодами, которые приносит доверие — вывод столь же очевидный, сколь и ни к чему не обязывающий «капитанов» гиг-экономики.

Поделиться