Ворчалки, пыхтелки и Алька в Чепухании: что нужно знать о Борисе Заходере

Евгения Лисицына рассказывает о Борисе Заходере, который воспринимал себя не столько как переводчика, сколько как интерпретатора.
Ворчалки, пыхтелки и Алька в Чепухании: что нужно знать о Борисе Заходере


Он знакомил ребенка с зарубежной литературой, но при этом не окунал в нее с головой, а бережно рассказывал историю и работал с контекстом – так, чтобы читатель не был вынужден «беспомощно барахтаться» посреди сказки.



«Сиводня я ухажу навсигда»

Все началось с перевода. Даже не так. Все началось с адаптации. Деда Бориса Владимировича Заходера звали Борух Бер-Залманович Заходер, он был первым казенным раввином (то есть выбранным, а не назначенным сверху) Нижнего Новгорода и Владимира. Непривычное для нижегородчины имя было трудно объяснять, поэтому дед писателя чаще всего называл себя просто — Борис Иванович. Это со временем перекочевало и в документы. Можно сказать, он перевел и адаптировал собственное имя для русского человека. Когда 9-го сентября 1918-го в маленьком бессарабском городке Кагул (сейчас это Молдавия) на свет появился внук, его решили назвать в честь деда.

Борису Заходеру не раз во время учебы советовали сменить еще и фамилию, потому что она приносила много проблем. Молодого человека не хотели печатать или брать на работу, а первые свои переводы ему пришлось выпускать под псевдонимами Б. Володин и Борис Вест. Но Заходер гордился дедом и фамилией, так что он просто ждал и трудился. Только к концу пятидесятых он смог спокойно работать под собственным именем.

Юный Заходер получил прекрасное образование, хотя семья много переезжала, и он сменил за время обучения семь разных школ. Трудности перехода из школы в школу компенсировало домашнее обучение. Все в семье Заходеров любили читать, отец писал стихи, а мать работала переводчицей сразу с нескольких языков, так что английский и немецкий Борис знал еще с детства. Когда Заходеру было 14 лет, мать покончила с собой, выпив уксусную кислоту. Однако Борис не ополчился на мир после этой трагедии, хотя и ощущал утрату на протяжении всей жизни.

С самых малых лет, смотря на родителей, Заходер тянулся к книгам и творчеству. Он начал писать сказки еще в шестилетнем возрасте. Как-то раз в эти же годы он поссорился с родителями и в приступе гнева и обиды убежал из дома, оставив записку: «Сиводня я ухажу навсигда». Бориса быстро нашли и вернули домой, даже не наказав. Настоящим наказанием для него стала сама записка, которую неизменно зачитывали на всех семейных посиделках под дружный хохот. Заходер даже в шесть лет так гордился своей образованностью и грамотностью, что не мог переносить насмешек над ошибками. С тех пор он стал заниматься еще больше, чтобы никто никогда не мог придраться к любому написанному им слову.


Как-то раз в эти же годы он поссорился с родителями и в приступе гнева и обиды убежал из дома, оставив записку: «Сиводня я ухажу навсигда».


Помимо книг и иностранных языков Заходер увлекался еще и биологией, так что поначалу даже поступил на биологический факультет Казанского университета, а потом перевелся в МГУ — тоже на биологию. Но любовь к литературе все же победила — с 1938 года он учился уже в Литературном институте. Впрочем, страсть к биологии и зоологии немало ему помогала позже. Он лучше всех работал с так называемыми «звериными» сказками для детей, точно описывая повадки животных. А в послевоенные годы Заходер несколько лет зарабатывал на жизнь сразу двумя своими страстями. Он трудился «литературным негром» в издательстве «Иностранная литература», а попутно разводил редких аквариумных рыбок и продавал их на московских птичьих рынках. В его крошечной комнате — шесть квадратных метров, как кухня в хрущевке, — стояло сразу 24 аквариума, так что для книг и самого Бориса Владимировича почти не оставалось места.



«Это только кажется, что тирлимбомбомкать легко!»

Как ни странно, первый опыт переводчика-адаптатора Борис Заходер получил на войне. Он участвовал в советской-финской кампании и добровольцем пошел на Великую Отечественную войну. Заходер невероятно гордился знанием немецкого языка, поэтому его часто привлекали к переводам и посредничеству на допросах. Однажды он переводил Никиту Сергеевича Хрущева, который очень эмоционально и с матерком допрашивал кого-то из немецких высших чинов. Борис Владимирович решил, что непечатные выражения не делают чести советскому офицеру, поэтому перевел его слова литературно. Уже тогда он считал, что культурные различия и контекст в разных языках имеют важнейшее значение. Однако Хрущев такого сотворчества не оценил, когда увидел, что немец не кривится от перевода его пламенной речи. Приказал переводить точно.

После войны Заходер смог, наконец, окончить Литературный институт (с отличием!) и малыми шажками начал входить в литературу. Он брался за любую работу: технические переводы, пересказы народных сказок, переводы под псевдонимами. Разведение рыбок тоже помогало. Первую детскую книжку он написал еще в 1947 году — сразу, как закончил институт. Но напечатали ее только через 8 лет, потому что до того времени стоял негласный запрет на «некруглые» фамилии. Некруглые — значит, еврейские. Константин Симонов так и говорил: «Детский поэт Заходер — это немыслимо!», советуя ему сменить фамилию.

В 1955 году дело сдвинулось с мертвой точки. Первый же сборник детских стихов «На задней парте» хвалили все, особенно Корней Чуковский. Так что Заходер смог выпускать их регулярно: «Мартышкино завтра» (1956), «Никто и другие» (1958), «Кто на кого похож» (1960), «Товарищам детям» (1966). Параллельно он писал прозаические сказки и переводил известных детских авторов со многих языков. К тому времени он прекрасно знал еще и польский, чешский, украинский. Любил хвастаться, что болгарский язык выучил, пока ехал в Болгарию в поезде. Особую известность ему принесли переводы детских произведений Карела Чапека, «Питера Пэна» и «Мэри Поппинс».

Уже в этих переводах Заходер обращался с текстом достаточно вольно. Он считал, что детские книги должны быть написаны лучше, чем взрослые. И при этом максимально интересны для ребенка. То, что интересно ребенку западному, может быть чуждо ребенку советскому. Такой подход был известен и раньше — еще в тридцатые у нас появились адаптированные пересказы «Мудреца из страны Оз» («Волшебник Изумрудного города») и «Пиноккио» («Приключения Буратино»). Но в таких пересказах переводчики уходили так далеко от оригинального текста, что уже указывали себя в качестве автора. Заходер же, по его словам, предпочел бы, чтобы его имя писалось через дефис, как у соавтора или исполнителя.


Стоял негласный запрет на «некруглые» фамилии. Некруглые — значит, еврейские. Константин Симонов так и говорил: «Детский поэт Заходер — это немыслимо!», советуя ему сменить фамилию.

Памела Трэверс, автор «Мэри Поппинс», не оценила старания Бориса Заходера по адаптации. Слишком много непонятного или лишнего (по мнению переводчика) текста он выкинул, решив, что все это будет скучно читать советскому ребенку.

Борис Заходер воспринимал себя не как переводчика, а как интерпретатора, который знакомит ребенка с зарубежной литературой, но при этом не окунает в нее с головой, оставляя «беспомощно барахтаться». В результате получался текст, который, с одной стороны, нельзя было назвать сказкой Бориса Заходера, потому что он переводил ее с другого языка. С другой, если выкинуть из оригинала целые страницы, а другие заменить на близкие по смыслу, то и оригинальным произведением это тоже считать невозможно. В поздние годы Борис Владимирович выпустил книгу под названием «Заходерзости». Именно такими заходерзостями и были его интерпретации-пересказы.

Секрет пересказов Бориса Заходера в том, что он стремился передать не букву, а дух той или иной сказки. Советские дети росли на других стишках, читали другие книги и жили в другой реальности. Они не могли смеяться над шутками на другом языке, переведенными буквально, потому что банально их не понимали. Борис Заходер дал им возможность понять и прочувствовать персонажей и их приключения, пусть при этом сами герои говорили совсем не те слова, что в оригинале.

Уже при переводе Гёте он писал: «Есть два пути: первый — воспроизведение памятников литературы для исследователей. Второй — воссоздание живого произведения для читателя <…>. Риск есть в обоих случаях. Но не один и тот же. Риск первого даже и не риск: вместо перлов и алмазов почти неизбежно получишь угольки и известку. Химический состав будет точно тот же. Однако утешительно ли это? Риск второго — при неудаче не остается даже этого утешения (химический состав…). Зато при удаче!..»

Удачу удалось первый раз поймать за хвост на интерпретации «Винни-Пуха».



Мишка Плюх и поросенок Хрюка

Заходер влюбился в «Винни-Пуха» с первого взгляда, когда в 1958 году случайно листал английскую энциклопедию для детей. Образ плюшевого увальня и сказки со множеством детских песенок так его пленили, что он тут же побежал договариваться о переводе. И сразу же столкнулся с суровыми различиями английского и русского контекста. Так что для начала он выпустил только одну короткую историю в журнале «Мурзилка», которая первоначально называлась «Мишка Плюх». А в 1960-м уже вышел перевод всех рассказов про Винни-Пуха под привычным названием — «Винни-Пух и все-все-все». У Милна это несколько отдельных книг, но Заходер так много переделал и удалил, что они уместились в одну.

Можно утверждать, что английский оригинал для ребенка достаточно сложен. Во многих странах мира его так бы толком и не знали, если бы не диснеевский мультфильм. Карикатурные образы из сказки совершенно не понятны большинству читателей, которые живут не в Англии. Например, Сова, которая у Милна мужского пола, чванлива, полна сил и сентиментальна, для нас мало узнаваема. Это образ выпускника элитной частной школы, который любит задирать нос и произносить умные слова, но при этом совершенно не разбирается в том, что говорит. Этакий важничающий, но в целом пустоголовый зануда. Как же передать его образ для Советской России? В ней просто не существовало похожих типажей, так что читатель — тем более ребенок — просто не понял бы, почему этот Филин-зазнайка так себя ведет.

Так что Заходер «сменил пол» Сове, выставив ее кем-то пожилым и суматошным, напоминающим учительницу русского языка и литературы, оторванную от реальности. Сходство с таким типажом позже добавил мультфильм, где Сова стала щеголять в розовой шляпе и напоминать полусумасшедшую соседку, которая вечно учит детей жизни.

Кстати, в этой же замене кроется и причина непонимания, почему звери в милновском лесу переполошились, когда у них поселилась Кенга. Все просто: это первый персонаж женского пола, который к тому же совершенно точно взрослый, с ребенком, того и гляди начнет воспитывать и строить.

Или вот знаменитые ворчалки и пыхтелки. Годы работы над ритмом детских стихов позволили Заходеру сделать из них такие прилипчивые тексты, что они стали запоминаться моментально. А в оригинале — джазовые напевы, модные для того времени, когда Милн писал книгу. Где джаз, а где советские дети? Где джаз, а где образ ленивого медведя, любящего покушать? В общем, Заходер позаботился о читателе, а тот его отблагодарил искренней любовью.


Заходер влюбился в «Винни-Пуха» с первого взгляда, когда в 1958 году случайно листал английскую энциклопедию для детей. Образ плюшевого увальня и сказки со множеством детских песенок так его пленили, что он тут же побежал договариваться о переводе.

Борис Заходер прошелся по тексту достаточно жестко и удалил все, что показалось ему скучным. Позднее даже пришлось переводить и добавлять две главы про поиски Сашки-Букашки и вечеринку в честь плюшевого медведя. Заходера не устраивали главы, в которых не было сюжета, одни лишь размышления. Он считал, что юному читателю они будут совсем не интересны, не то что приключения или веселые песенки.

Перевод сразу стал каноническим, особенно когда к нему добавилась мультипликационная экранизация. С ней у Бориса Владимировича были сложные отношения: он считал, что рисовка мультфильма не передает нужные характеры персонажей. При этом он очень ценил Леонова и утверждал, что хотя бы его голос дорисовывает Винни-Пуху все то, что не дорисовали мультипликаторы.

Этот перевод много раз пытались перебить новыми версиями под громкими подзаголовками, что теперь-то Россия узнает настоящего Милна. Оказалось, что настоящий Милн русскому читателю не очень-то и нужен. Никто не начал называть Пятачка Хрюкой, ослика Иа — осликом И-Ё, а Слонопотама — Хоботуном.

Единственное изменение, которое с тех пор наметилось в переводе Заходера, — это неожиданная цензура. Классическое поздравление Совы с днем рождения: «Про зря вля бля сдине мраш деня про зря бля бля вля!» в новых изданиях почти всегда заканчивается на «вля вля вля».



Алька в Чепухании

Если в случае с «Винни-Пухом» Борис Заходер стал первооткрывателем текста, то «Алису в стране Чудес» до него перевели уже не раз. Перевод Демуровой даже успел стать общепризнанным, и он очень хорош, хотя выполнен больше для взрослого и сосредоточенного исследователя. Но были и пересказы для детей, например, знаменитая набоковская «Аня в Стране чудес», где Набоков руководствовался тем же принципом, что и сам Заходер: делал текст понятным и интересным, прежде всего, для юного читателя.

Но ко второй половине двадцатого века набоковский пересказ потерял несколько очков, потому что мир изменился. Дети перестали понимать часть стишков того времени, сменилась эпоха, сменился читатель, а читать Демурову в юные годы не всем было под силу. Тут и возникла идея «осовременить» текст и отдать его на перевод настоящему мастеру, Борису Заходеру. Кто же еще сможет работать со стишками и каламбурами?

Борис Владимирович был не в восторге от этой идеи. Сам он терпеть не мог Алису как персонажа и даже хотел отказаться. Но, во-первых, у него было трудное финансовое положение, а за перевод суперпопулярной книги предлагали хорошие деньги. Во-вторых, Заходер был крайне взволнован политической ситуацией в Чехословакии, поэтому начал курить, хотя долго и трудно пытался это дело бросить. Он подумал, что «Алиса в стране Чудес» отвлечет его от всех событий. Так желание вести здоровый образ жизни подарило нам еще один прекрасный пересказ.

Бороться за название Борис Заходер не стал, хотя и говорил: «Будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: „Аленка в Вообразилии“ Или „Аля в Удивляндии“. Или „Алька в Чепухании“. Ну уж, на худой конец: „Алиска в Расчудесии“. Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел. И я не посмел!» Но все остальные изменения отвоевал полностью, не изменив своим интерпретаторским принципам.


Перевод Демуровой даже успел стать общепризнанным, и он очень хорош, хотя выполнен больше для взрослого и сосредоточенного исследователя.

«Алиса в стране Чудес» считается одной из самых трудных книг для перевода, потому что вся построена на игре слов, каламбурах и реалиях времени Льюиса Кэрролла. Перевод Заходера, в первую очередь, предназначается детям, так что он, как и прежде, не цеплялся за конкретные слова и имена, предпочитая передавать дух и настрой сказки. В результате объем книжки значительно вырос, но читается она куда проще, чем перевод Демуровой.

Не все находки Бориса Заходера считаются удачными, но многие он все же смог воплотить. Например, удачно назвал Безумного Шляпника Шляпой, намекая на выражение «форменная шляпа». Или сохранил параллель с карточными Червонными Королем и Дамой, не потеряв связь с тем, что Дама еще и Королева. Из неудач принято называть перевод Гусеницы с кальяном как Червяка. Может быть, это решение он принял из тех соображений, что даме-гусенице курить не подобает, это мужское занятие. Так же, как сцену «чаепития» с алкоголем он переделал в распивание настоящего чая.

По итогу перевод Заходера тоже вошел в канон, хотя с «Алисой в Стране чудес» это не так однозначно. Если перевод Демуровой канонический по всем признакам, то Заходер каноничен только для детей. Но ведь именно в детском возрасте мы начинаем читать эту сказку, и с задачей ее адаптации, кроме Бориса Владимировича, никто бы больше и не справился. Со стишками уж точно.

Автор
Евгения Лисицына
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе