Откуда взялась теоретическая догма насчет "свой-чужой" применительно к межгрупповым отношениям на основе этничности? Полагаю, что один из источников – издавна сложившийся подход антропологов к незападным обществам как обществам, основанным на родственных отношениях, а не на других связях, включая личностно-групповую кооперацию и отношения привязанности и интегративности. Многие ученые предпочитали изучать войну, набеги, конфликты, а не отношения дружбы и привязанности и не общества в состоянии мира. Эта установка меняется только в самое последнее время. Ряд проектов осуществляет Институт социальной антропологии Макса Планка в Германии. Из этих и других данных подтверждается мое давнее наблюдение, что состояние мира и кооперации являются нормой для межгрупповых отношений и межличностных отношений на основе этничности. Именно в состоянии мира пребывал большую часть своей истории такой город, как Сараево – своего рода перекресток многих культур и религий. Это только последняя война в бывшей Югославии реанимировала миф об извечной и скрытой вражде представителей разных религий и традиций в этом регионе, подобрав для этого мифа исторические ссылки.
Мой тезис заключается в том, что этничность может быть и служит основой для мирных межгрупповых отношений не в меньшей степени, чем для отчуждения и конфликта, но только это не отмечается научным анализом как заслуживающее внимания обстоятельство. Этнологи ведут себя в данном случае как представители масс-медиа, для которых новость – это экстраординарное событие, а не жизненная рутина. Именно поэтому на страницах газет и на телеэкранах предстает прежде всего мир насилия и катастроф, а не мир кооперации и дружбы.
Какими данными подтверждаются выводы о глубокой укоренненности и даже генетической основе межэтнического отчуждения или внутриэтнической предпочтительности? Как можно подтвердить противоположный тезис о позитивной природе этнической идентичности и межэтнических отношений? Замеряемые этнопсихологами и этносоциологами "дистанции" и "психосемантические поля" изначально исходят из того, что между этносами существуют базовые различия, и весь вопрос только в их глубине и динамике. Замеры почти никогда не сопровождаются нейтральными контрольными группами или группами из представителей смешанного этнического происхождения. Российские этнологи и другие этноспециалисты в этих вопросах ведут себя столь же жестко, как и жэковские паспортистки или милиционеры в метро: в Татарстане живут татары и русские, а в Северной Осетии -русские и осетины (ингуши многими забываются и их "дистанции" замерам не подлежат). Если выпадает малая дистанция, которая вообще может существовать между любыми случайно выбранными группами, то интерпретация все равно идет от постулата "сближения", а не общности и одинаковости. Одинаковости, общности у этносов быть не может, существует близость, взаимовлияние и взаимодействие.
Кто, когда и почему создал такие постулаты? Это вопрос для особого разбирательства, но то, что в нем прочно сидит сознание российской науки, а вслед за ней и натасканной общественности, это действительно так. "Я тут недавно узнал по телевизору, что татары...", – пишет журналист в московском журнале "Большой город", распространяя на все гостиничные и ресторанные места высказывания приглашенного в студию "эксперта" или же пересказ другого журналиста, в свою очередь вычитавшего у Гумилева или в других работах (действующие и одобренные Минобразования учебники в их числе) похожие рассуждения.
Итак, что есть кроме вышеназванного в базисе этнической идентификации и в основе межэтнических отношений? Причем мы берем не просто межгрупповые тотальности или абстракции, которые гораздо чаще определяются отношениями элит или третьими, более влиятельными факторами. И вообще, можно ли строить отношения на дружбе и кооперации при настойчивом подчеркивании этнических различий и влияет ли степень культурной близости/отличительности на характер отношений?
Как показывают исследования Института социальной антропологии Общества Макса Планка, среди этнических групп фульбе в регионе северного Бенина и северного Камеруна отношения фульбе с их крестьянскими соседями из племени бариба строятся на подчеркивании культурных различий. Внешние маркеры и межгрупповые границы здесь довольно жесткие и почти не пересекаются: все знают, что составляет культурный репертуар и даже экстерьер каждой из групп, и в этом вопросе "серых зон" ничейного или совместного культурного багажа почти нет. Здесь, кстати, ситуация схожа с межэтническими отношениями на Кавказе, когда в том же Дагестане почти любой человеческий контакт сопряжен с моментом обозначения этнической принадлежности. И там, и там создается прежде всего установка и образ существования групп с глубокими барьерами между собой. Однако внимательное наблюдение не подтверждает это, казалось бы, общепризнанное, почти хрестоматийное положение. Обмены и контакты африканских общин, как, кстати, и дагестанских народов, на самом деле очень интенсивные, но они организованы таким образом, что работают на групповую консолидацию и на постоянное воспроизведение образа "другого". Почему столь часто сложные сообщества предпочитают сохранять внутри себя идентификационные границы, а не смягчать их – это вопрос для дальнейшего размышления. Одновременно в Бенине и Камеруне идет интенсивный процесс фулъбизации (термин образован мной по аналогии с аваризацией или русификацией) за счет смены идентичностей "субэтнических групп" в более широкую категорию, народа фульбе, или "субэтничности" (да простит мне читатель это новообразование, но оно не хуже "подгруппы") уступают свои позиции другим таким же. Например, демографически и экономически растущая "подгруппа" хуиа все чаще поглощает в свою среду столь же малых мбороро.
Во многих регионах России, особенно на Северном Кавказе и в южной Сибири, мы имеем аналогичные процессы этнического дрейфа, когда сосуществуют жестко конституированные и хорошо усвоенные групповые границы и в то же самое время повседневные отношения и личностные жизненные выборы носят более подвижный и сложный характер. В то же самое время имеет место "гуляние" личности по уровням и категориям групповой идентичности. Это позволяет нам сделать заключение, что многие аспекты этнического далеко не так ясны, и они ждут ответов, как на старые, так и на новые вопросы.
"Реквием по этносу" Исследования по социально-культурной антропологии
В. А. Тишков